Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Нагорный Алексей Петрович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
Коля побелел и сжал кулаки. В эту минуту против него сидела не Маша Вентулова, несчастная, маленькая, истерзанная. Против него сидел враг, и Коля обязан был, не имел права не дать этому врагу должного отпора. «Ах ты, мать честная». Коля даже задохнулся от ярости. «Убить тебя мало за такие слова!» А как же быть с заданием? И Коля проглотил обиду, взял себя в руки, тихо сказал: — Странная вы. Тогда, в подъезде, вы были совсем другая.
— А вы забудьте про подъезд! Считайте, что вам сон приснился!
— А вам? — посмотрел на нее Коля.
— А на меня, как это говорят у вас в деревне, — придурь накатила! И никогда, слышите? Никогда в моем присутствии не смейте больше об этом вспоминать! — Она успокоилась и спросила уже почти нормальным голосом: — Вы мне не ответили. Куда денежки-то?
— Голодным, — ответил Коля. — Детям, старикам. Всем, кто умирает теперь по нетопленным углам. На оружие. Не хватает на фронте оружия… Что с вами?!
— Не оглядывайтесь! — Мария съежилась. — Там… Позади вас… Он был тогда… В квартире…
Подошел официант, поставил начищенный самовар. Коля посмотрел в его полированный бок и увидел искаженного, смешного, но несомненно реального Плавского. Не оборачиваясь, Коля вытащил платок и вытер лицо. Это был условный сигнал сотрудникам опергруппы.
— Разве здесь жарко? — удивленно спросил Плавский. — Или вы подаете кому-то условный сигнал? А в связи с чем, позвольте узнать? — Плавский явно насмехался. — Кстати: вы хотели зайти ко мне, я ждал. Позвольте узнать, что помешало?
— Руки вверх! — Коля рванул из-за пояса кольт.
Плавский сделал неуловимое движение и нанес Коле сокрушительный удар в челюсть. Коля опрокинулся на стол, сшиб самовар и посуду, Все это со звоном и грохотом покатилось по полу.
Сзади на Плавского навалились Никифоров, Афиноген и два милиционера. Плавский раскидал их и выхватил маузер. В этот момент его и ударил Коля. Ударил с разворота двумя сжатыми в рукопожатие ладонями. Плавский тяжело рухнул. На него надели наручники и увезли в МУР.
Трепанов стоял у окна и смотрел на колонну грузовиков. На переднем колыхалось красное полотнище: «Все на защиту революции!» Сквозь шум моторов слышалось дружное, уверенное пение: «Мы смело в бой пойдем за власть Советов». Трепанов отошел от окна, сел за стол. Напротив, на табуретке, привинченной к полу, сидел Плавский.
— Вот что, — сказал Трепанов. — Даже с такими, как вы, я считаю себя обязанным быть честным до конца. Нам нужен Кутьков. Но выдадите вы его или не выдадите, — шансов на жизнь у вас практически нет.
— Тогда какой же смысл мне его выдавать? — усмехнулся Плавский. — Впрочем, за откровенность — спасибо.
Трепанов не отводил взгляда от прищуренных глаз Плавского.
— Простой смысл. Если вы поможете задержать Кутькова, — суд примет это во внимание. И тогда кто знает. Какой-то мизерный шанс у вас все же может появиться.
— Какой суд? — Плавский сжал губы. — Вы что, идиотом меня считаете? У вас раз-два — и в дамки. Это первое. И второе: я вас ненавижу. Вашу Советскую власть я буду жечь, душить и вешать, покуда жив. А насчет Кутькова — он быдло, хам, но он ваш лютый враг, и я его не выдам. Расчета нет, това-арищ начальник, — почти пропел Плавский.
— Здесь записано, что вы происходите из мещан города Саратова, — продолжал Трепанов. — Однако у меня складывается впечатление, что ваш социальный корень в другом месте рос… Я ошибся?
— Не все ли вам равно, кого ставить к стенке? — вздохнул Плавский. — Ну — мещанин. Ну — дворянин. Камергер, наконец. Да вам-то что за дело?
— Вопрос второй: двенадцать постовых милиционеров — ваших рук дело? — Трепанов вплотную подошел к Плавскому. — Советую отвечать.
— Спросите у Кутькова, — насмешливо прищурился Плавский. — Бонжур, месье… — И тут же вскочил с криком: — Я! Я убил легавых! — Он сжал кулак: — Вот этой самой рукой!
Трепанов отошел от него, сел за стол. От волнения и ненависти у него прыгали губы и чувствовалось, что он не может с собой справиться.
— Вопрос третий, — Трепанов говорил совсем тихо, чтобы не сорваться на крик. — Назовите остальных ваших сообщников, места явок и сборищ, тайники с награбленным. Еще раз повторяю: в чистосердечном признании ваш маловероятный, но единственный шанс на жизнь. Деваться вам некуда.
— Некуда, — повторил Плавский. — Вот вы решили: раз я у вас в руках, значит, спекся Плавский. — Он схватил со стола карандаш и, ломая грифель, нарисовал на белой стене лодочку с веслами. — Некуда, — снова повторил он. И вдруг посмотрел на Трепанова так уверенно, с таким превосходством, что у того от предчувствия беды засосало под ложечкой и сам собой вырвался вопрос:
— Что это вы задумали, подследственный?
— Что? — Плавский тихо засмеялся. — А вот сяду в эту лодочку и уплыву от вас… Не понимаете? И не поймете никогда! А я уплыву.
Трепанов вызвал конвой и, когда Плавского увели, долго сидел, задумавшись. Зазвонил телефон. Секретарь Дзержинского спросил о ходе расследования. Трепанов ответил, что уверен в успехе, и, хотя он далеко не был уверен, ему почему-то сразу стало легче.
Вошел Никифоров, молча сел на стул. Потом в двери протиснулся Афиноген, следом Коля.
— Он лодочку нарисовал, — Трепанов показал на рисунок Плавского. Афиноген подошел к стене, вгляделся:
— Я одну книжку читал — про сумасшедшего. Так он все время деньги на бумаге рисовал и пытался их всучить людям. Псих этот Плавский.
— Сравнил, — протянул Никифоров. — Чудик… Никакой Плавский не псих — он ломает комедию, вот и все.
Коля промолчал.
— А ты? — спросил его Трепанов. — Почему молчишь?
— Потому что вы мне все равно не поверите. А я так считаю: задумал он что-то.
— Чушь! — уверенно заявил Никифоров. — От нас не убежишь, дудки!
— Хвастаешь, — сказал Трепанов устало. — Всегда ты, Никифоров, хвастаешь.
Тренькнул телефон. Начальник предвариловки сообщил, что арестованный Плавский желает немедленно дать важные показания.
— Ну вот! — торжествующе сказал Никифоров. — Не выдержал, как все они не выдерживают. Кишка тонка оказалась.
— Преувеличиваешь, — заметил Афиноген. — Всегда ты, Никифоров, преувеличиваешь.
