Записки прокурора - Безуглов Анатолий Алексеевич (мир книг .TXT) 📗
Конечно, было бы проще, если бы расследование производилось у нас. А как быть в этом случае? Конечно, отыскивать ошибки у других легко…
В конце концов Емельянова свою вину признала. А детали, пробелы надо постараться восстановить в ходе судебного разбирательства.
…Интерес к процессу над Емельяновой был велик. Ожидалось, что соберётся много желающих присутствовать на нем. Судебное заседание было решено провести в одной из самых больших аудиторий города — во Дворце культуры имени Орджоникидзе.
Защищал Емельянову приезжий адвокат Лисиков. Это был серьёзный оппонент. Правда, в процессах мы с ним не встречались, но его имя я встречал часто в юридической литературе.
Перед самым выходом судей в зале появилась Емельянова. По рядам прошёл шумок. Некоторые даже встали с мест, чтобы поглядеть на неё.
Адвокат, заметив свою подзащитную, спустился по ступеням со сцены в зал. Он что-то сказал ей. Емельянова кивнула головой. Адвокат снова занял своё место.
Скамьи подсудимых как таковой, разумеется, не было. Емельянову посадили в первый ряд партера. Так она и сидела — одна в целом ряду пустых кресел.
Я украдкой разглядывал её: рост — чуть ниже среднего, хорошо сложена. Миловидное лицо. Густые тёмные волосы подстрижены коротко. В лёгком костюмчике из материала с блестящей ниткой, она чем-то напоминала испуганную птицу.
«Встать! Суд идёт!»
За судейский стол прошли Чернышёв вместе с двумя народными заседателями. Один из них — пожилой рабочий, другой — молодой врач. Началась процедура ознакомления с составом суда. Емельянова, прежде чем отвечать, бросила испуганный взгляд на адвоката. Тот продолжал писать. Отводов не последовало.
После оглашения обвинительного заключения Чернышёв обратился к подсудимой с вопросом, признает ли та себя виновной.
— Да, — ответила Емельянова, — я признаю себя виновной морально.
Председательствующий повторил:
— Признаете ли вы себя виновной по существу предъявленного вам обвинения?
Подсудимая снова испуганно посмотрела на Лисикова, но, увидев лишь его плешь, неуверенно произнесла:
— Признаю…
По залу пробежал ропот.
Емельянова рассказала, как все произошло. Не было ничего нового. Председательствующий задал несколько уточняющих вопросов. Затем право допрашивать обвиняемую получил я.
— Скажите, — обратился я к подсудимой, — во время похода, до случая с «живым» камнем, Макаров проявлял недисциплинированность, ослушание? Может быть, не выполнял ваши указания?
Емельянова, некоторое время подумав, ответила:
— Нет. Олег Макаров старался делать то, что было положено. Если говорить по мелочам, возможно, кое-что было. Но если речь шла о важном, о соблюдении правил безопасности, — нет.
— Что вы считаете мелочами?
— Бывало, говоришь ему: «Олег, иди спать, все уже легли. Завтра рано вставать». А он смеётся: «Ничего. Выдержу…» — Емельянова тяжело вздохнула.
— Скажите, у вас не возникало ссор во время похода?
— У нас были хорошие отношения, — ответила Емельянова поспешно.
— А с Галей Барченко?
— Барченко, наверное, на меня обижалась. Она не всегда понимала, что каждая мелочь в горах может грозить серьёзными последствиями. А у меня опыт. Но она быстро убедилась, что лучше слушаться…
— Скажите, чем мотивировал Макаров своё желание отправиться в горы?
— Он говорил, что хочет испытать себя на высоте.
— В горах он был впервые?
— В таких горах — да. Бывал в Карпатах. Но это ведь не то…
— Почему 20 июня, намереваясь одолеть перевал Шикша, вы подошли к жёлобу к 10 часам, тогда как четвёрка Пуркача была уже далеко?
— Мы задержались на биваке из-за Барченко. Снаряжение у неё было не в порядке.
— До перевала Шикша у вас были трудные участки маршрута?
— Были.
— Вы находились вне связки?
— Я всегда шла одна, вне связки.
Я повернулся к судьям:
— У меня больше нет вопросов к подсудимой.
Наступил черёд Лисикова:
— Олег Макаров был проинформирован, как надлежит проходить жёлоб с «живым» камнем?
— Был.
— Вы доверяли Макарову, надеялись на него?
— Да, конечно…
— У меня пока все, — сказал Лисиков.
Обычно догадываешься, для чего адвокат задаёт тот или иной вопрос. Яснее становится линия, какую он будет вести. В данном случае я не совсем уловил, куда гнул мой оппонент. Впрочем, делать прогнозы было ещё рано. Предстоял допрос свидетелей.
Первой вызвали Людмилу Пясецкую.
В зал вошла высокая, светловолосая девушка с удлинённым лицом, крепкими руками. Пясецкая почти слово в слово повторила свои показания, данные на предварительном следствии.
— Вы доверяли Емельяновой как инструктору? — спросил у девушки председательствующий.
— Конечно, доверяла.
— А другие участники группы?
— По-моему, тоже.
— Вот вы обычно шли в связке без Емельяновой. Чувствовали ли вы нерешительность, неуверенность, что руководитель ваш идёт отдельно?
— Ничего такого не было. Наоборот. Ирина Сергеевна старалась быть всегда в таком месте, откуда легко нас в любой момент подстраховать.
Судья о чем-то поговорил с заседателями. Тот, что постарше, задал вопрос свидетельнице:
— Вы вошли в жёлоб второй. Скажите, где находился этот, как вы называете, «живой» камень?
— У входа в жёлоб, с правой стороны.
— Его легко можно было коснуться?
— Простите, я не понимаю ваш вопрос…
— Поясню. Чтобы войти в жёлоб, может быть, надо было обойти этот камень, или он находился в стороне?
— Как вам точнее рассказать… Вот перед нами выемка в горе. Она спускается вниз. Слева — небольшой откос, справа — «живой» камень. Надо было чуть-чуть податься влево, обойти немного камень, а потом уже спускаться по жёлобу. Это совсем не трудно.
Адвокат ограничился только одним вопросом:
— Когда Олег Макаров и Галя Барченко сорвались в пропасть и вы вместе с Балабановым и Емельяновой остались на площадке втроём, был ли поблизости безопасный путь вниз?
— Нет, не было. Спускаться оттуда на дно ущелья — безрассудство. Спасательная команда сделала крюк в несколько километров, чтобы добраться до погибших…
Вызвали Балабанова. Весь зал обернулся к входным дверям. По проходу на костылях прошёл Балабанов, поддерживаемый двумя друзьями.
Альберт Балабанов был крепыш, с широкими плечами, крупным, несколько угрюмым лицом. Давал он показания, опираясь на костыли и выдвинув немного вперёд больную ногу в гипсе. От стула отказался.
— В каких отношениях с погибшими вы находились? — спросил судья.
— В походе мы очень подружились с Олегом. Он был отличным парнем…
Из зала донёсся всхлип. Это не выдержал кто-то из родственников Макарова. Они сидели во втором ряду. Отец, мать, сестра. Говорят, что мать Гали Барченко до сих пор лежит в больнице после сердечного приступа.
Альберт Балабанов, услышав рыдания, сделал паузу. Потом продолжал:
— Он был добрым, весёлым. Может быть, излишне серьёзно относился к походу, инструкциям. С маршрута не свернёт ни на сантиметр. Я как-то сказал ему: «Ты что, отдыхать в горы забрался или зарабатывать спортивный разряд?» Он ответил: «Горы, высота — это серьёзно!» Я ему в шутку: «Трусишь, что ли?» А он смеётся: «Я не трус, а боюсь…» Да, трусом он не был. Рассказывал, через какие пороги ходил на байдарке, мне прямо страшно стало…
Балабанов рассказывал о Макарове с теплотой и любовью. Мне показалось, что к Барченко он относился с меньшей симпатией. Натянутые отношения Олега с Емельяновой отрицал (этим поинтересовался я). Об инструкторе (вопрос адвоката) сказал:
— Если бы мне надо было преодолеть самое опасное место в горах, в инструкторы я бы выбрал Ирину Сергеевну. И мне стыдно своего поведения, когда я попытался, ослушавшись её, спуститься в пропасть… Это было безумием. Ещё мне хочется, чтобы суд понял, что я действовал вопреки её приказу… Я был сам не свой.
Балабанов был, что называется, свидетелем защиты. Он пытался во что бы то ни стало выгородить Емельянову. И видно было, что парень говорил искренне. Наверное, его мучила совесть: его поведение там, в горах, сразу после гибели Макарова и Барченко, бросало тень на авторитет и власть руководителя группы.
