Любитель сладких девочек - Романова Галина Владимировна (книги без сокращений .txt) 📗
– Вот и не съела почти ничего, – попеняла она вскользь, благополучно забыв, что почти весь завтрак умяла одна. – Ну да ладно, обедать будем уже у меня. Я на койке лягу, а тебе на полу постелю. Оно не хоромы, конечно, комната в коммуналке. Клоповник в спальном районе. Но все же лучше, чем ничего. И много дешевле самой дешевой гостиницы. Зато в безопасности. Соседей двое: старушка – божий одуванчик и пацан-наркоша. Первая постоянно в полудреме, второй вечно в торчке. Так что нам никто мешать и домогаться не будет. Собирайся… Хотя вижу, вещи у тебя давно собраны. Сейчас ходко до машины, она тут в соседней посадочке припаркована, и через пару часов мы в белокаменной.
Она болтала без умолку. Маша с досадливым вниманием отслеживала, как бывшая напарница по рыбному цеху убирает со стола, моет посуду, расставляет ее в допотопной сушке и приводит ей довод за доводом, в силу которых ей нужно бежать отсюда безостановочно и не оглянувшись.
Конечно, она во многом права. И все ее подозрения не были беспочвенны. История на поверку выходила скверная. Даже более того – мрачноватая вырисовывалась историйка. И, по-видимому, запросто так Маше не удастся отлежаться на койке, дожидаючись, пока господин Панкратов сподобится с ней развестись.
«Обложили со всех сторон! – неприязненно подумалось ей. – С одной стороны – благоверный с его меркантильными интересами, с другой – Нинка, которую бросает из стороны в сторону и которая до сих пор так и не определилась, какого же ей берега держаться. Так мало этого… Теперь еще и оборотень!»
В рассказы про оборотня Маша не верила. Но факт оставался фактом: на этом заброшенном хуторе кто-то бродит ночами, и этот кто-то может оказаться на поверку опасным рецидивистом с огромным багажом из расчлененных трупов за плечами.
Надо бежать! Бежать, как выразилась Нинка, безостановочно и не оглянувшись. Но куда? С Нинкой она не поедет – это однозначно. Уйти от волка да напороться на медведя? Нет уж! Хватит ее дружеского участия. За глаза хватит. Нужно попробовать выбраться из всего этого самостоятельно. Вопрос в другом: хватит ли сил снова бежать без оглядки.
– Чего надумала? – настороженно поинтересовалась Нинка, успев к тому времени не только убрать остатки их совместного завтрака, но также выудить из-под кровати Машину сумку, покидать в нее разбросанные по комнате вещи, обуться в кроссовки и застыть в боевой готовности у порога. – Идем?..
– Идем, – согласно кивнула Маша, решив, что сбежит от Нинки при первой же возможности.
Она стянула с себя пижаму, под завистливым взглядом гостьи облачилась в успевшую полюбиться джинсовую пару и, выпроводив Нинку из дому, застыла у порога.
Ее взгляд метался по комнате, поочередно останавливаясь на каждом предмете и будя пусть мимолетные, но совсем не неприятные воспоминания.
Ваза на подоконнике… Ее привез Володя после очередного долгого отсутствия. Сунул ей в руки и, буркнув что-то едва различимое, выудил из-за спины букет гвоздик. Ей было очень приятно. Пусть это был не знак внимания. Пусть скорее выглядело дополнением к купленной вазе, но ей все равно было приятно получить от него цветы, пусть и в такой вот неказистой форме.
Шелковый халат на гвоздике у кровати… Странно, что Нинка его не взяла, собирая ее вещи. Помнится, он накинул его на ее голые плечи, игнорируя запреты не входить в кухню, где она мылась в тазике, поливая себя горячей водой из глиняного кувшина с отколотым соском. Он тогда подхватил ее на руки, халат соскользнул с плеч, намокнув и оставшись в тазике, пока она утром его не прополоскала и не вывесила на улицу сушиться.
Стол, за которым они вместе завтракали, обедали и ужинали. Стулья, салфетки, тарелки… Все те предметы, которых они касались, живя бок о бок. Кровать, в которую они ложились, с наивным упрямством ощущая себя семьей. Ею, во всяком случае, так ощущалось. Пусть гнала от себя эти мысли, пусть цинично высмеивала себя, самозабвенно уступающую его желаниям. Крепилась и старалась быть сильной. Теперь-то чего уж… Чего теперь кривить душой перед самой собой: ей было очень хорошо с ним. Так хорошо, что до боли хотелось верить в то, что все у них получится. Не получилось…
– Едем. – Маша села рядом с Нинкой, и та, послушно кивнув, завела машину.
Они ехали очень долго. Настолько долго, что Маша небезосновательно начала подозревать Нинку в очередном злом умысле. С какой, собственно говоря, стати той нужно было трижды сворачивать? То МКАД-Восток, то МКАД-Запад, то опять вырулила на Кольцевую. Либо заблудилась, либо путает следы. С последним она явно перестаралась. Маша совершенно не знала Москвы и, торча последние полчаса в очередной пробке, была в состоянии, близком к истеричному припадку. Кругом машины, машины. Сотни, тысячи машин. Снующих без устали, урчащих и плюющихся удушливыми выбросами, которыми заволокло все вокруг и которые, казалось, впитались в каждую клетку ее тела. Воздуха катастрофически не хватало. Вот еще совсем чуть-чуть, и она непременно хлопнется в обморок либо умрет от недостатка кислорода. Мысли сделались неповоротливыми и тяжелыми. Тело обмякшим и безвольным. В горле застрял горький комок, проглотить который не представлялось никакой возможности.
– Долго еще? – просипела, не выдержав, Маша, когда Нинка, в который раз перестроившись, опять куда-то вильнув.
– Устала? – сочувственно промурлыкала та и, негромко выматерив незадачливого мотоциклиста, пообещала: – Нет. Тут недалеко. Уже скоро.
Маша расслабленно откинулась на спинку сиденья и впервые с внимательным любопытством уставилась в окно.
Странное дело, но местный ландшафт совершенно не вписывался в понятие «клоповника в одном из спальных районов». Все выглядело с точностью только наоборот. Высокие заборы. Бетонные, монолитные, с витыми чугунными калитками и воротами. За ними угадывались богатые особняки под черепичными крышами. Соответственным образом должны были выглядеть и обитатели сих угодий. Нинка ну никак не могла претендовать на то, чтобы снимать здесь угол. С ее лиловыми портками и лисьей физиономией, в выражении которой безошибочно угадывались все тридцать три порока, ей могли сдать здесь разве что собачью конуру. И то сомнительно…
– Куда ты меня завезла? – Маша завертела головой, натыкаясь взглядом на заросли боярышника и проглядывающий сквозь колючий кустарник дощатый забор. – Это что, и есть твой клоповник?
– Смеешься! – фыркнула Нинка, заглушила мотор и открыла дверцу машины.
– Вылезай, Машка. На экскурсию тебя свожу. Занимательная экскурсия, скажу я тебе. Должна понравиться…
Маша выбралась следом за ней из машины и прислушалась. Тишина для города стояла невообразимая. Ни криков детей, ни гула моторов, ни скрипа качелей. Ровным счетом ничего. Складывалось ощущение полной изоляции этого местечка от всего внешнего мира. Будто и не ревел надрывающимися машинами и людским рокотом в полукилометре отсюда многомиллионный мегаполис. Будто не было ничего вокруг, кроме этих непроходимых зарослей боярышника, благоухающих белым цветением, да дощатой изгороди, которую давно никто не красил.
– Сейчас, – понизила голос до шепота Нинка, осторожно ступая впереди. – Сейчас уже скоро. И ты все увидишь.
Маша хотела было поинтересоваться, что именно она должна увидеть, но потом передумала. Впереди забрезжил какой-то просвет. Затем раздался непонятный шаркающий звук, заставивший Нинку настороженно замереть с открытым ртом.
– Черт! – еле слышно выдала та и оглянулась на Машу. – Он дома, оказывается! Гараж запирает или открывает, не пойму…
– Да кто он-то?
– Кто, кто? Мужик твой законный, вот кто! Давай, пригнись лучше. Росту в тебе, что в каланче пожарной. Не приведи господь, увидит – тогда все…
Повторять дважды было не нужно. Ухнув на коленки, Маша вжалась в колючий кустарник, совсем не замечая, как больно он царапает ее лицо и руки. Дыхание тут же сбилось, а сердце принялось вытворять черт знает какие кульбиты. Колени моментально начало саднить, но все это было сейчас неважно. Важным казалось другое. Вот сейчас он запрет свой гараж и войдет в дом. Или, наоборот, запрет его и промчится мимо них на своей крутой тачке. Ведь это, несомненно, его джип она видела тогда напротив почтового отделения, когда совершила импульсивный необдуманный поступок, отослав Нинке приглашение скрасить собственное одиночество. И Володя в тот день видел ее, отсюда и его интерес на предмет ее времяпрепровождения. А она соврала ему тогда. Соврала непонятно по какой причине, будучи движима непонятно каким чувством. Ну и пусть! Он-то ей врал все это время, отчего же ей не пойти тем же путем…
