Казароза - Юзефович Леонид Абрамович (хороший книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— Тише! Сенечку разбудишь, — заглядывая в комнату, сказала Ольга Глебовна.
— Сын? — спросил Свечников. Сикорский кивнул и заговорил почти шепотом:
— Помилуйте! Что это за Бог, если он боится людей? Неужели он должен натравливать их друг на друга, чтобы они общими силами не свергли его с престола? И что это за положительный герой, который изрекает подобные благоглупости? Сможет ли читатель сочувствовать такому герою? Я позволил себе усложнить его характер… Прочтите вот тут, — указал он.
Сергей скользнул прочь от зловещей часовни, — начал читать Свечников, — и быстро зашагал между могилами в ту сторону, где подслеповато желтели в темноте окна ближайших городских лачуг. То, чему он только что стал свидетелем, было ужасно, сердце его сжималось от ненависти, но в то же время на краю сознания неотвязно маячила мысль, которая никогда прежде не приходила ему в голову, а если бы и пришла, то немедленно была бы изгнана, как еретическая. Еще через несколько шагов он вдруг с ослепительной ясностью осознал, что Бог, разрушив Вавилонскую башню, сделал это вовсе не из страха перед людьми, а из любви к ним…
— Как так? — удивился Свечников.
— К несчастью, чисто зрительный образ этой катастрофы заслоняет нам ее смысл. Гром, молния, несчастные строители в панике бегут куда глаза глядят. Сверху на головы им летят кирпичи из обожженной глины. Кто-то упал, кого-то придавило или засыпало обломками. Какая уж тут любовь! Но если взглянуть глубже…. Впрочем, сами читайте. Дальше все объясняется.
Сергей остановился, пораженный, — прочел Свечников. — Впервые он вообразил себе, как холодно и неуютно жить в мире, где все говорят на одном языке. Этот мир представился ему похожим на огромный дом, не разделенный на квартиры и комнаты. Никто не имел в нем ни своего теплого угла, ни своего маленького света. Даже исполненная самых добрых намерений власть становилась тут абсолютной, и не было надежды, что два тирана, говорящие на разных наречиях, когда-нибудь перегрызут горло друг другу…
— Между прочим, в «Поэме Вавилонской башни» Печенег-Гайдовский сам высказывает подобные мысли, — заметил Сикорский. — Это его раннее произведение, в юности он был честнее. Взять хотя бы то место, которое вы мне процитировали. Все случившееся характеризуется там как алта диа доно, то есть священное свершение Бога.
— Зря мы дали вам перевести этот роман, — сказал Свечников.
— Почему?
— От него теперь больше вреда, чем пользы. Варанкин прав: вы разочаровались в эсперантизме.
— Напротив, я хочу сделать нашу пропаганду более эффективной. Для этого нам нужно постоянно подчеркивать тот факт, что эсперанто — язык вспомогательный. Иначе мы наживем себе слишком много врагов.
— С такими настроениями я бы на вашем месте не стал выдвигать свою кандидатуру на выборах председателя правления.
— Это не вам решать, — отрезал Сикорский. Свечников хотел сказать, что решать будет правление клуба, но не успел: странный звук донесся из-за переборки.
Там, видимо, спал, а теперь проснулся Сенечка, но в этом тоскливом мычании, меньше всего похожем на плач ребенка, не только ничего детского, но и человеческого-то, пожалуй, не было.
Ольга Глебовна из кухни пробежала в смежную комнату, Сикорский последовал за ней, сказаз:
— Сидите, я сейчас.
Свечников, однако, счел своим долгом проявить интерес к их отвратительно воющему балованному чаду. Он подошел к двери, тихонько приотворил ее, деликатно заглядывая через порог, и сразу понял, почему Сикорский не хотел приглашать к себе.
В комнате стоял тяжкий дух, какой бывает в местах, где доживают век обезножевшие, прикованные к постели старики. Ни толстофитильная свеча с широкой и прочной луковицей пламени, едва колеблемого сквозняком, ни приоткрытая печная вьюшка не могли совладать с этим запахом. Он был таким плотным, что сквозь него Свечников не сразу разглядел сидящего на кровати чудовищного мальчика лет восьми, отечного, в закапанной слюнями жеваной рубахе, с крохотными, как у китаянки, ненатурально вывернутыми ступнями и огромной головой идиота. Чтобы он не вывалился во сне, кровать сбоку была затянута гамаком. Мальчик сидел, запутавшись ножками в гамачной ячее, комкал просторное мужицкое лицо и мычал, раскачиваясь:
— Тяй…Тяй…Тяй…
— Чай, значит. Чаю просит, — заметив Свечникова, перевел Сикорский.
— Сенечка у нас чаевник, рыбонька наша, чаевник. Чай любит, беда! — приговаривала Ольга Глебовна, целуя сына в макушку и одновременно выдергивая из-под него обмоченную простыню. — Налей-ка послаще, — велела она мужу.
— В чайнике кипяток, — ответил Сикорский. — Не остыл еще.
— А ты водичкой разбавь.
— Кипяченой?
— Ну, вареной разбавь.
— Тяй… Тяй, — ныл Сенечка.
Сикорский с виноватой улыбкой развел руками.
— Такая вот, Николай Григорьевич, беда у нас.
— Ты о чем это? — быстро взглянула на него Ольга Глебовна. — Какая беда?
— Беда, чай любит, — вызернулся Сикорский.
Он вдруг стал суетливо охлопывать себя по карманам.
— Тьфу ты! Я же ему гостинец купил!
Наконец была вынута и протянута сыну ярко раскрашенная глиняная свистулька. Тот взял ее коряво сведенными пальцами, все с той же бездушной равномерностью продолжая мотаться из стороны в сторону, и тут же выронил на пол. Сикорский нагнулся, но Свечников опередил его, поднял свистульку и дунул в дымчатый хвостик. Она издала неожиданно нежный переливчатый звук, в котором послышался голос Казарозы. Мальчик перестал качаться. Лицо его разгладилось.
— Птиса? — удивленно сказал он.
Птичка, птичка свистнула. Баиньки велит…
Сенечку напоили, вытерли клеенку, сменили простынку. Ольга Глебовна стала его укладывать. Свечников вернулся в гостиную, и через минуту к нему вышел Сикорский.
— В Германии, — сказал он, — есть санаторий для таких детей. Там умеют их развивать, но это дорогое удовольствие.
Лишь сейчас ясно стало, чего ради он так упорно цепляется за должность председателя правления. Возможно, и с клубной кассой дела обстояли таким образом, что у него имелись причины опасаться неизбежной при смене власти ревизии.
— Ваня! — выглядывая из детской, окликнула мужа Ольга Глебовна. — Прости, забыла тебе сказать. Вчера утром заходила эта ваша рыжая. Ты знаешь, о ком я говорю. Спрашивала тебя.
— Что ей было нужно?
— Просила передать тебе, что она подобрала то, что ты выбросил.
— Хорошо, — кивнул Сикорский. — Не мешай, пожалуйста. Мы заняты.
— Скажи только, что это было?
— Ерунда. Ничего интересного.
— А все-таки? Что это ты такое выбрасываешь, что другие подбирают?
— Я не выбрасывал. То есть выбросил, да, но по ошибке. Можно сказать, я это потерял, а она решила, что выбросил.
Ольга Глебовна пожала плечами, но, видимо, постеснялась выказывать недоумение при госте. Дверь снова закрылась, тогда Свечников достал из кармана взятый у Иды Лазаревны бельгийский «байяр» шестого калибра, и, покачивая его на ладони, спросил:
— Не это ли вы по ошибке выбросили позавчера из окна Стефановского училища?
