Самая хитрая рыба - Михалкова Елена Ивановна (первая книга TXT, FB2) 📗
Это звучало довольно-таки убедительно. Но я знала, что вся его проникновенная речь – вранье, вранье от начала до конца. Он просто-напросто хотел врезать мальчишке.
– Согласен, – сглотнув, сказал Коростылев.
– Уверен? Не хочу на тебя давить.
– Уверен.
Я начала подниматься, чтобы пресечь это безобразие, и тут раздался звук, как будто кто-то коротко чавкнул, а затем вскрик. Коростылев покачивался, прижав к лицу ладони. Из-под них струилась кровь.
– Вы мне нос сломали! – гнусаво крикнул он.
– Скажи спасибо, что не шею, – ответил Мансуров.
И ушел.
Коростылев посмотрел на свои ладони и снова потрогал нос. Хныча и что-то бормоча, он поднял велосипед и медленно покатил его в сторону дома.
В тот же вечер я постучалась в дверь Коростылевых. Открыл мне его отец.
– Здравствуйте!
– Добрый вечер, Андрей Семенович.
Он отдыхает в поселке не больше пары недель в году, а в остальное время хозяйством заведует мать его жены, молчаливая нестарая женщина. При ней круглый год живет узбек с собакой. Когда выпадает снег, узбек приходит ко мне расчищать дорожки. Все зовут его Женей, но при первой встрече я спросила, как его настоящее имя. Он замялся, однако все-таки сказал: «Сардоржон». Изредка Сардоржон помогает мне по хозяйству. Но обычно это делает Прудников. Без Яна мне пришлось бы тяжко.
– Андрей Семенович, мне необходимо побеседовать с вами с глазу на глаз.
Мы ушли в беседку за дом, и я пересказала ему все, что видела, стараясь придерживаться фактов и не давать эмоциональной оценки, как ни трудно было удержаться. Повествование мое получилось коротким.
Андрей Семенович выслушал, не перебивая, и только переспросил, правда ли его сын согласился получить по физиономии.
– Мне кажется, он не ожидал, что это будет так… так сильно, – сказала я.
– Тимофей соврал, что неудачно упал с велосипеда. Мать поехала с ним в травмпункт. Спасибо, что пришли с этим ко мне.
В его глазах застыл невысказанный вопрос.
– Про такое должны знать, – объяснила я. – Это возмутительный поступок, просто ужасный! Я не желаю, чтобы этот человек устанавливал здесь свои порядки и чувствовал себя безнаказанным.
– Я понимаю, – кивнул Коростылев. – Понимаю.
Однако в действительности он не понимал.
Дело было не только в том, что Мансурову хотелось почесать кулаки. О нет! Коростылев-младший сам должен был просить его об этом, и настоящее удовольствие Мансуров получил не в тот момент, когда нос паренька хрустнул под его кулаком, а тогда, когда тот смиренно согласился с его макиавеллевскими доводами. Он убедил жертву, что она виновна и заслуживает наказания.
Я хотела с кем-то разделить это знание.
Но, поговорив с Андреем Семеновичем, осознала, что оно ему ни к чему. Довольно будет и того, что он выступит на защиту своего сына. На это я надеялась всей душой.
Скандала не получилось. Коростылев-старший обратился в полицию с заявлением об умышленном причинении вреда здоровью, но был уверен, что дело переквалифицируют в административное.
– У Тимофея даже нет сотрясения мозга, – сказал он, зайдя ко мне. – Похоже, Мансуров отделается штрафом в десять тысяч. Побои нынче не очень дороги.
В магазине продавщица разговаривала с покупательницей.
– И правильно врезал! – в сердцах говорила первая. – Гоняют как сумасшедшие! А если ребенка задавит? А если кошку?
– Это на кого еще надо было в полицию заявлять – большой вопрос! – поддакнула вторая.
Я хотела вмешаться и объяснить им, что бить нельзя никого, тем более шестнадцатилетнего подростка, но вспомнила, как переживала за Тяпу, и отчего-то промолчала.
Общественное мнение определенно было на стороне Мансурова.
Этим дело не кончилось. Младший Коростылев прибежал к моим соседям и объявил, что я рассказала о случившемся его отцу. «Я не предатель! – вопил он на весь двор. – Это бабка – трепло!»
Я не стыдилась сделанного и, уж конечно, не намеревалась скрываться. Но мне невольно подумалось, что сломанный нос – слишком легкое наказание для этого юноши.
Мансуров дождался меня у калитки, когда я возвращалась из магазина.
– Я не пойму, Анна Сергеевна, – задушевно начал он, – вы за все хорошее против всего плохого или у вас персонально ко мне есть какие-то счеты? Иными словами: идейная ли вы стукачка? Или так, сиюминутно, по велению души?
– Дайте мне пройти.
– Коммунистические идеалы не дают спать спокойно! Понимаю.
– Вы лицо мальчику разбили!
– Мальчики в детском саду в горшок писают. А это – взрослый пацан, придурок и лоботряс.
Обидно, что в глубине души я была согласна с Мансуровым. Что не отменяло подлости его поступка.
– Может быть, мне вы тоже хотите сломать нос? – не удержалась я.
– А поможет? – без улыбки спросил Мансуров. Оценивающим взглядом прошелся по моему лицу и направился к себе.
После этого разговора на некоторое время установилось перемирие. Мансуров вел себя прилично, здоровался при встрече и как-то раз даже отогнал от моего сада стаю бродячих псов, проявив удивительное бесстрашие. Бродячая собака – существо, лишенное всего собачьего, как бы странно это ни звучало. Злобные отродья едва не разорвали Тяпу! Слава богу, она успела шмыгнуть в палисадник, где я поливала цветы. Мы с ней оказались в положении жителей города, осажденного армией, и каждый враг жаждал нашей крови, рыча и лая за калиткой.
Но тут явился Мансуров, бросился на вожака и дважды огрел его поленом. Тот кинулся прочь. За ним ретировались и остальные.
– Анна Сергеевна, путь свободен! – Антон отвесил шутовской поклон.
– Спасибо… – неловко пробормотала я в ответ.
– Всегда рад помочь соседям!
Еще и подмигнул.
Крокодил! Крокодил против стаи шакалов на берегу реки.
Наташа на две недели уезжала в город вместе с ребенком и не была свидетельницей этих событий. Я никак не могла познакомиться с Лизой: девочка была то ли диковата, то ли крайне стеснительна и не показывалась на глаза. Интересно, доложил ли Мансуров жене о том, что происходило в ее отсутствие?
Однажды я узнала, что у них разные фамилии. Выяснилось это случайно: Наташа зашла ко мне, возвращаясь с почты, и я прочитала на конверте другое имя. Меня это не на шутку удивило. Мне казалось, что и Мансуров не тот человек, чтобы позволить жене оставить хоть что-то свое, и Наташа слишком тиха и влюблена в него, чтобы настоять.
– Белоусова, – сказала она, стеснительно улыбаясь. – Я никогда не отказалась бы от этой фамилии. Больше не осталось носителей, я последняя из нашего рода.
– Вы росли одна?
– С братом. Он пропал, когда мне было пятнадцать. Я долго надеялась на его возвращение, но прошло слишком много времени, чтобы можно было продолжать в это верить.
– Пропал? – изумилась я.
Ее личико без улыбки выглядело несчастным.
– Мы жили в Щедровске, я, папа и Максим. Однажды Макс сбежал… его вынудили обстоятельства… и не вернулся.
– А папа?
– Папа погиб.
Я всплеснула руками. Господи, еще и сирота!
– Бедная вы моя…
– У меня есть Антон и Лиза. – Она задумчиво смотрела в окно. – А теперь и этот дом. Он такой огромный и запутанный! Жаль, пока не удастся восстановить оранжерею. Остекление стоит безумных денег…
Чем дольше я присматривалась к этой девочке, тем больше проникалась к ней симпатией. Да, она из тех, кто возьмет с книжной полки не Вирджинию Вульф, а Пауло Коэльо. И что же! Зато ей в голову не придет учить соседского подростка зуботычиной.
Стоило мне подумать о ней, и Наташа возникала неподалеку, но не раньше и не позже. Люди подобного рода никогда не потревожат вас. Когда они рядом, их будто нет, но стоит им исчезнуть, и вы каждую минуту ощущаете их отсутствие. Не вспоминаете, нет-нет; просто чувствуете, будто вам чего-то не хватает, – точно ветерка в знойный день.
Она приносила пироги, которые пекла сама, и покупала мне в городе книги. Она расспрашивала меня о моей жизни, и, кажется, ей действительно было интересно слушать. При готовности общаться она вовсе не была болтлива и обладала бесценным умением молчать так, что это не тяготило собеседника.
