Дом аптекаря - Мэтьюс Эдриан (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
— Да, возьмем, к примеру, кремниевые чипы. От них зависят наши компьютеры. Но кремний — это всего лишь песок. И уж если на то пошло, то все — пепел, глина и прах. Все сводится к этому. Тайна в превращении, в том, как углерод становится алмазом, ископаемое — нефтью, а из комочка прилетевшего из космоса дерьма зарождается новая жизнь. Ведь наша Земля могла быть такой, как Луна. И куда бы мы тогда делись?
Рут ходила по комнате, подбирая то одно, то другое, сдувая пыль с выстроившихся рядами книг, отщипывая кусочек кекса, оставленного Йорисом на столе. Каждый раз, когда отец начинал философствовать, в ней поднималось раздражение. Возможно, сказывалось образование: она понимала язык спецификаций, а не генерализаций.
— А что сама картина? Она-то какое отношение имеет к великой тайне?
— Бог его знает. — Отец пожал плечами. — Может быть, кому-то понадобилось удобное место для сокрытия некоей секретной информации. Причем не обязательно самому художнику. Хотя картина мне нравится. Милая. Гляжу на нее, и руки тянутся к карандашу.
— Другими словами, ты не видишь связи между картиной и символами на обратной стороне?
— На каминной полке стоит стеклянная колба, которую вполне могли применять и для алхимических опытов, но больше ничего.
— Посмотри на фотографию. — Она подтолкнула к нему цифровые снимки. — Видишь ярлыки? Майлс — это мой коллега, англичанин, о котором я тебе рассказывала, — изучил все ярлыки и штампы и пришел к выводу, что сначала на картину положил глаз Геринг, но потом ее перехватили доверенные люди фюрера. В итоге она оказалась в частной коллекции Гитлера. Нам лишь хотелось понять, что его так в ней привлекло. Да, неплохая, но никак не выдающаяся. Средненькая. По большому счету это даже не искусство. Остаются символы на заднике. Может, смысл в них? Может, это их заинтересовало?
Йорис скорчил гримасу.
— Надеюсь, ты не ждешь от меня ответа на эти вопросы.
— Но кто-то же должен знать! — Неожиданно для самой себя она хлопнула ладонью по столу.
Йорис виновато опустил глаза, и злость моментально растворилась. Мысленно Рут отругала себя за несдержанность. И, усевшись на стол, провела ладонью по спутанным седым волосам, снова став папиной принцессой. Потерла, разглаживая, глубокие морщины на лбу.
— Знаешь, я в то время был еще ребенком, — сказал Йорис. — Адольф звонил мне время от времени, сообщал, как там у него дела на Восточном фронте. Но вот что странно, он ни разу не упомянул о своих художественных устремлениях. Интересно, почему? Мы ведь с ним были большими приятелями, всегда заодно. Жаль, что для бедняги Адольфа все так плохо кончилось.
— Хватит, пап! Замолчи!
— Посмотрим, что скажет Лукас, — проворчал он. — Разгадай сей числовой код и сделаешь шаг вперед.
— Почему бы людям не говорить напрямик? Почему, черт возьми, они придумывают всякие идиотские шифры и коды?
— Так поступали многие. Розенкрейцеры, масоны, даже католическая церковь. Если ты обладаешь неким особым знанием, то вряд хочешь, чтобы им овладели и другие. И не только потому же, почему собака валяется на сене. Может быть, ты просто не желаешь, чтобы оно попало в грязные руки и было осквернено. Изменилось ли что-то сегодня? Попробуй назвать профессию, которая не имела бы своего особого жаргона. Возьми, к примеру, «Майкрософт». Уверен, что и у вас, историков искусства, есть свои словечки. Алхимики опирались главным образом на Библию и литургию. Любили говорить парадоксами и загадками.
Рут наклонила пустую коробку из-под кекса и стряхнула на ладонь последние крошки.
— У меня появился приятель, которому тоже нравятся такого рода шутки.
Она уже рассказала родителям о Лидии, но умолчала и об угрозах неизвестного, и о проклятии, нависшем над всем этим делом. Накануне вечером пришло еще одно дикое, безумное послание. Мало того что оно помешало уснуть, так еще и пробралось в сон, в котором — Рут помнила даже сейчас — промелькнул и Сиско-Кид, появившись, разумеется, на упавшем с неба грузовом «Боинге-747».
Отец крутил ручку настройки коротковолнового приемника и реплику дочери не услышал. Рут вздрогнула, вспомнив вдруг, что распечатка последнего письма лежит в кармане куртки, неотвязно следуя за ней.
Она достала его и прочитала еще раз.
Chikenshit,
неужели урок не идет на пользу? Вы, женщины, погрязли во лжи. Правда нужда стала вам. Желаете получать, но ничего не даете взамен. А ведь Природа учит давать и получать. Ибо все переплетено и все разъято, все смешано и все отделено, все увлажнено и все высушено, все в зародыше и все в цвету на чаше алтаря. Corpus infantis ex masculo et femina procedit in actum [15]. Воды поднялись, о Господь, воды возвышают голоса свои: воды вздымают волны. Я предупреждал тебя, Chikenshit, я предупреждал. Ты рассердила меня. Не надо было так поступать.
47 107,8682.
Снова числа. Снова эта загадочная подпись.
Вдруг стало трудно дышать. Первым желанием было рассказать обо всем отцу, но тут же другой импульс заставил воздержаться. Она ведь женщина, а не ребенок. Йорис и Маайке в том возрасте, когда людям вполне достаточно своих собственных проблем. Перекладывать на них свою ношу — значит поступать эгоистично и неблагодарно. Однако же последнее письмо прояснило по крайней мере две вещи. Во-первых, ее таинственный друг по переписке — мужчина. Во-вторых, ему, похоже, не чуждо увлечение той же алхимической белибердой.
Но кем бы он ни был, подумала Рут, надо отдать должное — к себе не подпустил ни на шаг.
— Послушай это, — сказал Йорис, покачивая головой и подкручивая большую черную ручку настройки. — Сорокаметровый диапазон. — Сквозь треск разрядов и пронзительное завывание пробился голос. — Какой-то парень их Крайстчерча переговаривается с кем-то в Латвии. Как тебе это нравится?
Рут тряхнула головой, отгоняя неприятные мысли, и постаралась придать лицу подходящее случаю выражение. Отец принадлежал к тому поколению, которое все еще находилось под впечатлением от катушечных магнитофонов и тому подобных достижений науки и техники. В отличие от него ей нравились миниатюрные удобные вещицы. Построенная собственными руками радиостанция с громадной передающей станцией в саду казалась Рут проявлением сталинской мегаломании. Того же эффекта можно достичь, если пытаться прихлопнуть муху веслом. «Боже мой, папа, — так и хотелось сказать ей, — чем же так плох телефон?» Круг интересов у сдвинувшихся на радио чудаков был довольно узок: когда они не говорили об омах и ваттах, то неизменно заводили речь о конденсаторах. То, что интересовало весь остальной мир — секс, наркотики и рок-н-ролл, — правилами игры запрещалось. Иногда Рут казалось, что единственной целью этих немногочисленных, но объединившихся в тайное общество снобов было избавление от сварливых, надоедливых жен.
Из столовой долетел звук гонга, приглашающего всех на ленч.
Йорис вытащил застрявшую между пожелтевшими зубами веточку гвоздики и опустил ее в пепельницу.
— Ради Бога, прошу тебя, не заводи при матери разговор о философском камне.
— Но почему?
— У нее совсем недавно были камни в желчном пузыре, не забыла? Ей делали эндоскопию.
— Папа! — воскликнула Рут. — Это же смешно! Как можно проводить такие нелепые параллели!
Ленч прошел спокойно.
Потом все вместе отправились купить дизельного топлива, а по пути заглянули на десять минут в антикварную лавку. Рут купила матери для коллекции старинную кофемолку с баночкой из дельфтского фарфора.
Вернулись в машину. Раскинувшиеся во все стороны белоснежные поля слепили глаза. Рут почувствовала щемящую боль за глазными яблоками. Лица родителей казались безжизненными масками. Перманент на голове у матери напоминал высохший комок перекати-поля, прилепившийся к голому черепу.
Рут опустила солнцезащитный козырек и посмотрела на себя в зеркало. Еще один бледноликий призрак. Обветренные, посиневшие губы, несмотря на поток горячего воздуха, который гнал обогреватель. Зрачки сузились до размеров булавочной головки. По счастью, в бардачке обнаружились модные солнцезащитные очки в красной с золотом оправе. Рут подкрасила губы и надела очки. Мир сразу стал гиацинтово-голубым.
