Гений пустого места - Устинова Татьяна Витальевна (мир книг txt) 📗
– Чего-о?
И тут наконец он понял в чем дело.
Под трубой на полу лежала собака, показавшаяся в свете фонаря огромной и очень лохматой. Почему-то она не рычала и не скулила, а, подняв громадную башку, следила за Валентиной Петровной и Хохловым. У нее под животом копошилось и попискивало мелкое и круглое.
– Голыми руками ее не возьмешь, – скороговоркой объясняла Валентина Петровна. – Не дастся! Хакимка-подлец дверь не запер! А она тута и родила, сука проклятая! Ты бы пристрелил ее, сынок, только дай я выберусь, а то уши полопаются. Есть у тебя вооружение-то? А сосунков вон в снег покидать. К утру замерзнут, и вся недолга!
Хохлов повернулся и посветил ей в лицо, как светят спецагенты в кино во время своих спецопераций. Она поправляла платок и шапочку пирожком. Варежку она сняла, и у нее была узловатая рука человека, который всю жизнь много и тяжело работал.
Самая обыкновенная – вот в чем штука. Самая обыкновенная пожилая тетушка, которая ревностно относится к своей работе и любит внуков.
– А если нет вооружения, за Хакимкой надо сходить, чтоб он удавил. Он промашку допустил, пусть он и ликвидирует! Да ты не жалей, сынок! – вдруг сказала она добрым голосом. – Этих собак развелось видимо-невидимо, скоро людям места не останется! И все заводят их, заводят, дармоедов! А хочешь, постереги, я сама сбегаю до каптерки! Только не уходи, а то, неровен час, она их куда в другое место перетащит, ищи потом по всему двору!
Хохлов кивнул.
– Ты чего молчишь-то, сынок?
– Я говорю, идите за вашим Хакимом! Я… постерегу.
– Может, попробуешь сосунков вытащить? Или не даст она, зараза? А то бы вытащил пока, да вон в сугроб!..
– Идите уже, – сказал Хохлов таким голосом, каким разговаривал только на работе, когда ему сообщали, что завод задерживает выполнение заказа на трубы примерно месяца на три, а там видно будет! – Ну?!
Валентина Петровна, хороший и бдительный домоуправ, нацепила свою варежку, перевалила порог и засеменила по расчищенной асфальтовой дорожке.
– Значит, так, – быстро проговорил Хохлов и присел на корточки рядом с собакой, которая все молчала и только мелко дрожала от напряжения. – Ты сейчас встанешь и пойдешь за мной, поняла? Твоих детей мы заберем с собой. Сколько их там, а?
И он посветил на собачий живот и сунул руку в густое шерстяное тепло. Собака грозно и утробно зарычала, но Хохлову некогда было ее бояться.
– Ты чего? – спросил он, шаря в шерстяном и теплом. Там возилось, недовольно попискивало, но он не понимал, сколько их. – Дура совсем? Не слышала, что тебя надо удавить, а детей твоих поморозить?
Собака перестала рычать.
– Вот именно, – сказал Хохлов.
Двух он нашарил, но, кажется, были еще. Этих двух он осторожно вытащил из-под материнского брюха и рассовал за пазуху, на две стороны. Выглянул из подвала и крикнул:
– Ольга! Давай быстрей!
Собака опять зарычала и вдруг вскочила на ноги, оказавшись, таким образом, Хохлову примерно по пояс.
– Ну, ты здорова! – заметил ей Хохлов. На полу остался еще один щенок, увесистый и мохнатый. Он недовольно запищал, лишившись тепла и защиты, и стал тыкаться в разные стороны.
– Мить, ты чего? И куда наша Валя понеслась?
– Ольга, там еще один. Бери его, и пошли отсюда.
– Кто?!
– Свиной пыхто, – сказал Хохлов и сунул щенка ей в руки.
Ольга сделала то, что сделали бы все женщины на свете – кроме одной, по имени Валентина Петровна. Она прижала к себе собачьего ребенка и запричитала, какой он хорошенький и маленький.
– Собирайтесь, мамаша, – велел Хохлов собаке, которая рычала, вздыбив шерсть, но никак им не мешала. – Давай, давай, шевелись! Ольга, выходи отсюда!
Телефон у него в кармане опять зазвонил, но Хохлову было не до него.
Ольга, сунув за отворот шубы шерстяной недовольный оковалок, выскочила из подвала, и Хохлов полез за ней, а собака все не шла.
– Ну и сиди здесь, – сказал Хохлов. – Жди, когда тебя Хаким удавит!
Он стал выбираться за дверь, и тут собака легонько цапнула его за джинсы.
– Пошли! – заорал Хохлов. – Ну!..
И она поняла, отпустила и двинулась за ним. Вдоль дома, под самой стеной, как совершающие побег из тюрьмы – первая Ольга, замыкающая огромная собака, – они добрались до подъезда. Ольга полезла в карман за ключами, когда на асфальт упали две неестественно длинные островерхие тени и послышались голоса.
– Быстрее! – прошипел Хохлов. Щенки возились и пищали. Собака ждала и тихонько рычала.
Ольга выхватила ключи, уронила в снег, нагнулась и стала искать.
– Как ты мог, турецкая твоя морда, подвал не запереть? – слышалось совсем рядом. – Она там и пристроилась, пакость эта! Да еще с сосунками! И у этого, из милиции, никакого вооружения нету, чтобы пристрелить! Значит, удавишь и к ящикам оттащишь, слышишь, Хакимка? А сосунков утром подберешь.
– Да вэдь они нэ мэшают! – жалобно отвечал второй голос. – Нэ могу я собак давыть! И дэти у нее малые!
– Ничего не знаю! Сам допустил, сам и дави теперь!
Ольга нашла ключи, отперла, толкнула дверь, и они все как-то моментально протолкались внутрь.
Дверь закрывалась очень медленно, и все вместе они ринулись к лифту, словно на самом деле боялись Валентину Петровну, словно она на самом деле могла их остановить и силой отобрать у них щенков и убить собаку!
– Может, ты мне объяснишь, что случилось? – спросила Ольга, когда они наконец ввалились в квартиру. Спросила, но дожидаться ответа не стала.
Она бережно вытащила из-за пазухи щенка, сунула Хохлову в руки и велела подержать. Собака, на свету оказавшаяся еще более лохматой, свалявшейся и светло-коричневой масти, волновалась и рычала, и Ольга сказала, чтобы Хохлов дал ей понюхать щенка, пока найдется какое-нибудь старое одеяло. За пазухой его куртки происходило движение, возня и слышался писк.
– Видала? – спросил Хохлов и сунул собаке под нос щенка. – А ты идти не хотела. Оль! – крикнул он в глубину квартиры. – Ты особенно не суетись, я их к себе заберу!
Ольга показалась в коридоре с одеялом в руках.
– Всех?! – ужаснулась она и расстелила одеяло. – Иди, собака! Иди, ложись! Мить, как ты думаешь, она хочет есть? У меня есть щи. С мясом.
– Конечно, хочет, – Хохлов присел и вывалил из-за пазухи оставшихся щенков. Они были здоровенные, в мать, лобастые и похожие на медвежат. – Она же кормящая! Все кормящие постоянно хотят есть.
– Откуда ты знаешь? Или ты тоже был кормящей матерью?
Собака подошла, посмотрела на своих детей, которые копошились и попискивали на одеяле, а потом на Хохлова.
У нее была замученная морда, а выражение глаз точь-в-точь как у Ольги, когда она рассказывала о том, что Димона арестовали.
– Навязались все на мою шею, – сказал Хохлов в сердцах. – А у меня, между прочим, друга убили и денег украли целый мешок. Давай ложись, мамаша! Куда я вас всех теперь дену?
– Да, – согласилась Ольга у него за плечом. – Куда ты их всех денешь?..
Она постелила на пол газету, а на нее поставила миску, очень большую миску молока, наверное, целый литр.
Собака посмотрела на молоко и опять перевела взгляд на Хохлова.
– Ты ее смущаешь, – сказала Ольга. – Она стесняется есть при посторонних.
– Ешь, – велел Хохлов. – Ешь, не ломайся.
Собака подошла к миске, понюхала и еще постояла в нерешительности. Щенки возились на одеяле и пищали, уже сердито, вовсю. Собака в последний раз оглянулась на людей и стала лакать. Она была очень здоровая, и ей приходилось низко нагибать голову и сильно расставлять лапы, чтобы достать до миски.
Ольга за руку потянула Хохлова, он сделал шаг назад, чтобы не мешать, и издали они наблюдали, как ест большое и сильное животное, которое голодало всегда. Застарелый голод, который никогда не утолялся, держал собаку за горло, заставлял всхлипывать и стонать при каждом глотке, спина у нее мелко тряслась, как в ознобе, лопатки ходили ходуном под свалявшейся шерстью.
Иногда она поднимала голову, отдувалась, оглядывалась по сторонам и продолжала лакать.
