Тамбур - Малышева Анна Витальевна (версия книг TXT) 📗
— Слушай, Даня, — отец пытался говорить твердо, но голое у него срывался. Это был еще нестарый мужчина, на чьем помятом от усталости лице еще можно было различить следы той же красоты, которая сейчас медленно увядала на лице сына — как срезанный цветок. Только синие глаза Даня перенял у матери — женщины вовсе некрасивой и грубоватой на вид. — Ты сейчас наговоришь на себя, как на мертвого, а потом…
— Чш-ш! — схватила его за руку сестра, которая до сих пор держалась так, будто попала сюда случайно и никакого племянника в этой палате у нее нет. Она была глубоко возмущена веем случившимся и полагала, что поступок Дани бросил тень на всю семью. Не говоря уже об его признании! Старая дева, она всегда больше интересовалась чужими делами, чем своими собственными. — Что ты болтаешь! На мертвого! Он и так почти что…
И скосила глаза на постель племянника.
— Я что хочу сказать, сынок, — отец склонился над постелью. — Ты пока обо всем забудь. Ну какие ты мог дать показания спьяну, да почти без сознания? Тебе привиделось, понимаешь?
— Он всегда был слишком впечатлительным, — авторитетно заявила тетка, радуясь случаю доказать свою правоту. Она недолюбливала племянника, поскольку тот был слишком хорош собой да еще получил наследство. И давно, давно уже всем говорила, что парень неуравновешенный, нервный, и ему нужно принимать успокоительное. И, во всяком случае, не жить одному!
Квартиру, да еще в центре, можно сдать за огромные деньги! Даня все равно не работает — вот и будет семье от него польза. А то что — живет, как пустоцвет!
Ничего этого она, конечно не сказала — зато с удовлетворением оценила, как изменился племянничек за последние дни. Да уж, теперь его никто не назвал бы красавцем! Лицо, как у покойника, запавшие глаза, пересохшие губы. Это был уже не Дориан Грей, а портрет Дориана Грея — причем на последних страницах романа, когда от былой красоты не осталось и следа.
— Данечка, зачем ты вообще говорил со следователем? — Мать дрожащей рукой гладила его влажный от испарины висок. — Он не имеет права снимать с тебя показания, покаты в таком виде. Ты же в чем угодно признаешься! Тебе скажут, что ты сто человек убил, ты согласишься! Нет, я этого так не оставлю. Отец, мы к этому Голубкину пойдем, слышишь?
Тот кивнул и пообещал достать адвоката. Какого получше, чтобы не даром деньги брал.
— А вообще, сынуля, все это чепуха, — неожиданно произнесен. — Ну напился, поссорился с девчонкой, порезал вены — да всякое бывает. Конечно, вены — это уж слишком!
— Что да, то да, — авторитетно вставила тетка.
— А насчет того, что будто бы ты соседа убил, да еще своего учителя, — про это забудь. Это они, понимаешь, менты тебе внушили! — Отец склонился к самому лицу сына и заговорил очень тихо. — Они же как, видят, что взять некого, сразу хватают того, кто подвернется! А ты еще в таком виде — ну понятно, кандидат номер один!
Даня закрыл глаза и улыбнулся — слегка, будто про себя. Отец еще что-то шептал ему, мать судорожно рылась в сумке, тетка с презрением смотрела на эту сцену — она полагала, что возиться с подобным ничтожеством, как ее распрелестный племянник, только время терять Но что поделаешь — ведь ее никто не слушает!
И тут Даня вдруг поднял ресницы и, глядя в потолок, сказал.
— А знаете, что мне сейчас пришло в голову? Данте расписал ад по принципу многоквартирного дома. В каждой квартире — а у него в кругу или, во рву — свой грех. И ведь он был прав.
— Уймите вы его! — вскочил с соседней койки мужчина в больничной пижаме. — Он достал уже своим Данте! Эта его байка про любовь, которая любить велела, а потом про свет дня, да еще…
— Еще он про папашу какого-то читал, — напомнил ему другой пациент, помоложе. Он был тут всего второй день, заняв опустевшую койку, и «Божественная комедия» еще не успела ему наскучить так, как прочим обитателям палаты. — Дескать — тот его жизни учил, и не раз. Потом он типа идет в глухую несознанку — не помню, мол, сам, как я вошел туда, спал он, видите ли! А потом чего-то за жизнь читал. Типа, срок ему сбавят наполовину и будет он гулять в лесу. У парня «мокрая» статья, а он стихами балуется! И ладно бы еще все по-русски, а то и по-итальянски шпарит.
И веселый паренек приблатненного вида посмотрел на Даню с некоторым уважением. Тот засмеялся — искренне, весело, совсем по-прежнему. Мать обняла его — такого смеха она давно уже не слышала. Ей вдруг показалось, что все еще наладится. Она вытерла глаза, расцеловала сына и взглянула на часы:
— Нам пора. Послушай, вот… — Женщина украдкой вынула из сумки мобильный телефон и сунула его Дане под подушку. Туда же последовал проводок со штепселем. — Ты мне звони, ладно? И если тебя начнут допрашивать — никому и ничего. Адвоката мы найдем. Они не имеют права тебя допрашивать!
Уходя, она все оглядывалась. Час посещений закончился, в палату с недовольным видом вошла медсестра, катившая штатив с капельницей. Женщине показалось, что сын на прощание улыбнулся, но, может быть, — только показалось. На улице, глотая морозный воздух, она снова расплакалась — уже совсем тихо. Муж обнял ее, глядя в сторону. Ему хотелось как-то утешить жену, но слов он не находил — этот визит произвел на него самое тягостное впечатление. В то, что Даня мог кого-то убить, он не верил. Или… Почти уже не верил.
Этот бесконечный Данте, которым парень так увлекся в последнее время, эти мрачные глаза, повязки на запястьях… Разве так должен вести себя нормальный молодой человек, у которого вся жизнь впереди?
Его сестра с невозмутимым видом стояла в двух шагах и натягивала перчатки. Она-то, про себя, давно поставила на племяннике крест.
Перед Юлией — в данное время Галиной, лежали на столе три билета на мюзикл. Точнее, то, что осталось от билетов. Она сама разорвала их перед лицом у мужа и, что самое скверное, на глазах у дочери, ради которой поход и замышлялся. И ведь все было замечательно.
Воскресенье. Вкусный обед. Собака совершенно спокойна и, вместо того чтобы всех перекусать — что считала милой шуткой, всех облизала. Муж вроде был тоже спокоен, никуда не выходил, ел с аппетитом. Борщ удался, а голубцы еще лучше. А в сумочке у Юлии были припрятаны три билета — надо сказать, недешевых.
«А он сказал, что ему нужно встретиться с деловым партнером!»
Когда женщина вспомнила эту безобразную сцену, у нее от волнения закружилась голова. Как она кричала на него… Как утверждала — при Ольге, что этот деловой партнер — дешевая ложь, и все ей понятно, все! Как Оля заплакала, а Дерри начала истошно лаять. Как она — Господи, да что она помнила в ту минуту — разорвала билеты. А клочки почему-то не бросила ему в лицо, как собиралась, а сунула в карман кофты. Наверное, сработал рефлекс — убирать-то кто будет? Разве что Дерри — та, как пылесос — всякую дрянь хватает.
Пропал свободный вечер, на который она сделала такую крупную ставку. И ни к чему были эти билеты, и выглаженное вечернее платье, и вкусный обед, и ее вымученная улыбка тоже была ни к чему.
Он все равно ушел.
— Мам, вы разводитесь? — Дочь присела к столу сразу после того, как хлопнула дверь. — Мама! Не плачь!
— Не знаю, — та подняла опухшее лицо. — Вот когда я говорю с клиентами, мне вроде бы все ясно. А теперь — ничего.
Девочка протянула горячую дрожащую руку и погладила мать по мокрой щеке. Та благодарно всхлипнула:
— Ты ведь любишь меня?
— Очень. — Оля говорила серьезно и в этот миг казалась старше своих четырнадцати лет. — Но и его тоже. Знаешь, я много думала о том нашем разговоре, в ресторане. А вдруг ты права, и ему просто нужно перебеситься?
Юлия досуха вытерла щеки и покачала головой:
— Нет, тут дело серьезное. Уж поверь моему опыту. Ладно, мы, девочки, справимся. — И, перегнувшись через стол, поцеловала дочь. — Если мы разведемся, с кем ты…
— Мама! — отшатнулась та. — Как ты можешь такое говорить! Конечно, я останусь с тобой и с Дерри!
