Вечная ночь - Дашкова Полина Викторовна (книга регистрации .TXT) 📗
Когда он давал показания, у него лишь слегка дрожали руки, он курил без конца, закуривал от окурка новую сигарету.
– Я остановился, чтобы отлить. Короче, вылез, ну и Кузя за мной. Он у меня вообще-то пес послушный, спокойный, а тут как с ума сошел. Рванул к лесу и лает, воет. Я зову, он не идет. Слышу, заливается где-то совсем близко. Хорошо, у меня фонарик есть в машине. Короче, я пошел за Кузей, а грязно еще, блин, прошлогодний снег, слякоть. Я поскользнулся и упал прямо на нее, представляете! Даже не понимаю, как у меня разрыв сердца не случился. А Кузя мой, дурья башка, главное дело, ее вообще не унюхал. На ворону лаял. Охотник, блин!
Он говорил тихо, медленно. Подружка его, наоборот, билась в истерике. Они возвращались из гостей, с подмосковной дачи. У них было отличное настроение. В машине играла музыка. И вот, приспичило остановиться.
Девушку трясло. Когда приехала группа, она кричала, рыдала, потом сидела в фургоне «скорой» и тихо, монотонно повторяла:
– Ой, мамочки, ой, мамочки!
Ей дали успокоительное.
Что касается Кузи, он как будто пытался осмыслить происшедшее. Стоял рядом с хозяином, понурый, задумчивый, только иногда вздыхал и помахивал хвостом. У следователя Соловьева был точно такой же пес, темно-шоколадный американский водяной спаниель Ганя. Гладкая морда, длинные лохматые уши. Завитки шерсти похожи на дикую прическу «дреды», когда волосы пропитывают каким-то липким раствором и скатывают в косицы-шнурки. Именно такие косицы разметались по ледяной прошлогодней траве вокруг головы убитой девочки.
– Нет, я ничего не трогал, конечно, сразу позвонил «02». Но я на нее свалился в темноте. Не знаю, может, какие-то следы испортил. – Свидетель закурил очередную сигарету. – Блин, она же совсем кроха, ребенок, лет двенадцать, не больше! Она мне теперь будет сниться всю жизнь.
Соловьев машинально поглаживал теплую собачью голову, и от этого становилось немного легче.
За семнадцать лет работы старшему следователю ГУВД Дмитрию Владимировичу Соловьеву всего четыре раза приходилось выезжать на детские трупы. Это был пятый. Место происшествия – опушка леса, примыкающая к Пятницкому шоссе, в двадцати километрах от МКАД. Убитая – девочка двенадцати-четырнадцати лет. Рост около ста пятидесяти пяти сантиметров, вес примерно сорок килограмм. Волосы темные, длинные. Тело обнажено. Одежда – джинсы, сапожки, свитер, куртка, – все раскидано вокруг, в радиусе двух метров. Предположительная причина смерти – механическая асфиксия, удушение руками. При первоначальном осмотре, кроме следов удушения на шее, никаких иных видимых повреждений не обнаружено.
– Но, знаете, поза у нее была какая-то другая. Кажется, она сидела, прислонившись к стволу. Упала, когда я на нее налетел. Не понимаю, как у меня сердце не лопнуло. Под руками что-то ледяное, скользкое и – представляете – подвижное. В первый момент мне даже показалось, что она живая. Запах странный, сладкий. Конфеты или жвачка, что-то в этом роде. – Парень сморщился и посмотрел на свои ладони.
– Масло, – подсказала его подруга. – Косметическое масло. У тебя до сих пор руки пахнут, и на свитере жирные пятна.
Девушка подошла незаметно и встала рядом. Она почти успокоилась, только дрожала от холода.
– Почему вы так думаете? – спросил Соловьев.
– Тут думать нечего. – Девушка закурила. – Это очевидно. Маньяк, он и есть маньяк. Они всегда сочиняют что-нибудь оригинальное. Для них убийство это перформанс. Творческий акт. Произведение искусства, блин. А что, у вас есть другие версии?
Соловьев молча пожал плечами, перепрыгнул канаву, поднырнул под ленту ограждения. Свидетели остались стоять на обочине.
– Вот хрен они его поймают. Кстати, сейчас полнолуние. На маньяков луна действует очень сильно.
– А ты откуда знаешь?
– Книжки читаю.
Соловьев оглянулся. Свидетели стояли, обнявшись, и смотрели, как выплывает из-за тучи бледный, идеально круглый лунный диск.
– Здесь все кусты и ветки поломаны, – тихо заметил эксперт, – как будто ураган прошел.
Фонарный луч медленно полз по кругу.
– В такой темноте бесполезно, – сказал старший лейтенант Антон Горбунов, – надо ждать рассвета.
Соловьев ничего не ответил. Луч уперся в тонкий ствол молодой березы. Дерево покосилось, как будто его правда трепал ураган, пытаясь вырвать из земли с корнем. Соловьев вернулся к телу.
Сладкий запах ударил в ноздри. Действительно, похоже на карамель или жвачку. Надо было вылить всю бутылку, чтобы так пахло. Пустая пластиковая бутылка валялась тут же. На этикетке улыбался младенец, завернутый в розовое полотенце. «Беби дрим». Масло после купания. Пятьсот миллилитров. Такие продаются во всех аптеках. Соловьев заметил, что крышка на месте, завинчена, и подумал, что отпечатки скорее всего стерты. Убийца аккуратист.
Луч скользнул по руке с ярко накрашенными короткими ногтями.
– Училась, – пробормотал Соловьев, – наверное, хорошо училась.
– Почему вы так думаете? – удивился эксперт.
– Характерное утолщение на верхней фаланге среднего пальца. Такая мозоль бывает у тех, кто много пишет от руки.
«Вот тебе и первое различие, – подумал Соловьев, – у тех троих подростков пальчики были ровные, без всяких утолщений. Им не приходилось писать от руки. Они нигде не учились, иначе их бы обязательно кто-нибудь опознал».
– Стоп, а это что тут у нас? – Соловьев осторожно отогнул пучок сухой прошлогодней травы.
«А вот и второе различие. Впрочем, это может оказаться случайностью. Не стоит пока делать никаких выводов».
– О боже, – выдохнул эксперт и подцепил пинцетом голубую прозрачную соску-пустышку.
На секунду все замолчали. Стало тихо, и от тишины как-то особенно холодно. Руки в резиновых перчатках заледенели. Соловьеву показалось, что где-то далеко щебечет одинокая птица. Не могло быть никаких птиц, кроме ворон, сейчас в этом лесу, в начале апреля, в заморозки. Однако щебет не умолкал. Дмитрий Владимирович медленно пошел на звук, прощупывая фонарным лучом каждый сантиметр.
Звонил мобильный телефон. Он валялся под деревом, симпатичный, ярко-розовый, с брелком – золотой туфелькой.
«Третье различие. Но все-таки почерк поразительно похож. Неужели опять он?»
Соловьев осторожно поднял телефон, нажал кнопку.
– Алло! Женя! Где ты? Алло! Что молчишь? Женя, доченька…
Хриплый женский голос шарахнул Соловьеву в ухо из маленькой трубки, как пулеметная очередь. Телефон пискнул и замолчал. Батарейка села.
Странник вернулся из царства света, где все ясно, в реальность, в вечную ночь, где ни черта не разберешь. Ему не хотелось возвращаться, но его выкинула наружу неведомая мощная волна, с которой не поспоришь. В царстве света он был спокойным и сильным. Он выполнил святую миссию. Спас ангела. Что же теперь?
Он смутно помнил, как мотался по ночному городу, каким образом попал сюда, где оставил машину. Он огляделся и увидел все словно в первый раз. Ночь. Центр Москвы. Река. Мост. Темные громады домов. Маслянистые разводы фонарного света, багровые, синие, желтые отблески рекламы.
Пусто и страшно в этом городе, переполненном жизнью, копошением плоти, под землей, над землей, в глубинах метрополитена, на верхних этажах высотных зданий. Наркотики, проституция, тупая борьба за существование, деловитое утоление грязных страстей. Торжество зла, запечатленное миллионами телеэкранов, компьютерных мониторов, газетных страниц.
Конец света уже наступил, но никто этого не заметил, потому что некому замечать. Мир населен гоминидами, мутантами, демонами в человеческом обличии. По сути, это животные, обезьяны. Но выглядят как люди. Разница в том, что у человека есть душа, а у обезьяны нет. Гоминид – плотоядная гадина, коварная, агрессивная, готовая на все ради лишнего куска мяса. Но если бы они питались только мясом! Нет. Им этого мало. Как всякое исчадье ада, они пожирают души.
Миф о животном происхождении человека связан именно с гоминидами. Корни у них и гомо сапиенс совершенно разные. Человекоподобные существа – творение дьявола. Плагиат. Они появились одновременно с людьми, как дьявольская альтернатива человеку разумному и духовному.
