Испанские шахматы - Солнцева Наталья (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
Он отключился, прежде чем Ирбелин разразится возмущенной тирадой.
Итак, Глинский на белом «Мерседесе» укатил решать вопросы, телохранитель Сеня отправился на его машине в автомастерскую, а господин Ирбелин остался сидеть в своем кабинете.
Поразмыслив, он щелкнул пальцами, открыл дорогой ежедневник в кожаном переплете, открыл его и написал: «Женить Жоржа. Срочно!» Добавил вслух:
– Так я избавлюсь от двух соперников разом!
Саркастическая и одновременно плотоядная улыбка застыла на его лице. Она скорее походила на гримасу.
Бронзовые часы на столе показывали время, когда Ирбелин обычно проверял электронную почту, они напомнили об этом мелодичным сигналом. Он доверял секретарше только общую корреспонденцию, а то, что приходило на личный электронный ящик, всегда проверял сам. Ведь его деятельность зачастую требовала конфиденциальности. В последние три недели он особо внимательно относился к появлявшимся сообщениям.
Пробежав глазами несколько посланий, господин Ирбелин остановился на одном. «Скоро наступит конец! – прочитал он. – На этой земле нет ничего вечного: ни любви, ни страданий. Ты идешь по самому краю, и любой следующий шаг может стать последним. Прощай! Или иди за нами».
Ирбелин всматривался в несколько скупых строчек, раз за разом мысленно повторяя их, пытаясь постигнуть не то, о чем они говорят, а то, о чем они умалчивают. Второе было неизмеримо важнее для него.
– Дьявол! – пробормотал он. – Кто же ведет со мной эту чертову переписку? Уж не Глинский ли? Он умен, хитер, изобретателен, и в смелости ему не откажешь. Чего он добивается?
Какое-то отупение, бессилие и страшная пустота навалились вдруг на Ирбелина. «Прощай! Или иди за нами». Что это могло бы значить? Буквально десять минут назад Глинский явился, чтобы обвинить его в смерти старух.
«Уж не они ли зовут меня с собой? «Скоро наступит конец!» Жорж и девчонка сговорились? Бред… я запутался».
Странные сообщения начали появляться месяц тому назад, и поначалу Ирбелин принимал их за чью-то глупую шутку, потом заинтересовался, а потом, не признаваясь себе в этом, стал с каким-то нездоровым любопытством ожидать их. Дождался!
Все и так давным-давно закончилось – жажда любви, так и не удовлетворенная; чистота юности; мечты о счастье. Неужели он сделал ставку на карьеру, на материальное благополучие, на бизнес – и проиграл? Почему, добравшись до желанной вершины, он чувствует себя одиноким и подавленным? Разве он не победил?
– Ты идешь по самому краю, – прошептал он.
В горле пересохло. Он налил себе воды из графина и залпом выпил. Потом выдвинул ящик стола. На пачке бумаги для принтера лежал пистолет, приобретенный для самозащиты. Кто-то ведь явно угрожает ему?!
– Любой следующий шаг может стать последним…
Ирбелин опустил руку в ящик и прикоснулся к оружию. Холодная сталь не придала ему уверенности. Скорее взбудоражила. Если его дни сочтены, пистолет не поможет.
Ему внезапно захотелось увидеть Грёзу, признаться ей во всем, обнять, прижаться губами к ее нежной щеке! Всю эту неделю он каждый день издалека тайком наблюдал за ее окнами, сидел в машине до позднего вечера и ждал, когда она выйдет. Ее силуэт за занавеской заставлял его сердце вздрагивать и сладко замирать. А когда она выходила в булочную или в аптеку, он, волнуясь, как мальчишка на первом свидании, ждал ее возвращения. Ее поход в антикварный магазин с этим прощелыгой Лопаткиным позволил Ирбелину сделать множество фотографий. Какое наслаждение он испытывал, любуясь на экране монитора разными выражениями ее прелестного лица, поворотом ее чудной головки, изящными линиями ее профиля… Он так страдал от невозможности запросто подойти к ней, заговорить, как это делали Глинский и Лопаткин, что у него щемило сердце. Приходилось открывать дверцу машины или прохаживаться по двору, глубоко дышать. Он мало заботился о том, чтобы оставаться незамеченным. Старый дом вечером замирал: больные старушки лежали в постелях, Курочкины сидели у телевизора, а их дети гоняли в подворотнях собак и собирали на улицах бычки. Грёза вообще не смотрела по сторонам. Лопаткин? Да пусть думает что хочет!
– Может быть, я прикидываю, каким будет внешний дизайн здания, – прошептал Ирбелин. – Или созерцаю новоприобретенную собственность. Имею право!
Он уже было собрался звонить Сене, чтобы подогнал машину к подъезду… О, черт! «Мерседес» у Глинского! На сегодня свидание с Грёзой отменяется. А ведь Жорж своего шанса не упустит: закончит дела и поедет к ней, будет любезничать и ненароком возьмет ее за руку, пожалуй, и поцелует! Паршивец! «Неужто я ему позволю?»
Ирбелин покосился на пистолет в приоткрытом ящике стола, склонил голову набок, подумал. Брать или не брать? Рука сама потянулась вниз, и оружие перекочевало из своего временного убежища в карман пиджака хозяина.
Ольга очень устала. Уже и взгляд Медеи из-под ресниц не утешал ее, не придавал сил. Мифическая колдунья не канула в небытие, она все еще приходит из древних, как сами легенды, туманов, вдохновляет живущих своим примером. Сколько раз Ольга обретала волю действовать при одной только мысли о ней!
Она придвинулась к столу, положила пальцы на клавиатуру компьютера и набрала слово «Завтра». Ответ не заставил себя ждать. На мониторе появилась строчка: «Сегодня».
Кровь бросилась Ольге в голову. «Как сегодня? – пронеслось в ее уме. – Уже сегодня?» Картинки предполагаемого события раскрылись в ее воображении, развернулись во всей полноте и красках, вызвали панику и отчаянный протест. Она так ждала этого момента, так предвосхищала его, так тешилась все новыми и новыми жестокими подробностями, смаковала их, как гурман смакует редкостное кушанье! Она жила его приближением, его беспощадной неотвратимостью. И вот, похоже, нелегкая длинная дистанция пройдена, финишная лента вспыхнула – яркая, вожделенная – у самой груди. Еще рывок, и она сладостно оборвется… Сладостно ли?
«Время назначаю я», – дрожащими пальцами набрала Ольга, ощущая, как повлажнели ладони.
«Уже нет, – через пару минут появилось на экране. – Вы сами торопили меня. Смотрите вечерние новости».
Ольга нервно, с хрустом сплела пальцы: она поняла, что не может остановить маховик, который сама же запустила. Поезд несется по туннелю, тормоза неисправны, а впереди разобраны рельсы, образно говоря.
Все ее тело скрутила жесточайшая судорога, исторгнув из груди сдавленный вопль, а из глаз – жгучие слезы.
«Разве не этого ты хотела? – зашептала ей в ухо Медея. – Разве не об этом просила? Разве не это вымаливала у равнодушных богов?»
Кажется, Ольга на секунду лишилась сознания, потому что, очнувшись, она словно пробудилась от долгого кошмарного сна – проснулась… и пробуждение оказалось невыносимо болезненным. Оно не оставляло ей никаких иллюзий, никаких поблажек, розовые очки были сорваны, так же как сотканные годами ненависти лживые одежды и маски, обнажив истинную суть ее деяний. Она оглянулась назад, но увидела там только пепелище и разруху. Она заглянула вперед – и увидела созданный ею ад. Ад, который никогда не кончится.
Ольга постигала всю глубину собственных заблуждений, всю тщету взлелеянных ею надежд. Она постигала бессилие смерти перед тем, что она натворила. Ей не уйти! Путь к спасению отрезан.
Ольга прозревала с такой ужасающей быстротой, что у нее гудело в висках и пылало в груди. Прежде она думала, что стоит на краю пропасти, тогда как на самом деле была на приличном расстоянии от обрыва. Она считала себя настолько несчастной, раздавленной и уничтоженной, что худшего с ней уже случиться не могло. Она полагала, что жизнь лишила ее всего, тогда как только теперь перед ней разверзлась настоящая, а не иллюзорная бездна…
Разлука с Фэдом погрузила ее в сон, который она ошибочно принимала за явь. Она видела сны, создавала сны – то горькие, то страшные, полные то нечеловеческих мук, то мрачной тишины. Она любила слишком сильно, чрезмерно – и не вынесла этого. Она превратила любовь в бремя, которое поглотило ее. Она питала свое сердце ненавистью – и надорвалась. Ненавидеть оказалось неизмеримо труднее, чем любить.
