Сервис с летальным исходом - Васина Нина Степановна (книги онлайн без регистрации txt) 📗
— Потому что человек может быть полумертвый и после грохота механизмов глухой! Да?! — надрывается надо мной Цаца.
Я еще раз пытаюсь сесть. Мне помогает третий человек, он обхватывает мои запястья и тащит к себе. От коричневых пальцев невозможно отвести взгляд, потому что они совсем без ногтей.
— Копчик, спроси, зачем она была в машине! — требует Луша.
Старый, сморщенный сушеным грибом Копчик молчит и застенчиво улыбается.
Я становлюсь на четвереньки и ползу к двум кучкам мусора неподалеку. Я узнала пустые бутылки, я их помню еще на столе, была какая-то пьянка, дети… Странно видеть содержимое мусорного ведра, аккуратно рассортированное на белом песке. Объедков совсем не осталось — запястья мои пахнут копченой колбасой. Металлическая коробка открыта. Я ищу сухих фугу, я рою песок и копаюсь в пакетах с овощными очистками. Троица, опустившись на четвереньки рядом, напряженно следит за моими движениями.
— Рыбки, — кое-как проговариваю я и показываю пальцами размер, — мои рыбки…
— Если ты про сушеную кильку, так мы ее отдельно сложили в кучку, — тычет палкой Луша.
Ползу в указанном направлении, захватив правой рукой половину коробки, и коченею от ветра. Если представить, что я на дне несуществующей реки, я прыгнула топиться, а вода ушла вверх… Я — вниз, а вода — вверх… Я иду по дну реки, а вода плещется вверху чистейшей синевой и купает солнце… Одна рыбка, две, три… Восемь, девять, десять… Поднимаю голову. Трое свалочных друзей смотрят на меня, открыв рты.
— Десять, — зачем-то говорю я и начинаю укладывать фугу в коробку.
— Я ни при чем! — сипит Цаца. — Это Копчик сгрыз одну. Ему не понравилось, мы и не стали пробовать. Он всегда все первый пробует, если чего попадется незнакомое. Потому что самый старый.
Из песка выглядывает чешуйчатая шкурка. Копаю под ней и нахожу три обгорелые кости из коробки. Кладу на ладонь, дую, сгоняя песок. Издалека к нам медленно идет человек, и что-то волочится за ним по песку. Неужели… как это?., мерзляк…
— Хрюк! — кричит Луша. — Она живая!
— Сам вижу, — басом замечает Хрюк и бросает рядом со мной… телогрейку. — Надень, а то сдохнешь от холода.
— Хрюк, ты не понял, она живая и босая!
— Сейчас приедет из Горелова машина, там в поселке живут богатые, ты пойдешь первой на раз-груз, найдешь себе обувалово.
С покорностью круговороту событий забираюсь руками в рукава телогрейки, замкнув таким образом в петлю свое несостоявшееся утопление и опостылевшую жизнь.
— Вот, возьми на ноги, — предлагает Луша. Я боюсь повернуться, неужели я опять обречена на валенки огромного размера?..
В ее руках большие меховые рукавицы, слегка подпоротые в раструбах.
— Как раз по ноге будут, обмотаешь шнурками, и все дела.
— Она будет жить с Копчиком, — заявляет Хрюк, и я сразу же чувствую, как в правую руку вцепляются крепкие пальцы без ногтей. — Ты из спидушника? Из инфекционки?
— Скажешь тоже, Хрюк, — хихикнула Цаца, — ты где в спидушнике видел такие пижамы?
— Заткнись! — Он наклоняется ко мне и осматривает голову. — Где обрили?
— В пари… кмах… в парикмахерской.
— Что творят! — покачал он головой и выпрямился. — Пока голова не обрастет, можешь побираться с Копчиком, он тебе расскажет. А грудь живая?
— Что?..
— Грудь, спрашиваю, своя такая торчит или подложила чего?
— Своя, — сплевывает Луша в песок, словно ей неприятна моя грудь. — Мы хорошо ощупали, все натурально.
Грудь?.. Я прижимаю ладони к груди и кричу в ослеплении воспоминания:
— Ребенок! Мальчик!
Все, кроме Копчика, отшатываются.
— Это неприятность, — замечает задумчиво Хрюк.
— Отпусти ее, у нее ребеночек, — всхлипывает от жалости Цаца.
— Он умер. Мой мальчик умер, он… Он…
И вдруг я начинаю давиться, как будто пальцы без ногтей перехватили горло. Я хочу крикнуть и не могу, глаза от этого наливаются кровью, крик пульсирует в голове запертой птицей, долбя тупым клювом виски.
— Все ясно — жертва аборта! — ставит диагноз Луша. — Ты, дура! Сейчас после чистки их в мусорник не бросают, сейчас все пакуют в холодильники и отвозят за границу на косметику!
— Ты поплачь, поплачь! — заливается слезами Цаца, и я понимаю, что сейчас из меня вырвется такой рев, такой крик, что лучше сразу зарыться в песок.
И я опускаю голову и начинаю закапывать ее в песок, и земля переворачивается, и теперь я плыву — одна — в темноте и пустоте и держу на своей голове такой сгусток боли, жизни и смерти, что даже странно, как это может быть шаром, а из космоса — зелено-голубым, как она может быть планетой, эта колба на моей голове с пульсирующими миллиардами сердец, законсервированных в желатине времени.
Очнулась я от голоса Луши. Буднично и по-деловому она громко сообщила:
— Хватит уже реветь, а то Копчик умер.
Открываю глаза. С большим трудом поднимаю голову и сдуваю с лица песок. Старик лежит на спине, вцепившись в мою лодыжку коричневыми пальцами. Он смотрит в небо и улыбается. В уголке его рта пузырится желтая слюна. Дергаю ногой. Не пускает. И тут со мной случилась такая истерика, что я сорвала голос, расцарапала себе лицо и покусала визжащую Цацу. Я кричала, чтобы от меня отцепили мертвеца, я ползла по песку и кричала, что он умер, потому что съел засушенного фугу, и если сегодня — полнолуние, то еще есть шанс оживить его через три часа после полного восхода луны, что я не хочу жить с мертвецами, потому что у меня болит грудь от молока, и еще много всего разного.
Я очнулась от ведра воды в лицо.
— Мы и не таких видели, — заявил Хрюк. — Через два дня будешь спокойная и веселая.
Он отдирает мертвые пальцы Копчика, я икаю и трясусь, на лодыжке багровыми полосами проступают синяки.
Взяв Копчика за ногу, Хрюк тащит его по песку в карьер, по пути он начинает проваливаться ногами все глубже и глубже, и оставленное тело медленно уходит в песок, а Хрюк выкарабкивается и удаляется, подсвеченный солнцем сзади, как освободившаяся душа Копчика.
— Мне надо домой, — я цепляюсь за руку Луши, Луша отталкивает меня палкой. — Там ребенок маленький, его надо кормить, как отсюда выйти?
— Ма-а-аленький такой ребенок, не больше пяти недель, да? — кривляется Луша.
— Какая ты злая! — возмущается Цаца. — Объясни по-человечески, что отсюда не выйти, и все!
Обязательно надо ковырнуть, да? Может, она и не с аборта совсем, может, она за своими рыбками прыгнула в мусорку!.
— Как это — не выйти?.. Я… Я — свободный человек!
— Ну да, свободный. Только в пижаме и без документов. Хрюк на твою грудь запал, он тебя теперь хорошо продаст Мухтару. Так что, как говорится, налево пойдешь — по морде получишь, направо пойдешь — песок не перейдешь, засосет, а прямо пойдешь, — показывает Луша палкой, — как раз на ментов набредешь, у них с Хрюком договор, к нему и вернут.
Мухтар?.. Где-то я уже слышала это имя.
— А я… Я пойду назад.
Луша и Цаца переглядываются.
— Может, и правда отдать ее мороженщикам? — тихо спрашивает Луша.
— Мороженщики — это те, которые морозят? — Я трясусь в мокрой телогрейке. Цаца опускается на колени и помогает мне обмотать шнурками раструбы рукавиц на ногах.
— Мороженщики, — объясняет она, — это те, которые приходят сюда за мороженым. Наберут по пять-шесть коробок и потом торгуют в электричках.
— Где… наберут? — не понимаю я.
— В половине первого приезжает машина с хладокомбината, она выбрасывает просроченное мороженое, если повезет, человек шесть могут отовариться. Сейчас ведь холодно еще, народ особо не покупает… А к лету машина вообще перестает ездить, потому что все разбирают на комбинате, не залеживается. К лету в электричках мороженое дорожает.. Зато рыба быстро тухнет, летом сюда рыбники приходят.
— Я с Хрюком ссориться не стану! — предупреждает Луша. — Если спросит, все расскажу!
— Я знаю, ты у нас идейная! — вздыхает Цаца.
— Он тебе за эту девку в пижаме башку оторвет.
— Не оторвет! Я с ней уйду. Уйду с мороженщиками!
