Игра в «дурочку» - Беляева Лилия Ивановна (книги серии онлайн txt) 📗
И такое мое решение оправдалось. В своей позиции я увидела, как из квартирки Обнорской вышел директор, потом — медсестра, потом общественники, Георгий Степанович и Одетта Робертовна… Но почти сразу туда вошла сестра-хозяйка и секретарша Виктора Степановича. Стало быть, их там было трое, включая главврача. Чем они занимаются? Мне послышался как бы звук ключа, проворачиваемого в своем гнезде… Не бросая тряпку, я кинулась к двери, рванула её на себя… и очутилась лицом к лицу с тетей Аней…
— Ты чего? — испуганно спросила она.
— Я? Может, помочь чем?..
Она с шумом выдохнула воздух, как это делает бегун, одолевший дистанцию, то есть первый страх с неё сошел, но что со мной делать дальше — она не знала.
Ей на помощь пришла Валентина Алексеевна, секретарша директора, эта рыжеватая дама в желтых брючках, с бровками в ниточку:
— Благодарим тебя, Наташенька, но помощь нам не нужна… Какая помощь? Мы ждем «перевозку»…
Я вышла и спряталась в своей кладовой. И видела, как примерно через двадцать минут из комнаты вышла главврач. Лицо её было в пятнах. Она покусывала губы.
Нет, мне надо было прорваться в квартирку Обнорской, где явно что-то происходило. Набралась нахальства и постучала в дверь и, едва мне открыли, повернув ключ, рванула внутрь…
И не зря, не зря… Покойница лежала голенькая… То есть без своих бриллиантовых серег, без золотой цепочки… А на столе в беспорядке валялись бусы, колье, цепочки, кольца и прочее… Здесь явно шел дележ.
— Чего тебе надо-то? — грубо спросила меня недавно столь деликатная секретарша директора. — Сдурела, что ли?
Ее маленькая лапка с коготками вцепилась в кучу ювелирных предметов с откровенным бесстыдством, размазанная помада превратила её рот в одну уродскую кляксу, и эта клякса шевелилась, шипела:
— Лезет куда не просят! Воркута и есть Воркута! Тебя надо предупреждать, чтоб молчала и директору ни слова?
— Не надо. Никому ни слова! — пообещала я как бы крайне смущенно и клятвенно.
— Ну смотри! — шевельнулся смазанный роток и вдруг растянулся в улыбке, показав ненадолго рядок белых, стройных зубов. — Плохо, плохо мы поступаем, девушка. Но не от хорошей жизни. Все беженки, все голые, босые в Москву заявились. Нужда! На зарплату не проживешь. На панель идти нам поздно.
— Я понимаю! — ответила ей почти заискивающе, презирая в душе эту, в сущности убогую, но такую, выходит, наглую особь и отмечая заодно: «Директора они, все-таки, боятся. Он что, не знает, что ли, про эти ограбления покойниц? И про то, что Аллочка колется?» внезапно незаурядную тонкость в обращении проявила сестра-хозяйка тетя Аня.
— Да это же Наташенька… хорошая девочка… не склочная… убирается на совесть, аккуратная… Она знает, что язык надо крепко за зубами-то держать… На, девочка, возьми, Наташенька, вот эту цепочку… чистое золото… на память о покойной старушке… У ней все равно родни никакой нет… Она не в обиде будет… В морге все равно уворуют.
Тетя Аня ткнула меня в грудь рукой, которая держала болтающуюся цепочку с крестиком… Я медлила. Я не знала, что можно столь легко стать соучастницей элементарного ограбления… Но если я откажусь…
— Ой, не надо! Ой, я её боюсь! — завопила я, изображая придурка из придурков, и бросилась из комнаты, забилась в кладовку. Там меня и нашла Алла. Уже не стесняясь, сделала себе привычный укол в вену на руке, спустила рукав белоснежного халата и насмешливо спросила:
— Чего от цепочки отказалась? Неужели так покойников боишься?
— Ужас и ужас! — для убедительности я перекрестилась.
— Выпрут тебя отсюда, если не будешь со всеми, — предрекла шепотом же. — Тут надо в одном котле… иначе… Иди, возьми цепочку… Быстро!
Если ты говоришь, — покорилась и вышла. Там, в комнате, рядом с покойной, находилась уже одна тетя Аня.
— А, — понятливо произнесла она, — за подарком вернулась… Ну то-то же… Бери, — и вытащила из кармана эту самую злополучную цепочку.
На покойную актрису я старалась не смотреть. Я и впрямь боялась её застывшего строгого лица, словно уже на веки вечные осудившего своих грабителей…
Самое удивительное — тетя Аня тоже смотрела на покойницу, и слезы жалости текли из её глаз, хотя карман её отдувался от уворованных вещиц. Мне следовало чмокнуть сентиментальную разбойницу в пухлую щеку, что я и сделала. Да ещё сказала:
— Миленькая тетечка Анечка, да не переживайте вы уж очень… Эта бабушка совсем старенькая была…
И почти без паузы, прямо на ушко:
— А чегой-то главврач-то такая вся нервная вышла? Прямо в пятнах красных?
Рассиропленная лаской и оттого утерявшая бдительность женщина произнесла поучительно:
— Жадность все! Хотела бриллиантовые серьги, а ей досталось кольцо с бриллиантом. Секретарша сама серьги снимала и себе же в бюстгальтер поклала, успела. Ой, бабы! Окороту в жадности не знают!
— Тетя Анечка, а как же, как же дальше-то? — строила я уж такую наивность. — Ведь люди знают, что у этой актрисы были драгоценности, а увидят, что нет…
— А как всегда, — отшепталась женщина, которой доставляло удовольствие чувствовать себя очень сведущей перед глуповатой девицей. — Счас секретарша принесет подделки и положит на стол! В морг-то кто везет в золоте и каменьях?
— А если родственники какие заявятся?
— Откуда? Она бездетная. К ней уж лет десять никто не ходит. Одна редакторша была какая-то чужая.
— Но… Георгий Степанович и Одетта Робертовна видели на ней дорогое…
— Эти-то! — усмехнулась тетя Аня. — Смолчат! Им с начальством хочется в мире жить. Эти понятливые…
Мне казалось, что самое удивительное уже случилось в этот день. О нем напоминала мне цепочка в кармане казенного халата. Однако дальше на сцену неожиданно вышел Мастер на все руки Володя. Он появился в квартирке покойной Обнорской, когда там уже никого не было. В руках он держал все тот же обшарпанный чемоданишко, из тех, с которыми ходят по вызову сантехники.
Впрочем, он явился по необходимости, так как медсестра Алла, заглянув в квартирку, оповестила вслух, выйдя из неё в коридор:
— Опять течет! Опят кран сломался!
А через минут десять Володя с чемоданчиком тут как тут. А ещё через полчаса можно было наблюдать в окно, как к «черному ходу» подъехала синяя «перевозка» и из неё два парня-санитара вытащили брезентовые носилки… Как водится, все, свободные и не очень от дел, припали к окнам… Володя вообще из квартирки не выходил. А когда носилки с телом поплыли по коридору, — он, Володя, помогал санитарам… Директор еле поспевал за процессией. Последним его указанием, когда носилки уже вдвигали в машину, было:
— Володя, не забудь забрать одеяло!
— Не забуду, — пообещал Мастер на все руки и залез в машину вслед за носилками.
Рядом со мной все это время стояла грузная Одетта Робертовна, дышала тяжело и всхлипывала. Но когда машина тронулась, спросила в воздух:
— Зачем они на неё шерстяное одеяло накинули? Лето же, теплынь…
«Верно, — её недоумение передалось и мне, — чего это покойница с головы до ног закрыта казенным шерстяным одеялом коричневого цвета в оранжевых разводах».
— Хотя, — произнесла раздумчиво жизнедеятельная дама, — так эстетичнее… все-таки, в узорах… и тела не видно.
Но мне такое объяснение показалось неубедительным.
— А тут всех хоронят с одеялом? — обернулась к Одетте Робертовне.
— Сейчас подумаю… Вроде, всех. Да, да, вон и Мордвинову… Тоже Володя уезжал на «перевозке», чтобы вернуть одеяло… Видимо, это традиция…
Я не осилила забрать золотую цепочку к себе домой, так и оставила в кармане халата. А в Михаиловом душе мылась и мылась, словно грязь на мне лежала липким слоем, и ничто её не брало. Чувствовала я себя так, словно окончательно заблудилась в дебрях. К прежним вопросам без ответов пристроились новые: случайное совпадение или нет смерть Обнорской вскоре после того, как ей скормили кусочек торта? Почему сестричка Алла не участвует в традиционном грабеже мертвых старух? Брезгует? Или без того богата, но скрывает? Действительно ли случилась протечка в ванной в квартирке Обнорской и необходимо было вызвать этого самого Володю, мастера на все руки? Зачем покойниц кутать в шерстяное одеяло, если нет в этом никакого смысла, ведь обычно достаточно лишней простыни? Традиция или и тут некая тайна, стерегущая преступление? Или мне уже всюду чудится одно злодейство, потому что мозги набекрень, и вместо того, чтобы заниматься живописанием всякого рода светских событий, употреблять всякого рода красивые слова вроде «фужер», «бокал», «вокализ», «интерьер» и прочее, я влезла уж в такую слякотную бытовуху…
