И буду век ему верна? - Полякова Татьяна Викторовна (версия книг .TXT) 📗
– Фенька, – говорит хозяйка, – тебе переводы пришли. Я их уже получила.
Забота родственников навевает сентиментальные мысли о родном доме. Переводов три. От папы (весьма щедро, мама, скорее всего, морщила лоб и говорила: «Ох, Костя»), от сестрицы, которая отсыпала монеты недрогнувшей рукой, точно зная, что надо женщине на юге, и пять тысяч от мужа-летчика. Бедняга, видно, страшно страдал с перепоя и не все уразумел, однако постарался, на почту сбегал. Мой последний дражайший супруг вместо денег прислал телеграмму: «Что случилось, я беспокоюсь». Я одариваю Машу за хлопоты и добрую душу и получаю дополнительную информацию:
– Твой мужик на «мерсе» был. Три раза. Сказал, завтра заедет.
Я прикидываю, нравится мне это или нет. Выходит, что мне все равно. Чувствуя себя сказочно богатой, отхожу ко сну.
В 8.30 Вадим уже возле моего дома. Улыбается, но в глазах недовольство. Вот так всегда: один раз обедом накормят, а потом из дома не выйди. Я держу эти мысли при себе.
– Как отдохнула? – спрашивает он.
– Нормально, – пожимаю я плечами и решаю сказать ему приятное: – Правда, без тебя было скучновато.
– Мне тоже. Если тебе так хотелось в этот дельфинарий, стоило только сказать.
Этот день и четыре следующих мы с утра до вечера вместе. Обширная культурная программа идет полным ходом. Я демонстрирую эрудицию, особенно, правда, не увлекаясь: большие знания женщин вызывают у мужиков обоснованное беспокойство. У бедного Сережи не закрывается рот. Вадим все чаще держит меня за руку и как бы ненавязчиво обнимает, однако я не даю заманить себя на стезю разврата.
– Фенечка, – говорит Вадим, – почему бы тебе не переехать в гостиницу?
– Зачем? Мне здесь нравится.
– Шутишь? По-моему, это место для тебя совершенно неподходящее. Если гостиница тебе не по вкусу, можно снять квартиру.
Я отвечаю в том духе, что сарайчик – предел моих мечтаний, и с соседями мне невероятно повезло, они поддержали меня в годину испытаний, и теперь оставить их было бы верхом неблагодарности.
Сережа внезапно обретает голос и наставительно шепчет:
– Чего ты дурака валяешь? Вадим хороший мужик, и денег у него до черта.
Наконец и сам Вадим вечером в ресторане, глядя в мои прекрасные глаза, делает мне вежливое, но откровенное предложение. Жизнь на юге начинает действовать на нервы. Я откидываюсь на спинку стула и делаю грустно-ласковое лицо. После минутной заминки говорю:
– Вадим, у тебя дома, наверное, жена и двое детей, которых ты очень любишь.
– С чего ты взяла? – спрашивает он.
– Ты хороший человек, и все у тебя должно быть хорошо. Следовательно, есть жена и дети. Ну и зачем тебе я, скажи на милость? Я не гожусь для курортных романов. Прости меня, ладно?
Он вроде бы простил, но попыток толкнуть меня на путь греха не оставляет. Я проявляю завидную стойкость.
В конце недели мы расстаемся, Вадим рано утром уезжает домой.
– Кстати, – спрашиваю я, – почему ты приехал на машине?
– Ненавижу самолеты. Служил в десанте и решил: если жив останусь, близко к самолету не подойду.
– Поезда тоже ненавидишь?
Он смеется, обнимает меня. Мы прогуливаемся по улочке, «Мерседес» стоит возле калитки. Я пишу свой адрес, Вадим – свой телефон.
– У тебя действительно нет мобильного? – с сомнением спрашивает он. – Хочешь, подарю?
– Блага цивилизации лишают человека свободы, – ухмыляюсь я.
Он опять обнимает меня и говорит:
– Поедем со мной. Ну что тебе эти три дня?
Я качаю головой:
– У меня билет. Поеду поездом. Увидимся дома, хотя, может, ты и не захочешь.
– Желал бы я знать, чего хочешь ты.
– Господи, да этого даже я не знаю.
Прощание наше трогательное и довольно продолжительное. Под конец, явно испытывая некоторую неловкость, Вадим извлекает из машины два объемных пакета.
– Это тебе на дорогу, – говорит он. – Ешь регулярно и постарайся не потерять чемодан. До встречи.
Он машет рукой и хлопает дверцей «Мерседеса», я с пакетами остаюсь посреди улицы. Когда машина сворачивает за угол, я кидаюсь вдогонку, голос мой способен поднять мертвого. Вадим оказывается рядом, а я пытаюсь подобрать слова.
– Извини, – говорю я. – Наверное, это глупо… – Я и в самом деле чувствую, что веду себя по-дурацки. – Я хотела сказать тебе спасибо. Ну, за то, что ты купил все это, не предложил мне деньги, а купил, и вообще… Мне будет очень плохо, если в родном городе ты меня забудешь.
Наши объятия и прощальный поцелуй ничего общего с братскими не имеют.
Родной город встречает меня ужасной жарой. Само собой, такси поймать не удается, я еду с чемоданом в битком набитом троллейбусе, футболка липнет к телу, и от запахов кружится голова. Вываливаюсь на своей остановке и, удивляясь собственной живучести, плетусь к дому. Лицо у меня горит, дыхание прерывистое, а настроение ни к черту. И это называется вернуться домой! Взбираюсь на второй этаж, отпираю дверь и оказываюсь в своем коммунальном раю. Дражайших соседей не наблюдается. Их у меня двое: Дуся, еще ничего себе женщина неопределенного возраста и занятий, с хронической мечтой о замужестве, и покинутый женой алкоголик, по совместительству слесарь нашего ЖЭКа Петр Алексеевич, он регулярно свинчивает кран в ванной на очередную опохмелку. Ванная ассоциируется у него с буржуазной роскошью, и убедить его оставить кран в покое совершенно невозможно. В двери моей комнаты торчат три записки. От папы: «Ефимия, как только приедешь, сразу же зайди домой. Сразу же». Ясно, мне предстоит допрос с пристрастием. Вторая записка: «Фенька, где ты? Я скучаю». Само собой, это муж-летчик. И третья: «Эффи (последний муж, Олег Викторович, зовет меня на европейский манер), позвони, как приедешь, очень волнуюсь».
Я бросаю чемодан и двигаю в ванную, сердце замирает в недобром предчувствии. Однако кран на месте, я лезу под душ, испытывая к Петру Алексеевичу благодарность, граничащую с обожанием. Душ поднял мне настроение, я завариваю чай и пою. Громко, тихо петь я не умею. Попутно выясняю, что Петр Алексеевич съел весь запас макарон, которые я по неосмотрительности оставила в кухонном столе. Слава богу, до холодильника в комнате он не добрался. Пока я пью чай, появляется он сам с радостной улыбкой на багровом лице.
– Здорово, Фенька! – орет сосед. – Приехала? Заждались, заждались. Отдохнула, значит? Красавица. Как жизнь на курорте?
Я рассказываю про жизнь на курорте, а Петр Алексеевич одобрительно кивает.
– А сувенир мне привезла? – спрашивает он.
– Нет, – потерянно отвечаю я.
Лицо его становится обиженным.
– Вот так, ждешь ее тут, ждешь, а она нет чтобы о соседе подумать, мол, ожидает человек и все такое. Красивая ты баба, Фенька, а дура дурой, без понятия, вот от тебя мужики-то и бегают. А я ждал, кран вон в ванной поставил.
Мне мучительно стыдно, я иду в свою комнату, Петр Алексеевич двигает за мной, перечисляя мои грехи. Я вспоминаю, что денег у меня вполне достаточно, и решительно жертвую на восстановление моей пошатнувшейся репутации.
– Мин херц, – проникновенно говорю я, – может, ты сам себе сувенир купишь, друг сердечный?
Лицо сердечного друга враз меняется.
– Фенька, ты человек. А я твои макароны съел. Сейчас за бутылкой сбегаю. Дуська скоро явится, посидим как люди. Дай тебе бог здоровья и мужика хорошего.
– Двигай, Петр Алексеевич, потом доскажешь.
Он исчезает, зато с интервалом в пять минут появляется Дуся.
– Фенька, – после приветствия спрашивает она, посверкивая лихо подведенными глазами, – ты Петьке на бутылку дала? Задолбал меня своим пьянством. Он тут без тебя едва не помер. Какую-то дрянь выпил. «Скорую» вызывали.
