Тайна серебряной вазы - Басманова Елена (читаем книги онлайн TXT) 📗
Одет был Дмитрий Иванович в широкую суконную куртку темно-серого цвета. Он остановился, обвел глазами присутствующих и направился к Елизавете Викентьевне.
– Дорогая Елизавета Викентьевна, всегда рад вас видеть, вы все так же прекрасно выглядите. Вы меня простите, я не мастер на комплименты. Ваши дочери, Николай Николаевич? – Он подошел к барышням, потрепал их по плечу, легонько и с опаской. – Выросли! Невесты! Хороши, очень хороши!
Мура смотрела снизу вверх на великого ученого, поражаясь темной синеве его молодых глаз. Дмитрий Иванович резко повернулся и прошел к столу, сел, взял чашку чая, приготовленного по специальному для него рецепту самой Анной Ивановной, отхлебнул и сказал:
– Надеюсь, девушки не занимаются науками. Хорошо, если так, уберегите их, Николай Николаевич, от наук. Стоит только женщине заняться наукой, как она ничем остальным не
Интересуется.
– Дмитрий Иванович, – перебила его
Озаровская лукаво, – я, например, интересуюсь театром.
– Вы не в счет, – отрезал Менделеев, – а вот на ваш пример два других. Химик Волкова имела редкий талант, а превратилась в аскета, заболела психически. Или вот Лермонтова – тоже аскет. Женщина должна заниматься искусством, она для этого создана. – А как же Софья Ковалевская и Мария Складовская? – подзадорила Дмитрия Ивановича Елизавета Викентьевна.
– Из Софьи Ковалевской тоже толку не было в жизненном смысле, – упорствовал Менделеев, – а о Складовской мне не напоминайте. Что она придумала? Элементы испускают какие-то лучи, свечение? Такое мифическое свечение отдает духами, призраками...
Дмитрий Иванович насупился, длинные его выразительные пальцы задвигались, он взял было печенье, но тут же отложил его. И утвердительно сказал:
– Дамы меня простят, если я закурю папироску.
Никто не возражал, зная, что возражать Менделееву опасно, – разволнуется, может закричать, профессор Муромцев еще в экипаже разъяснил дочерям, что перебивать речи Менделеева вопросами не рекомендуется.
– Пожара не устрою, пока бодрствую, – продолжил тут же ученый, вынув из стеклянной шкатулки листок бумаги и скручивая папиросу. – А вот если засну, все на свете могу проспать. Был такой случай, ехал за границу. В купе со мной разместился англичанин. В вагоне случился пожар. Поезд остановился, началась беготня и суета, крики и тушение. Я проснулся, когда все было кончено, спрашиваю у англичанина: «Почему же вы меня не разбудили?» И знаете, что он мне отвечает? «Да еще рано было, до нашего купе пожар не добрался».
Шутливый тон хозяина дома прибавил Муре решимости.
– Дмитрий Иванович, – расхрабрилась она, – а правда ли, что вы думаете о полете в мировое пространство?
– Нет, милая Маша, лететь я уж стар, мне и аэростата хватит. А вот вы или ваши дети, наверное, полетят – Константин Эдуардович, наш калужский затворник, сообщил мне в письме, что вот-вот будет готов проект ракеты. Только найдется ли еще один граф Олсуфьев, чтобы деньги дать на это? У нас, знаете как, на самое необходимое денег нет. Он затянулся папиросой и выпустил вверх огромный клуб дыма, взял со стола графинчик и плеснул себе в чай красного вина. – Я читала вашу книжку о спиритизме, – робко сказала Мура. – Мне кажется, что у спиритизма есть простые причины, и вы так пишете. – Слышу достойные речения достойной дочери достойного профессора, – одобрительно закивал могучей головой Менделеев. – Чудеса разные бывают. Несколько лет назад один американский химик создал синдикат «Аргентариум» и быстро начал писать в газетax, рассчитанных на дураков, что из серебряных мексиканских долларов может получать золотые слитки. Мошенник, а величает себя химиком, – Менделеев положил на блюдце погасшую папиросу, – его купили владельцы серебряных рудников, чтобы товар свой ловчее сбывать. Вот и все чудо алхимическое.
– Дмитрий Иванович, – Мура спешила, чувствуя, что хозяин вот-вот уйдет вновь в свой кабинет, – вы великий ученый, скажите, пожалуйста, а есть ли что-то, в чем вы ошибались, или что-то – в науке или в жизни, – что разгадать невозможно?
Дмитрий Иванович серьезно посмотрел на девушку:
– Были, были и у меня ошибки, и будут, не сомневаюсь. Это не значит, что правильного решения не существует. Оно всегда есть.
– А как, как его найти? – взволнованно продолжала Мура.
Менделеев налил себе в рюмку немного красного вина, медленно опрокинул его в рот, облизнул красиво очерченные губы и снова обратился к забавной девчушке:
– Отвечу вам как автор докторской диссертации, посвященной спиртовым растворам. Явления науки и явления жизни требуют хорошего растворителя. Только тогда открываются новые свойства вещества или жизненного события. Открывается их суть. Разгадать и понять можно все. Запомните, милая Машенька, это в человеческих силах.
– А периодический закон вы открыли тоже с помощью растворителя? – не отставала Мура.
– Да, девочка моя, я его мысленно увидел. Своего рода озарение.
– Озарение – удел великих, – заметил профессор Муромцев.
– Ничего подобного, – возразил Менделеев. – Попробую объяснить. Озарение каждому доступно. Секрет в том, что надо развивать слух. Не обычный слух и не музыкальный, а... как бы точнее выразиться? Надо уметь слушать, что подсказывает тебе ход событий, обращать внимание на знаки, какие-то метки, постоянно попадающие в твое поле зрения – если ты на правильном пути, конечно. Иногда эти вестники кажутся мусором, чем-то лишним, ненужным, досадным, а все их значение открывается полностью только тогда, когда их количество переходит в качество – тогда и случается озарение. Понятно ли я объяснил? Вовремя понять сигналы, расслышать их. Как будто кто-то незримый ведет вас за руку по темной дороге. Так понятней?
– Не волнуйся, Дмитрий Иванович, – жена попыталась его успокоить, – это ведь и понимать не надо, это ведь чувствуется.
– Спасибо, Дмитрий Иванович, – подхватила, пытаясь скрыть волнение, Мура, – я запомню. И этот разговор, и этот вечер.
– Ну, ну, – Дмитрий Иванович встал из-за стола, – рад был повидаться. Не оставляйте старика, не забывайте...
Глава 17
Полина Тихоновна радовалась – наконец-то Климушка дома. Вчера вернулся после поездки с барышнями Муромцевыми мрачный, весь обед тягостно молчал, а потом поехал с визитами, в лабораторию – поздно вернулся, поздно лег. Ей так и не удалось выяснить причину беспокойства племянника.
– Дорогой, – Полина Тихоновна зашла издалека, – тебе не кажется, что современные дамские прически и шляпы опасны для здоровья? В волосах гребни, гребешочки, шпильки без числа и сверху на них еще и шляпа с цветочками, бантами, птичками... Я думаю, такой убор вреден, он может вызвать головные боли, приливы, головокружения. Я не ханжа, и признаю моду, но...
– Тетушка, – вздохнул невесело Клим Кириллович, – вы, женщины, так часто меняете моду, что любые излишества в ваших туалетах не успевают принести слишком серьезный вред.
– А вуаль, не слишком ли она изнеживает кожу, а потом дамы и барышни жалуются на пятна и прыщи, на плохой цвет лица...
– Прыщи не так страшны, как катары, насморки, воспаления уголков рта. Вуаль может защитить от жары, она уместна на Востоке, а нашим дамам следует вести себя осторожнее, зимой при дыхании остывающий воздух дает неприятный осадок на внутренней стороне вуали, отсюда болезни.
Уловив чутким ухом в терпеливых, хмурых разъяснениях Клима Кирилловича обычные для него спокойно-добродушные интонации, Полина Тихоновна решила, что пора сменить тему разговора.
– Понравилась ли тебе выставка? Пишут, что ничего значительного не было, а яркие декорации затеяны, чтобы хоть как-то привлечь внимание к заурядным картинам...
– Я не согласен с этим мнением. Конечно, я не знаток в живописи, но то, что я увидел, необычно и неординарно.
И Клим Кириллович стал рассказывать тетушке о выставке. Спокойный доклад племянника окончательно придал Полине Тихоновне решимость пойти в более волнующем ее направлении.
