Пальмы, солнце, алый снег - Литвиновы Анна и Сергей (читать хорошую книгу .TXT) 📗
А в аудитории – куда наконец удалось прорваться, когда назойливых журналистов вывели охранники, – получилось еще хуже.
Проклятый психолог, едва взглянув на нее, Тосю, тут же заявил:
– А давайте мы сегодня Настеньку послушаем!..
Вот и тащись, как на заклание, в центр аудитории.
Ярослава – смотрит презрительно, Андрей Степанович – с любопытством, а психолог – непонятно как, но глазами буравит будь здоров, аж мурашки по спине бегут.
Впрочем, свою историю она подготовила давно. Будем надеяться, ничего страшного не случится…
Вы тут все богачи. И от меня, наверное, ждете историю про богатую, плохую девчонку. Как бесилась она с жиру в своем роскошном особняке. Или как сбегала из пансиона где-нибудь в горах Швейцарии.
(Комментарий психолога: «Мы, Тосенька, от вас правды ждем. Какой бы она ни была».)
Тося продолжила:
– Расскажу я вам правду. Только у вас, тех, кто с серебряной ложкой во рту родился, своя правда – а у меня своя.
Родилась и выросла я в поселке, во Владимирской области. Родители у меня – сейчас смеяться будете – потомственные рабочие. Папа – слесарь шестого разряда, мама – контролер ОТК, и пахали оба на оборонку, она у нас градообразующим предприятием была. Когда-то, при социализме, предки рассказывали, и с такой работой жилось неплохо. Зарплаты, премии, продуктовые заказы. Плюс очередь на жилье и льготы всякие, типа поликлиники бесплатной или ведомственного детского садика. Но я родилась как раз в те годы, когда социализм умирал, так что садика мне от родительского завода не досталось – его под мебельный салон сдали. И очередь на отдельное жилье квакнулась, и сбережения предковские – на «Жигули» они откладывали – тоже. Даже несчастную зарплату и ту теперь платили от случая к случаю, потому что раньше завод работал на оборонку, а как случился капитализм – чугунные утюги начал делать, такие, знаете, не электрические, а которые на плите нагревать надо. Только кому они нужны, такие уродливые?.. Заказов у завода было совсем мало, родители постоянно дрожали, что их сократят. Квартира у нас была коммунальная, машина – «Запорожец», помните, над ними и раньше всегда смеялись, такой горбатенький. А вместо дачи – огород. На окраине поселка, где мы жили, поссовет для желающих земельные наделы выдавал. Просто земля, без всяких домиков. Под картошку. У нас этой картошки много росло, до сорока мешков снимали. И ели во всех видах, чтобы на мясо или рыбу не тратиться, – с укропом, с маслом, с яйцом… Я ее до сих пор ненавижу, и копать, и даже есть, если в меню вижу: «картофель фри» – сразу передергивает. В общем, очень бедно мы жили.
(Мысленный комментарий Тоси: «Эх, угадала я! Тон выбрала верный – рассказывать для них, богачей, ужасные вещи, но без надрыва. Вон с каким сочувствием на меня Андрей Степанович смотрит. Ну а что Ярослава, задавака противная, рот кривит – так и фиг бы с ней».)
Но детство у меня все равно было очень счастливое. Наверное, потому, что завидовать было некому и стремиться не к чему – в нашем квартале все ребята так же, как и я, жили, а многие, чьих родителей с завода сократили, даже хуже. Зато у нас, у детей, был почти что коммунизм. Как сейчас помню – купили одному мальчику, Мишке, с ума сойти, самый настоящий взрослый велосипед – так мы на нем всей ордой гоняли. По очереди. И сам Мишка, как и все, катался на своем велике не когда хотел, а только если его черед подойдет.
И увлечения у нас тоже были одни на всех. Покажут по телевизору «Графа Монте-Кристо» – мы в замок Иф всем двором играем. Поспеет в лесу земляника – всей толпой идем собирать. В школе – она одна на весь поселок была – объявят городскую контрольную, так мы дружно всякие способы, как списать, изобретаем… И когда однажды к нам на физру пришел тренер по спортивной гимнастике – перспективных отбирать, – все-все, даже самые толстенькие, из кожи вон лезли, чтобы в секцию попасть…
Но тренер оказался суровым. Заставлял лазить по канату, да не просто так, а на время, прыгать через коня, тоже по секундомеру, а по бревну мчаться, как по широкой дороге. Моя подружка Аська так спешила, что не удержалась, свалилась и ногу вывихнула, мы ее на руках до медпункта тащили. Но она больше не из-за ноги плакала, а из-за того, что тренер ей отлуп дал. А вот мне, как я тогда считала, дико повезло – в секцию меня взяли. Я ведь всегда шустрая была, и спортивная, и малорослая, это тоже для гимнастики очень важно.
И стала я три раза в неделю ходить на тренировки. Сначала – в охотку, потому что новое все, любопытно, да и получалось у меня неплохо, и гибкость обнаружилась, и реакция оказалась хорошей. Потом, через пару месяцев, начало надоедать. Обидно: друзья – в лес по малину, а мне – в душном зале париться. Хотела даже бросить, пару тренировок прогуляла, да тренер отцу позвонил, прямо на завод, на работу, дома-то телефона у нас не было. Ну, и наговорил – что дочь лентяйка, безвольная, безответственная. И все, кто спорт бросает, вроде потом наркоманами становятся. Папаня мне вечером такое устроил! Орал как резаный и даже ремнем пару раз огрел. «А еще, – говорит, – раз услышу, что филонишь, – совсем шкуру спущу». Отца я боялась, да и слов он мне наговорил обидных – поэтому на гимнастику я вернулась, и, со злости, что ли, дела у меня пошли так хорошо, что уже через полгода тренировок меня на областные соревнования отправили. Я боялась безумно, перед решающим стартом ночь не спала – хотя мне тогда всего десять лет было. Самый настоящий невроз, наша врачиха из спортшколы перед выступлением валокордин мне капала. Но я все равно не сомневалась: провалюсь. С треском. В прямом смысле – или с брусьев навернусь, или на опорном прыжке шею сломаю. Но ничего. Я вдруг взяла и ухватила второе место. Обошла многих девчонок, кто и по году, и по два, и даже по три тренировался. Ну, тогда началось: кубок, грамота, новую форму подарили, в родной школе физиономию на Доску почета вывесили. И тут же домой явилась целая делегация, двое тренеров. Стали вербовать в спортивный интернат. Здесь же, в Подмосковье, но от дома, извините, целых триста километров. И навещать можно даже не каждые выходные, а только два раза в месяц. Зато полный пансион и бесплатная форма, большая по тем временам роскошь.
Я, конечно, не хотела уезжать, плакала, но только кого это волновало? Родители – им по ушам все терли про мои перспективы, да про большой спорт, где и поездки заграничные, и огромные призовые, – отпустили меня без звука. Им, даже если про перспективы забыть, так удобней – ни кормить меня не надо, ни на киношку с мороженым выдавать, с заводом-то совсем плохо стало, денег в семье все меньше и меньше…
И поехала я в спортивный интернат. Ох, тяжело мне там было! Дома-то хоть и коммуналка, а моя кровать шторками огорожена, и шкаф свой, и стол письменный. А здесь – комната на шесть коек, шкаф – один на всех, а письменные столы и вовсе общие, в комнате для занятий. Девчонки, соседки мои, не в пример школьным и дворовым подружкам, завистливые, злые. Хоть мы и дети совсем, тут конкуренция, все девчонки за место в юношеской сборной дерутся. А раз конкуренция – значит, интриги. Тем более что у меня и здесь на куда более высоком уровне, чем в нашей поселковой секции, дела хорошо пошли. Сразу в перспективные попала.
Перспективной, скажу я вам, быть почетно, но куда тяжелей, чем обычной. У всех тренировки два раза в день – у меня три. И проходит дополнительное занятие с шести до восьми утра, когда товарки сладко спят. Всех за простенькое сальто хвалят, а меня шпыняют, когда я двойное с помарками исполняю. У девчонок ладони не болят, хотя они их всего лишь кремом по вечерам мажут, а мне приходится каждый вечер ванночки с глицерином делать, потому что иначе от постоянной работы на брусьях и перекладине кожа просто полопается…
Но были, конечно, и приятные моменты. Когда на соревнованиях сердце прыгает, оценок ждешь, уверена, что провалилась, а они вдруг самыми высокими оказываются. Когда твой флаг (у каждой спортшколы свои флаги были) поднимают. Ну, и за границу меня стали посылать. Сначала, конечно, по мелочи – на Украину да в Болгарию, но обещали, что скоро и во Францию отправят, и даже в Китай.
