Опасная тихоня - Яковлева Елена Викторовна (читать книги без .txt) 📗
— Вам бы все шутки шутить, — огрызнулся сыскарь, — а нам работы по вашей милости…
— В каком смысле? — Я тоже полезла в бутылку.
Чибисов поморщился:
— Ладно, еще поговорим при встрече, а такая возможность представится нам еще не однажды.
— Вы так думаете? — спросила я упавшим голосом и слезла с подоконника.
— Похоже на то, — серьезно подтвердил Чибисов, которого перспектива наших частых встреч, видимо, не слишком радовала. Как и меня, впрочем. — А сейчас будем расходиться.
Тем не менее до заветного мгновения, когда наконец был дан окончательный отбой, я успела раз десять зевнуть с серьезным риском вывихнуть челюсть. А потом поплелась за своим пальто, оставшимся в нашей с Венькой комнате в конце коридора, однако с удивлением обнаружила, что дверь в нее опечатана. Нормально, это что же мне теперь, закаляться прикажете? Пока я соображала, как мне быть, из пашковской приемной вывалился лейтенант Чибисов, сразу же развивший чуть ли не сверхзвуковую скорость.
— Эй, лейтенант! — заорала я ему вслед. Он резко притормозил, чуть ли не высекая искры подметками, и озадаченно посмотрел на меня:
— В чем дело?
— А в том, что мне не в чем идти домой, — пожаловалась я. — По вашей милости я осталась без пальто.
— Это как? — не понял Чибисов.
— А так, что мое пальто там! — Я показала пальцем на опечатанную дверь.
Чибисов задумчиво почесал затылок и спросил:
— И где именно это ваше пальто?
— В стенном шкафу, — доложила я и с ужасом подумала, что он вполне может упереться рогом, сослаться на инструкцию за каким-нибудь трехзначным номером и оставить меня без пальто. Тогда-то он на мне окончательно отыграется за критическую статейку годичной давности!
Чибисов постоял, покрутил головой, потом осторожно поддел пальцем бумажную полоску с грозной надписью: «Опечатано», извлек из кармана ключ и открыл дверь, предупредив:
— Подождите здесь, я вам сам его принесу. Я покорно застыла в коридоре, а Чибисов вошел в комнату, между прочим прикрыв за собой дверь, правда, неплотно. Через минуту я услышала:
— Тут два пальто. Которое ваше?
— Красное! — отозвалась я.
Однако мне пришлось еще немного подождать, прежде чем сыщик вышел в коридор с моим комиссарским пальто. Не сомневаюсь, что он не удержался от соблазна и поинтересовался, не спрятана ли в его карманах какая-нибудь важная для следствия улика, но вряд ли что-нибудь нашел. Ну разве что парочку смятых автобусных билетов.
— Пожалуйста. — Детектив вручил мне пальто и полюбопытствовал:
— А второе-то чье, Литвинца?
— Угу, — мрачно буркнула я и направилась к лестнице.
Чибисов нагнал меня уже в вестибюле и неожиданно спросил:
— Как будете добираться? Я пожала плечами:
— Как-нибудь доберусь.
В принципе у пашковской «команды» был достаточно обширный автомобильный парк, но сейчас мне совсем не хотелось с кем-нибудь договариваться, кого-нибудь просить…
Чибисов посмотрел на часы и поморщился:
— Без десяти двенадцать… Ладно, я вас подброшу, к тому же ваша Мичуринская недалеко…
Я собралась было удивиться, откуда он знает мой адрес, да вовремя вспомнила, что сама же ему его и дала. Провалы в памяти начинаются, что ли? Впрочем, немудрено при таких-то событиях! С другой стороны, такой галантности от своего бывшего «героя» я совсем не ожидала и, честно говоря, не знала, как к ней отнестись. Пока я придумывала, что бы ему ответить, Чибисов подтолкнул меня к вишневой «девятке», приткнувшейся в двух шагах от входа в Дворянское собрание, и безапелляционно заявил:
— Садитесь быстрей, мне уговаривать некогда.
Звонят. Нет, не по телефону, в дверь. Я стащила с головы подушку и уставилась в темноту. Какого черта, кто там еще? Сейчас ночь, и я имею полное законное право на сон, праведный или нет — никого не касается. Особенно после того, что произошло на моих глазах несколько часов назад.
Однако звонок повторился. Протянув руку, я сняла со спинки стула халат, потом с трудом придала своему туловищу вертикальное положение и сунула ноги в тапки. На все эти манипуляции у меня ушло от силы две минуты, тем не менее тот, кто стоял за дверью, нажал на звонок в третий раз.
— Иду, иду… — пробурчала я и, шаркая тапками, побрела к двери.
Сразу открывать я, разумеется, не стала, предварительно поинтересовавшись, кто это самым хамским манером ломится ко мне среди ночи. Честно говоря, кое-какие предположения на сей счет у меня были — я думала, что ко мне пришли из милиции. Может, даже лейтенант Чибисов, успевший по мне соскучиться с тех пор, как оставил меня у подъезда моего дома.
— Открой, это я, — неожиданно ответил мне из-за двери голос Ледовского. Господи, он-то здесь почему?
— Ты… ты… — Я не договорила, потому что дыхание у меня перехватило.
— Капитолина, открой, — снова попросил Ледовский.
Я еще немного постояла, прижавшись лбом к двери, и — отжала собачку замка.
Вместе с Дедовским в прихожую ворвался неповторимый запах его одеколона, морозного воздуха и еще чего-то спиртного, скорее всего коньяка, хороших сигарет и превосходного кожаного пальто. Я все еще подпирала плечом дверной косяк, а потому Дедовскому пришлось меня немного отодвинуть, и от прикосновения его рук у меня совсем крыша поехала.
— Я уже все знаю, — выдохнул он и споткнулся в темноте о мои брошенные посреди прихожей ботинки. Осторожно отпихнул их ногой в сторону и объяснил мне наконец, что именно он знает:
— Я знаю, что в Пашкова стреляли. Ты-то как?
— Я-то жива. — Я все еще не могла отклеиться от стенки. Состояние у меня было какое-то полуобморочное: то ли из-за безумной усталости, то ли от запретной близости Дедовского, размеренное дыхание которого смешивалось с моим, прерывистым и частым. — А Веньке пуля влетела прямо в висок.
— Да, я слышал про Литвинца, — пробормотал Дедовский и чертыхнулся. — Я и не думал, что это так серьезно. Не понимаю, кому и зачем понадобилось убивать Пашкова. Если покушение связано с его претензиями на пост губернатора, то это чистой воды идиотизм, зачем такие крайности, существуют способы не менее эффективные… — Он не стал дальше распространяться о способах устранения политических противников, по своей эффективности не уступающих убийству, и снова сконцентрировался на мне. — Я представляю, что ты пережила… Присутствовать при таком… Еще и киллер… мазила, с таким же успехом он мог попасть не в Литвинца, а еще в кого-нибудь…
— В меня, например? — подсказала я. Разговаривать-то я могла, чего не скажешь о способности передвигаться. Мне казалось, будто я ее утратила раз и навсегда.
— Типун тебе, — буркнул Дедовский. — Знаешь, как мне про это сообщили? Пересказываю дословно: «В Пашкова стреляли, но промазали. Пуля попала в кого-то из его „команды“ и убила наповал». А, как тебе? Пока я выяснил подробности, думал… — Он опять не договорил.
Интересно, где его настигла эта ужасная весть, в каком-нибудь увеселительном заведении типа сауны, где он скрашивал досуг хорошенькими девочками, или, может, в кругу любящей семьи?
— Ну, ты чего молчишь? — Ледовский неожиданно перешел на шепот.
— А что я должна говорить? — Это была довольно нелепая ситуация: через четыре года после того, как я твердо решила выбросить Ледовского из головы, мы стояли с ним в темной прихожей на расстоянии вытянутой руки и обсуждали особенности политической борьбы за кресло губернатора и мазилу-киллера, влепившего пулю в висок Веньки Литвинца, который зачем-то возник в моей жизни несколько дней назад. В то время как наши внутренние голоса говорили совсем о другом. По крайней мере, мой малодушно признавался: «Как же я тебя люблю», вместо того чтобы орать: «Изыди!» Что до Ледовского, то его монолог мог бы звучать следующим образом:
— Не пойму, к чему такие сложности? Ведь все ясно: мне хорошо с тобой, а тебе со мной. Зачем огород городить и терять время?
Может, я даже была с ним в этом солидарна, если бы… Если бы я могла его любить только здесь и сейчас, а не всегда и повсюду. Если бы я могла забывать о нем всякий раз, как мы расставались, беззаботно улыбаясь на прощание: «Пока, увидимся. Или созвонимся…» Как умел это он, а вот я не умела. Я варилась в крутом кипятке любви день и ночь, и мне нужно было знать, что с ним творится по крайней мере то же самое. Вот такое «Око за око и зуб за зуб». А до тех пор, пока у меня не было этой уверенности… И что я плету, в самом деле, какая, к черту, уверенность? Ведь о любви невозможно говорить в сослагательном наклонении. Она либо есть, либо нет.
