Миллионы Стрэттон-парка - Френсис Дик (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗

Он ненадолго задумался:

– Как это?

– Если пилигрим спросил бы правдивого близнеца, по какой дороге его брат послал бы его к жизни, правдивый близнец, зная, что его брат солжет, показал бы дорогу к смерти.

– Совсем запутался. Я снова повторил.

– И, – сказал я, – если бы пилигрим спросил У лживого близнеца, по какой дороге его брат послал бы его к жизни, то, зная, что брат скажет правду, лживый близнец солгал бы о том, что сказал бы брат. Так что лживый близнец тоже показал бы дорогу к смерти.

Дарт погрузился в молчание. Потом вдруг спросил:

– А ваши ребята понимают эту загадку?

– Да. Они даже разыгрывали ее.

– Они когда-нибудь ссорятся?

– Конечно, ссорятся. Но они столько раз переезжали с места на место, что не успевали подружиться с кем-нибудь посторонним. Они держатся друг друга. – Я вздохнул. – Скоро они уже вырастут, и все это кончится. Кристофер и так уже слишком большой для большей части их игр.

– Жаль.

– Жизнь не стоит на месте.

Дарт мягко притормозил у импровизированной автостоянки перед конторой Роджера. Я как бы невзначай спросил:

– А вы и в самом деле приезжали сюда вчера утром в этой машине, как утверждает Гарольд Квест?

– Да нет, ничего подобного, – Дарт не обиделся. – Больше того, я был у себя в ванной с восьми до половины девятого, и, пожалуйста, только не смейтесь. Никому этого не говорю, но я достал новый массажер-вибратор для кожи головы, он должен приостановить выпадение волос.

– Змеиный жир, – сказал я.

– А, чтоб вас, говорю, не смейтесь.

– А я и не смеюсь.

– Вас выдают лицевые мускулы, они подергиваются.

– Но я верю, честное слово, – сказал я, – верю, что из-за своих волос вы вчера не приезжали в половине девятого на ипподром в этом драндулете, напичканном деткордом и пластиковой взрывчаткой.

– Спасибо и на этом.

– Вопрос в том, не мог ли кто-нибудь позаимствовать вашу машину, пока вы изучали вибратор, и притом так, чтобы вы об этом не знали? И как вы поведете себя, если эксперт из полиции вздумает осмотреть вашу машину на предмет выявления следов нитратов?

Этот вопрос привел его в ужас.

– Этого не может быть. Что вы говорите!

– Кто-то, – пояснил я, – вчера привез к трибуне, а точнее, к лестнице на трибунах взрывчатку. И возможно, я не ошибусь, если скажу, что ее натыкали в стены после того, как ночной сторож в семь утра ушел домой. Было уже совершенно светло. И ни души поблизости, потому что была Страстная пятница. Были только Гарольд Квест с крикливой командой у ворот, и я не очень уверен, можно ли сколько-нибудь доверять ему.

– Лживые близнецы, – сказал Дарт.

– Может быть.

Я попытался представить себе увальня Дарта с намечающимся брюшком, редеющими волосами, с его ироническим складом ума и склонностью к лени, замышляющим что-нибудь вроде того, чтобы злодейски пустить на воздух трибуны ипподрома. Невозможно. Но вот одолжить машину? Одолжить машину не специально, а так, вообще, – да, безусловно. Одолжить ее, зная заранее, что ею воспользуются в преступных целях? Надеюсь, нет. Но вместе с тем он готов был позволить мне открыть шкаф в кабинете отца. Сам привез меня туда и подбивал к любым незаконным действиям. А когда я отказался, ему стало все равно.

Совершенно смещенное представление о добре и зле – или непреодолимое отчуждение, которое он обычно глубоко прятал в себе?

Мне Дарт нравился, он всегда поднимал настроение. Из всех Стрэттонов он больше всего походил на нормального человека. Больше всего, можно сказать, напоминал розу в зарослях крапивы.

Как можно беспечнее я спросил его:

– А где сегодня ваша сестра Ребекка? Мне казалось, что она должна быть здесь и буквально мурлыкать от радости.

– Она скачет сегодня в Таусестере, – коротко сказал он. – Я видел в газете. Нечего говорить, она на седьмом небе, что рухнули трибуны, но я с ней не разговаривал со среды. Думаю, она говорила с отцом. В понедельник здесь она скачет на одной из его лошадей. У нее есть шансы выиграть, поэтому вряд ли она захотела бы поставить эти скачки под угрозу, натащив сюда гору динамита, если вы это имеете в виду.

– Где она живет?

– В Ламбурне. Миль десять отсюда.

– Лошадиный край.

– Она живет и дышит лошадьми. Совсем свихнулась.

Я жил и дышал строительством. Я получал истинное удовлетворение, накладывая кирпич на кирпич, камень на камень – возвращая к жизни умершие вещи. Мне была понятна такая целенаправленная, всепоглощающая устремленность. Без этого в нашем мире мало что происходит, к добру или ко злу.

С той стороны трибун, которая смотрела на скаковую дорожку, нахлынули остальные Стрэттоны, с ними пришел конрадовский архитектор.

Полицейские с экспертом-взрывником внимательно изучали края булыжника. Усатый представитель местных властей чесал в затылке.

Роджер подошел к машине Дарта и спросил, где мы были.

– Кормили детей, – ответил я.

– А! Так вот, достопочтенная Марджори хочет вас свежевать. Э… – И при виде Дарта продолжил более благопристойно: – Миссис Биншем хочет видеть вас в моем кабинете.

Я кое-как выбрался из машины на асфальт и заковылял в направлении его конторы. Роджер шел рядом.

– Не дайте ей съесть вас, – сказал он.

– Нет. Не беспокойтесь. Вы случайно не знаете фамилию того архитектора?

– Что?

– Конрадовского архитектора?

– Это Уилсон Ярроу. Конрад зовет его Ярроу.

– Спасибо.

Я внезапно остановился. Роджер удивился:

– Что случилось? Стало хуже?

– Нет, – я посмотрел на него отсутствующим взглядом, отчего он еще больше испугался, и спросил: – Вы говорили кому-нибудь из Стрэттонов, что я архитектор?

Он озадаченно посмотрел на меня.

– Только Дарту. Да вы сами ему сказали, помните? А что такое? Какое это имеет значение?

– Не говорите им. – Я развернулся на сто восемьдесят градусов к Дарту, который только что вылез из машины и догонял нас.

– Что случилось? – спросил он.

– Ничего особенного. Послушайте… вы случайно не обмолвились кому-нибудь из родственников, что я дипломированный архитектор?

Он задумался, наморщив лоб. Роджер присоединился к нам совершенно растерянный.

– Что это значит? – спросил он.

– Да, – повторил за ним Дарт. – Что это значит?

– Я не хочу, чтобы об этом знал Конрад. Роджер возразил:

– Но, Ли, с какой стати?

– Этот человек, которого он притащил сюда, Уилсон Ярроу… Мы с ним учились в одном колледже. Там что-то было с ним…

Я изо всех сил старался вспомнить, что именно.

– И что же такое могло быть с ним? – спросил Роджер.

– В том-то и беда, я никак не могу вспомнить. Но без труда узнаю. Но лучше, чтобы он об этом и не подозревал.

– Вы подразумеваете, – заключил Дарт, – что он подорвал трибуны ради того, чтобы получить заказ на строительство новых?

– Боже, – произнес Роджер, – как вы торопитесь с выводами.

– Так думает Кит. Он так сказал.

– Думаю, они знают, что вы строитель, – задумчиво сказал мне Роджер, – и, если быть честным, сейчас вы им и выглядите.

Я взглянул на свою свободную рубашку в клетку и застиранные с пузырями на коленях джинсы и не мог не согласиться со справедливостью его слов.

– А он не узнает вас, – спросил Роджер, – если вы учились в одном колледже?

– Нет. Я года на три был младше, к тому же не очень на виду. Он же прослыл талантливым. Можно сказать, мы были в разных измерениях. Мы даже ни разу не говорили друг с другом, мне так кажется. Небожители, подобные ему, были слишком заняты собой и своими проблемами, чтобы запоминать лица и фамилии мелочи с младших курсов. К тому же это было не на прошлой неделе, а семнадцать лет назад, как я поступил туда.

Когда встречаются два архитектора, первым делом задается вопрос: «Где вы учились?» Ответ дает вполне определенное представление о том, с кем ты имеешь дело.

Изучавший архитектуру в Кембридже, например, скорее всего склонен к осторожному консерватизму, учившийся в Бате предпочитает структуру красоте, слушавший курс в Макинтоше в Глазго наверняка является приверженцем шотландского стиля. Незнакомого человека понимали, потому что с ним объединяет общее прошлое.