Волшебник Хуливуда - Кемпбелл Роберт (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
В большой семье' шушукались о том, что она до трех с половиной лет одевала его как девочку, в платьица, но, с другой стороны, старые бабки утверждали, что в этом нет ничего страшного: так, мол, повелось когда-то в старину. В пять лет он начал учиться играть на рояле, а уроки танцев ему стали давать с шести.
Гарриэт мечтала о том, что ее сына ждет артистическая слава, тем более, что ее собственный дед был когда-то актером одной из нью-йоркских трупп.
Когда Кении стукнуло десять, она сняла небольшой зал в местном клубе и мальчик дал там концерт, в ходе которого он исполнял Моцарта на рояле, танцевал с собственной тенью па-де-де из "Лебединого озера" и читал драматический монолог под названием "Конь".
Соседские дети, сыновья и дочери бакалейщика, владельца кондитерской, учителя из пятого класса, раввина из местной синагоги, и так далее, приведенные на концерт родителями – которых повести себя именно так заставили коммерческие или дружеские узы – протомились полтора часа на представлении, а затем отомстили Кении, изрядно вздув его на пустыре за зданием местного кинотеатра.
Лишь католический священник, отец Мэхони, исполнявший службу в церкви Святой Девы, публично похвалил концерт, но все поняли, что это произошло только потому, что он считал себя вынужденным бороться за души Гарриэт и ее сына, чтобы они, живя в еврейском окружении, не отвернулись раз и навсегда от католической веры.
Через несколько месяцев, на том же пустыре, на котором дети изметелили Кении, его отец, разыскивая сына, не вернувшегося вовремя домой из школы, обнаружил его в неожиданной и неприятной ситуации: опустившись на колени перед десятилетним мальчиком, у него отсасывал шестнадцатилетний Фил Кропотник. Этот Кропотник слыл в округе отъявленным хулиганом, что приписывалось влиянию его мужеподобной матери – хозяйки и управляющей семи трущобных домов на Южной стороне, совершенно подчинившей себе изнеженного муженька, торговавшего мехами на Карсон-Пири-стрит.
Люди там жили простые – и о гомосексуализме, равно как и о других противоестественных девиациях думали они тоже просто. Если ты наряжаешь мальчика как девочку, если все время обнимаешь и целуешь его, учишь танцевать на цыпочках и заставляешь читать драматические монологи на публику, да к тому же водишь в католическую церковь, в которой наряженный в женское платье мужик только и делает, что толкует о Небесах, на которых нет ни малейшего различия между мужчинами и женщинами, парящими в воздухе на радужных крылышках, – то нечего удивляться, что твой сынок рано или поздно станет педиком.
После этого инцидента Мэнни Гоч старался не спускать с сына глаз, но раз испробованное занятие пришлось маленькому Кении явно по вкусу – и в скором времени он начал прогуливать школу, коротая дневные часы в обществе «голубых», постоянным местом сбора которых были улицы, прилегающие к Северной дамбе. Прошло не слишком много времени – и Кении, которому едва исполнилось четырнадцать, сбежал из дому, погубив тем самым мать и опозорив отца.
По словам Эба Форстмена, Кении добрался до Четырех Углов в Голливуде и оказался там на новенького – выходец из большого города, что здесь встречалось сравнительно редко, обладающий, к тому же, смешанным шармом полуеврея-католика.
Произошло это в январе 1984 года.
А в августе того же года, вспомнил Риальто, семилетнюю племянницу Айзека Канаана похитили с площадки для игр всего лишь в одном квартале от дома.
И лишь в декабре ее истерзанное тельце нашли на могильном камне Голливудского кладбища.
О том, когда именно Кении Гоч начал носить красные платья и сандалии из крокодиловой кожи и именовать себя Гарриэт Ларю, никаких данных не было.
Сидя в кресле, Риальто устал и страшно соскучился. А может, этот ублюдок не проснется до самой смерти, подумал он. Подавшись чуть ближе к больничной койке, он увидел, что из-под подушки высовывается лист розовой бумаги. Будучи человеком по природе своей любопытным и к тому же не зная, чем заняться, он осторожно ухватил край листа двумя пальцами и вытащил конверт того типа, в каких рассылают поздравительные открытки… что и имело место в действительности. Поздравительная открытка с приторно-сладким лесным пейзажем на глянцевой стороне и с какими-то птичками по всему полю на тыльной, и тут же обязательный сентиментальный стишок, и тут же фраза, вписанная красными чернилами: "Я люблю тебя, но мне страшно". И подпись – "Пуч".
Риальто, подавшись вперед всем телом, придвинул кресло еще ближе к постели.
– Эй, парень, как дела? – тихо и мягко сказал он.
А когда ответа не последовало, он привстал в кресле и перегнулся через спящего, стараясь еще раз заглянуть ему в лицо, чтобы понять, не дрогнули ли его черты. Парень лежал, скорчившись, – так, бывает, убирают голову в плечи воины на поле боя, чтобы смерть ненароком не избрала самого рослого.
– Дела на нуле, – сам себе сказал Риальто.
От усилия, только что проделанного, у него несколько закружилась голова и он уперся рукой о край матраса – той рукой, в которой по-прежнему держал конверт и открытку.
Кении Гоч издал тихий звук, который мог быть и судорожным вздохом, и стоном.
– Послушай, парень, ты меня, наверное, не помнишь. Но мы с тобой разок-другой сталкивались на перекрестке Голливудского и Виноградной. Похоже, мы если и не коллеги, то в каком-то смысле сослуживцы. Я хочу сказать, что время от времени оказываю своим друзьям услуги, знакомя их с той или иной дамочкой с панели. Понимаешь, о чем я? Приглашаю пару-тройку на какую-нибудь забавную вечеринку. По твоей специальности я не работаю, я имею дело исключительно с дамами. И, тем не менее, мы с тобой проявляем активность на одном и том же поприще.
После первого стона Гоч остался совершенно безмолвен.
– Причина, по которой я решил зайти проведать тебя, такова: я играл в карты с твоим родственником Эбом Форстменом. Строго говоря, ты не его родственник, а его жены, третий кузен третьей кузины или что-то в этом роде. Ну, да какая разница. Эб сообщил мне, что ты рассказал ему кое-что про маленькую девочку, похищенную и убитую десять лет назад. Ее тело нашли на одном из могильных камней на Голливудском кладбище. Ты понимаешь, о чем я с тобой говорю?
Если Кении Гоч и понимал это, то виду не подал.
– Ты назвал имя. Назвал имя маленькой девочки, которое тогда было пропечатано во всех газетах. Сара Канаан. Эб сказал мне, что ты назвал это имя. Не думаю, что оно пришло к тебе во сне. И не думаю, чтобы ты стал врать про маленькую девочку, которую украли, наигрались, сломали и выбросили, как никому не нужную игрушку.
Риальто подсел к больному еще ближе. Оставаться в такой близости от умирающего было не так-то просто – от него сладковато и гнилостно пахло, – но Риальто доводилось бывать в переделках и нынешняя была далеко не худшей из них.
– Ты веришь в бессмертие души? Веришь в рай и ад и вечную жизнь? Мне рассказали, что тебя воспитали в католичестве.
Риальто придвинулся еще ближе: ему показалось, будто к его словам начинают прислушиваться.
– И вот тебе предоставили время на то, чтобы ты успел омыться в крови Агнца. Чтобы успел исповедаться. Очиститься на земле, прежде чем тебе начнут задавать вопросы на небесах, если ты понимаешь, о чем я. Д уж исповедаться или нет – это решать тебе самому.
Риальто, поерзав в кресле и словно бы собравшись встать и уйти, вытянул руку и легонько побарабанил по плечу больного.
– Почему бы тебе не назвать мне имя того, кто украл девочку и так чудовищно надругался над нею?
Он взял Гоча за плечо и принялся осторожно, крайне осторожно опрокидывать того на спину, чтобы лицо больного больше не отворачивалось к стене. Внезапно рука Риальто утратила деликатность и Гоч оказался грубо перевернут на спину. Глаза у него выкатились, рот раскрылся, оттуда неожиданно брызнула струйка крови.
Риальто отпрянул; кое-как поднялся на ноги; кровь все равно успела попасть ему на щеку и затечь за ворот; и как раз в это мгновение открылась дверь. И вот уже сиделка в блузке с галстуком заорала на него, требуя ответа, с какой стати он, ни у кого не спросясь, проник в палату к умирающему.
