Высокие ставки - Френсис Дик (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
Целых десять минут все было тихо-спокойно — до тех пор, пока Джоди вернулся из конюшни и обнаружил, что я своего распоряжения насчет него не отменил.
Он нашел меня в небольшой толпе, стоявшей на веранде перед весовой.
— Эй, Стивен! — начал он. — Ты, видно, забыл им сказать, что я по-прежнему на тебя работаю!
Он не проявлял ни малейшего беспокойства — только легкое раздражение по поводу моей забывчивости. На миг я готов был сдаться при мысли о том, какая буря сейчас разразится. И снова принялся малодушно убеждать себя, что он ведь действительно хороший тренер и мои лошади действительно время от времени берут призы... Я мог бы просто внимательно следить за счетами, так, чтобы он знал об этом... А что до всего остального... Легко ведь можно сделать так, чтобы в будущем меня не обкрадывали...
Я набрал воздуху в грудь. Теперь или никогда!
— Я не забыл, — медленно произнес я. — Я своего решения не отменял. Я забираю лошадей.
— Чего?!
— Я их забираю.
Неприкрытая ненависть, отразившаяся на его лице, потрясла меня.
— Ублюдок!
Люди начали оборачиваться в нашу сторону. Джоди выкрикнул еще несколько нелицеприятных эпитетов, очень громко и отчетливо. Я краем глаза заметил, как вокруг запорхали белые блокнотики репортеров, и решился пустить в ход единственное, что могло заставить Джоди заткнуться.
— Сегодня я ставил на Энерджайза на тотализаторе.
— Ну и что? — тут же ответил Джоди, прежде чем до него дошло, что это может значить.
— Я закрываю свой счет у Дженсера Мэйза. У Джоди был такой вид, словно он готов меня растерзать, но он снова не спросил, почему. Он стиснул зубы, покосился на репортеров — на этот раз он был им явно не рад — и прошипел очень тихо и угрожающе:
— Если ты что-то скажешь, я подам на тебя в суд за клевету!
— За оскорбление личности, — автоматически поправил я.
— Чего?
— Клевета — это то, что распространялось письменно, а оскорбление наносится устно.
— Короче, если ты что-нибудь скажешь, я тебя привлеку!
— Ты настоящий друг! — заметил я. Глаза Джоди сузились.
— Для меня было большим удовольствием нагреть тебя как можно круче!
Наступила тяжелая пауза. Я внезапно проникся отвращением к скачкам и подумал, что лошади никогда уже не будут доставлять мне такого удовольствия, как раньше. Три года простодушной радости развеялись, как дым.
В конце концов я просто сказал:
— Энерджайза оставь здесь. О перевозке я позабочусь. Джоди с каменным лицом развернулся на каблуках и скрылся в весовой.
С перевозкой проблем не было. Я договорился с молодым шофером, владельцем транспортного предприятия, состоящего из одной машины — его собственной, что он заберет Энерджайза в свою конюшню, а на следующий день отвезет его к тренеру, которого я подыщу.
— Темно-гнедой конь. Почти черный, — сказал я. — Сторож вам скажет, в каком он деннике. Конюха при нем, скорее всего, нет.
Оказалось, что шофер, он же владелец фирмы, может подыскать и конюха, чтобы тот присматривал за Энерджайзом.
— Все с ним будет в порядке, — сказал он. — Не тревожьтесь.
Он привез на ипподром еще двух лошадей, одна из которых участвовала в последней скачке, и пообещал мне, что вернется, когда отвезет ее в конюшню, где-то через час после окончания скачек. Мы обменялись телефонами и адресами и ударили по рукам.
Потом я — скорее из вежливости, чем потому, что мне хотелось смотреть остальные заезды, — вернулся в ложу, принадлежащую человеку, который перед тем угощал меня ленчем и вместе со мной любовался победой моей лошади.
— Стивен, где же вы были? А мы вас ждали, чтобы отметить победу!
Чарли Кентерфильд, хозяин ложи, встретил меня с распростертыми объятиями, с бокалом шампанского в одной руке и сигарой в другой. Еще восемь или десять гостей сидели за большим столом, застеленным белой скатертью, на которой теперь вместо остатков ленча красовались полупустые бокалы с шампанским, программки сегодняшних скачек, бинокли, перчатки, сумочки и билетики от букмекеров. В воздухе витал слабый аромат гаванских сигар и хорошего вина, а за плотно закрытой стеклянной дверью находился балкон, с которого открывался вид на ипподром, продуваемый декабрьским ветром.
Четыре заезда были позади, оставалось еще два. Середина дня. Промежуток между кофе с коньяком и чаем с пирожными. Все довольные и веселые. Уютная комнатка, дружеская болтовня с легким налетом снобизма.
Милые, порядочные люди, которые никому не делают ничего плохого.
Я вздохнул про себя и ради Чарли постарался изобразить хорошее настроение. Я пил шампанское и выслушивал поздравления по поводу блестящей победы Энерджайза. Мы все ставили на него... Дорогой Стивен, какая удача... Какой замечательный конь... Какой замечательный тренер этот Джоди Лидс...
— Угу, — ответил я довольно сухо. Но этого никто не заметил.
Чарли предложил мне сесть на пустой стул между ним и дамой в зеленой шляпке.
— На кого бы вы поставили в этой скачке? — поинтересовался он.
Голова у меня была абсолютно пуста.
— Я не помню, кто участвует в этом заезде. Чарли немедленно сменил тон. Я и раньше замечал за ним такое: мгновенная реакция на новые обстоятельства. Видимо, в этом и крылся ключ к его колоссальному деловому успеху. Он мог лениво сидеть в кресле, добродушно потягивать сигару и растекаться воздушным пудингом, но разум его непрерывно работал. Я криво улыбнулся.
— Давайте пообедаем вместе, — предложил Чарли.
— Сегодня вечером?
Он кивнул.
Я поразмыслил.
— Давайте.
— Хорошо. Скажем, в «Парксе», на Бошам-плейс, в восемь.
— Договорились.
Мы с Чарли уже несколько лет были чем-то средним между хорошими знакомыми и друзьями. Мы радовались друг другу при случайных встречах, но нарочно не встречались. Сегодня он впервые пригласил меня в свою ложу. Приглашение на обед означало окончательный переход на новый уровень.
Пожалуй, он мог не правильно истолковать мою рассеянность. Но я все равно хорошо к нему относился, а потом, ни один человек в здравом уме не станет отказываться от обеда в «Парксе». Надеюсь, ему не придется пожалеть о пропавшем впустую вечере...
Гости Чарли понемногу принялись разбегаться — они отправились делать ставки на следующую скачку. Я взял забытую на столе программку и понял, почему Чарли так интересовался моим мнением: в этой скачке с препятствиями участвовали двое из лучших фаворитов, и газеты обсуждали ее уже в течение нескольких дней.
Я поднял голову и встретился взглядом с Чарли. В глазах у него было любопытство.
— Ну, так который из двух?
— Крепитас.
— Вы на него ставите? Я кивнул.
— Уже поставил. На тотализаторе. Чарли фыркнул.
— Я предпочитаю букмекеров. Чтобы заранее знать, сколько я получу в случае выигрыша. — Если учесть, что его ремеслом были банковские инвестиции, это было вполне логично. — Только сейчас мне неохота спускаться вниз.
— Могу поделиться с вами своей ставкой.
— А сколько вы поставили? — осторожно спросил Чарли.
— Десять фунтов. Он рассмеялся.
— А ходят слухи, что вы мыслите исключительно в пределах трех нулей!
— Это профессиональная шутка, — сказал я. — Ее не правильно понимают.
— А что имеется в виду?
— Я иногда пользуюсь прецизионным токарным станком. Он позволяет установить точность в пределах трех нулей — после запятой. Ноль-ноль-ноль-один. Одна десятитысячная дюйма. Это мой лимит. Большая точность мне недоступна.
Чарли хмыкнул.
— А на лошадей вы тысячами не ставите?
— Бывало пару раз.
На этот раз он явно расслышал сухость в моем голосе. Я небрежно встал и направился к стеклянной двери, ведущей на балкон.
— Они уже выходят на старт, — сказал я.
Чарли молча вышел на балкон вслед за мной, и мы стояли рядом и смотрели, как две звезды заезда, Крепитас и Уотербой, гарцуют мимо трибун, сдерживаемые своими жокеями.
Чарли был чуть ниже меня, гораздо плотнее и лет на двадцать старше. Он носил превосходные костюмы так, словно привык к ним с детства, и никто, слыша его мягкий, густой голос, не догадался бы, что его отец был водителем грузовика. Чарли никогда не скрывал своего происхождения. Напротив, он гордился им, и гордился по праву. В согласии со старой образовательной системой его послали в Итонский колледж, как мальчика из местного округа, на деньги муниципального совета, и Чарли сумел наряду с образованием приобрести там также правильное произношение и светские манеры. Его золотая голова несла его по жизни, как волна несет умелого пловца, и то, что он родился под самыми стенами знаменитого учебного заведения, вряд ли было такой уж случайностью.
