Автокатастрофа - Баллард Джеймс Грэм (читать книги txt) 📗
На шоссе с обеих сторон от нас приземлялась армада окруженных огромными световыми нимбами ангельских созданий, тут же ускользающих в противоположных направлениях. Они парили в нескольких футах над землей; все новые и новые приземлялись на бесконечные взлетно-посадочные полосы. Я понял, что все эти улицы и автострады мы, сами того не осознавая, построили специально для их приема.
Склонившись надо мной, Воан вел машину среди этого небесного флота. Когда мы сменили направление, вокруг нас завопили клаксоны и шины. Воан контролировал руль, словно отец, ведущий за руку уставшего ребенка. Я пассивно держался за руль, подчиняясь движению сворачивающей на виток развязки машины.
Мы остановились под мостом, задев передним крылом «линкольна» бетонную ограду, за которой находилась заброшенная свалка машин. Я еще немного послушал музыку мотора, потом выключил зажигание и откинулся на спинку сиденья. В зеркале заднего вида я видел машины, взбирающиеся по пандусу на автостраду – нетерпеливые участники этого воздушного карнавала. Они мчались по дорожной глади над нашими головами, чтобы присоединиться к самолетам, которые так любил провожать взглядом Воан. Я смотрел на далекие перекрестки северного окружного шоссе и видел, что эти металлические создания были везде, они парили в солнечном свете, набирали высоту, когда дорожные пробки пытались заключить их в свои объятия.
Салон нашей машины утопал в полумраке, напоминая обитель колдуна; когда я переводил взгляд, свет в кабине становился то тусклее, то ярче. Панцирь циферблата, наклоненные плоскости приборной панели, металличеекая отделка радио и пепельниц поблескивали вокруг меня, словно поверхности алтаря. Mне казалось, что они пытаются заключить меня в объятия, напоминая тем самым сверхразумную машину.
На свалке в изменчивом свете покоились когорты машин, обдуваемые ветром времени. В раскаленный воздух истекали полоски ржавого хрома, ореол света поглощал разноцветные хлопья лака. Обрывки деформированного металла, треугольники треснувшего стекла были сигналами, которые годами никто не считывал в этой скудной траве, тайнописями, расшифрованными мной и Воаном, когда мы сидели, обняв друг друга, в центре электрического урагана, фиксируемого сетчатками наших глаз.
Я погладил плечо Воана, вспоминая тот ужас, с которым я припадал к руке своей жены. Воан же, несмотря на всю его резкость, был вполне располагающим партнером, центром светящегося вокруг нас ландшафта. Я прижал его ладонь к медальону клаксона с алюминиевой эмблемой, которая всегда меня раздражала. Я нащупал отпечаток на его белой руке, вспоминая синяк в форме тритона на ладони мертвого Ремингтона, когда он лежал поперек капота моей машины, вспоминая розовые бороздки на теле моей жены, оставленные ее бельем, отпечатки воображаемых ран, когда она переодевалась в кабинке универмага, вспоминая волнующие ямочки и складки на покалеченном теле Габриэль. Я по очереди провел рукой Воана по отблескивающим циферблатам приборной панели, прижимая его пальцы к острым рычажкам, выступающим включателям индикатора поворота и переключения передач.
В конце концов я положил его руки к себе на член, меня приободрило то, как он уверенно дотронулся до моих яичек. Я повернулся к Воану, плывя вместе с ним в теплой околоплодной жидкости светящегося воздуха. Мне придавала уверенности стилизованная морфология автомобильного салона, сотни светящихся гондол, скользящих над нами вдоль автострады. Когда я обнимал Воана, его тело, казалось, скользило вверх-вниз в моих объятиях, как только я прикасался к мышцам его спины и ягодиц, они становились твердыми и непрозрачными. Я взял в руки его лицо, ощупывая фарфоровую гладь щек, я прикасался пальцами к шрамам его губ и щек. Казалось, на кожу Воана нанесены золотистые деления, капельки пота на его руках и шее обжигали глаза. Я удивился себе, обнаружив вдруг, что начал бороться с этой страшной золотистой тварью, красивой благодаря своим рубцам и ранам. Я провел губами по шрамам на его лице, ощупывая языком эти знакомые отпечатки уже не существующих приборных щитков и лобовых стекол. Воан распахнул свою кожаную куртку, обнажая открывшиеся раны на груди и животе, словно безработный трансвестит-стриптизер, показывающий кому-то сочащиеся шрамы, оставшиеся после неудачной операции по изменению пола. Я склонился к его груди, прижав щеку к кровавому отпечатку, оставленному ломающимся рулем, к точкам столкновения с приборной панелью. Я пробежал губами по его левой ключице и пососал рассеченный сосок, чувствуя губами шрам на околососочном пятачке. Я спустился по его животу к влажному паху, отмеченному кровью и семенем, со слабым ароматом женских экскрементов, прилипших к древку его члена. Бедра Воана были озарены целым зодиаком незабываемых столкновений, и я один за другим исследовал эти шрамы губами, ощущая вкус крови и мочи. Я прикоснулся пальцами к рубцам на его члене, потом ртом ощутил головку. Я спустил запятнанные кровью брюки Воана. На его красивых здоровых ягодицах не было шрамов, кожа была нетронутой, как у ребенка. Мышцы моих ног и рук сокращались от возбуждения, мои члены охватил нервный спазм. Я согнулся позади Воана, прижимая его бедра к своим. Над темной расщелиной между его ягодицами нависал выступающий панцирь циферблата. Правой рукой я раздвинул ягодицы, ощупывая горячее отверстие заднего прохода. На несколько минут, глядя на поблескивающие и смещающиеся стены кабины, я прижал головку моего члена ко входу в его прямую кишку. Его задний проход раскрылся перед головкой моего члена, поглотив его древко, я ощутил пожатие сильных мышц. Когда я ритмично двигался в его прямой кишке, рожденные светом, парящие вдоль автострады машины призвали сперму из моих семенников. После оргазма я медленно поднялся, раздвинув ягодицы Воана, чтобы не поранить прямую кишку. Все еще придерживая половинки ягодиц, я смотрел, как из его заднего прохода сочится на ребристую обивку сиденья мое семя.
Мы сидели рядом, омываемые расходящимся во всех направлениях светом. Мои руки обнимали Воана. Он спал. Я смотрел, как постепенно иссякает фонтан, бьющий из радиаторных решеток разбитых машин в двадцати ярдах от меня. Мое тело пребывало в абсолютном покое, который состоял отчасти из моей любви к Воану, отчасти из нежности к этой металлической беседке, в которой мы сидели. Когда Воан проснулся, утомленный и еще полуспящий, он прислонился ко мне обнаженным телом. Его лицо было бледным, глаза разглядывали очертания моих рук и груди. Мы показали друг другу свои раны, обнажая рубцы на груди и руках на фоне многозначительных опасных мест салона машины, на фоне открытых пепельниц, на фоне огней далекого перекрестка. Своими ранами мы восхваляли возрождение тех, кто сражен машиной, раны и смерти тех, кого мы видели умирающими у обочин, и воображаемые травмы и позы миллионов тех, кто еще умрет.
Лобовое стекло кишело жужжащими мухами, бьющимися о стекло. Цепочки их тел образовали темную вуаль между мной и движущимися по шоссе автомобилями. Я включил дворники, но щетки скользили как бы мимо мух, не беспокоя их. Воан откинулся на спинку сиденья возле меня, расстегнутые брюки были спущены до колен. Массивные комки мух копошились вокруг кровавых мазков на его груди, гадили на его бледный живот. Из них был соткан передник, прикрывающий лобковые волосы и поднимающийся от отвисшей мошонки к шрамам вдоль диафрагмы. Мухи покрыли лицо Воана, теснясь вокруг рта и ноздрей, словно в ожидании протухших жидкостей, которые должны истечь из его тела. Глаза Воана, открытые и живые, смотрели на меня с откинутой на спинку сиденья головы спокойным взглядом. Я пробовал смахнуть мух с его лица, думая, что они, должно быть, его раздражают, и обнаружил, что мои руки и салон машины облеплены насекомыми.
Руль и приборная панель шевелились, обсиженные глазастыми ордами. Не обращая внимания на протестующий жест Воана, я открыл водительскую дверь. Воан пытался меня остановить. Его измученное лицо пришло в движение, изображая тревогу и участие, словно испугалось того, что я мог увидеть на открытом воздухе. Я ступил на асфальт, машинально смахивая со своих рук эти пятнышки оптического раздражения. Я вошел в опустевший мир. Камешки на дороге нервно врезались в подошвы моих туфель, камешки, разбросанные пронесшимся ураганом. Бетонные стены моста были сухими и серыми, как вход в подземелье. Беспорядочно движущиеся по дороге надо мной машины уже пролили весь своей груз света и грохотали по шоссе, словно помятые инструменты дезертировавшего оркестра.
