Остаться в живых… - Валетов Ян (читать книги онлайн .txt) 📗
И Пименов, и Ельцов уставились на Изотову так, будто бы она сказала непристойность на детском утреннике.
– Что за чушь? – спросил Олег с раздражением. – Причем тут твой прадед?
Ленка вопрос игнорировала, махнула свободной рукой – мол, еще успеется!
– Тут другое главное, – продолжила она. – Новость конечно лежалая, потому, что было это в 27 году, если моя прабабка не совсем рехнулась, когда рассказывала все это моей матушке. Дело в том, мальчики, что если я права и внизу, как консервы в банке, лежит мой предок, а «Нота», вернее то, что от нее осталось, цела и невредима, то…
Она сделала паузу, прикурила первую за сегодня сигарету, с наслаждением затянулась, и закончила фразу только выдохнув в наполненный морской свежестью воздух тяжелый табачный дух:
– …то тогда судно заминировано.
Губатый никогда не был человеком набожным. Вообще, с религией у него были сложные взаимоотношения, может из-за того, что его бабушка под конец жизни, спасаясь от безудержного пьянства деда и кошмара перестроечных лет, стала настолько религиозной, что их дом, бывший для маленького Лехи самым радостным местом на свете, превратился в место мучений. Но, увидев заряд, Пименов почувствовал настоятельное желание перекреститься, как делала это бабушка Поля – истово, вознеся к небу горящие мрачным религиозным огнем глаза. Правда, неба над ним не было. Были сорок с лишним метров темной черноморской воды.
Он ни на секунду не сомневался, что Ленка говорит правду. Придумать такое было трудно, только жизнь может подарить столь неожиданное течение событий, в котором совпадения и точный расчет образуют замысловатую паутину, в которой человеческие судьбы вязнут, как неосторожные мухи. И самое главное, придумывать такое Изотовой было незачем. Но до конца поверил в ее рассказ только сейчас, когда понял, что обросший водорослями горб – это старая магнитная мина в металлическом корпусе, изъеденная ржавчиной до неузнаваемости, но по-прежнему смертоносная.
Впрочем, рассказ Ленки казался невероятным только вначале. А если задуматься, то ничего особенного в таком течении событий вовсе и не было.
Допрос Юрия Петровича Бирюкова в Ростовском ЧК, в таком уже далеком двадцатом году, стенографировала бывшая московская курсистка Настенька Белая, вовлеченная в водоворот революции в феврале семнадцатого года. Сменив строгие платья и романы Лидии Чарской на красную косынку с кожанкой и ленинские людоедские статьи, Анастасия Белая с головой окунулась в классовую борьбу. Тень бесноватой Жанны д’Арк витала над ней, пока нелегкая швыряла ее из губернии в губернию, по градам и весям, где революция собирала свою кровавую жатву. Орлеанская Дева – она, и никто другой! – хранила Настеньку, когда она металась в жару «испанки» в 18-ом, выходила из Царицынского котла в 19-ом с врангелевской пулей в плече. Ранение оказалось тяжелым, рана загнивала и руку дважды чуть не отняли. В январе 20-го товарища Белую из Красной Армии комиссовали, и, несмотря на застуженные почки, малоподвижную левую руку и случающиеся после контузии приступы падучей, прикомандировали к Ростовскому губернскому ЧК.
Было в тот момент Настеньке Белой ровно двадцать лет. Возраст этот по временам революционным считался немалым, но боевые невзгоды да болезни с лишениями не превратили бывшую курсистку в мужеподобное существо говорящее басом и ковыляющее по комнатам на кривых, от постоянного пребывания в седле, ногах. Правда, Анастасия Павловна много курила, носила на поясе маузер в огромной деревянной кобуре, в кармане гимнастерки крошечный браунинг с рукоятью слоновой кости и личной дарственной надписью товарища Троцкого, а на ногах высокие кавалеристские сапоги из мягчайшей яловой кожи. Но голос она сохранила нежный, только чуть тронутый хрипотцой от папиросного дыма. И породистую бледность кожи сохранила, свойственную рыжеволосым, а еще – сочащийся фанатичным огнем взгляд потрясающе красивых зеленых глаз.
Юрий Петрович Бирюков, русский естествоиспытатель, путешественник, помощник Викентия Павловича Чердынцева, одного из светил российской науки, был расстрелян во дворе Ростовской ЧК. Перед тем, как разрядить наган с рябым от частого пользования стволом, в голову адьюнкт-профессора зоологии Московского Университета, рукастый палач, которого все называли запросто – Данилыч, закончивший 4 класса церковно-приходской школы, приказал завести стоящий тут же грузовик, чтобы выхлопами заглушить стрельбу посреди города и не волновать сознательных граждан, чем доказал, подавляющее превосходство природной сметки над академическим образованием.
В том же дворе, только несколько месяцев спустя, был расстрелян сам Данилыч и его непосредственный начальник, кузен Юрия Петровича, Анатолий Иванович Бирюков. Ордер на арест Анастасии Белой был тоже выписан, и лежать бы и ей на том же самом дворе с простреленной головой, если бы не ее покровительница – Жанна.
Когда за ней, в ее съемную комнату, пришли коллеги в кожанках, Настя бредила и горела вторые сутки. Это был тиф. На лопнувших в нескольких местах губах запеклась черная кровь. Рядом с кроватью, уронив большие, как лопаты, руки между колен, сидел мужчина с бритой головой и невыразимо грустными, влажными глазами бархатно-черного цвета.
– Ты кто? – спросил бритого старший наряда, стараясь держаться подальше от постели.
– Сосед, – лаконично отозвался тот.
– Давно у нее?
– С позавчера.
Старший пристально посмотрел на соседа, одетого в простые черные штаны и тельник.
– Не боишься? Похоже – тифозная она…
Сосед покачал головой и, сняв со лба пламенной революционерки высохший от жара компресс, намочил его в миске, от которой шел острый уксусный запах, и вновь положил девушке на лоб.
– Тифозная, – согласился он. – Боязно. Да не бросишь… Девка одна, без родичей живет… Помрет ведь без помощи. Грех…
– Да она и так помрет, – заявил чекист, не удаляясь от дверей, прикуривая влажную от жары папиросу, – а грехи… – Он прищурился, словно оценивая, достоин ли бритый его внимания и совета. – Раньше б сказал – замолишь, а теперь скажу – наплюй. Ты моряк, сосед?
Бритый коротко кивнул.
– Балтиец?
– Черноморский флот.
– Поня-я-я-ятно, – протянул чекист, выпуская из узких губ тонкую струю дыма. – Ты теперь у нас как тот сапожник, что без сапог. Море есть, а флота нету!
– Похоже, что так, – отозвался сосед.
– Ну, ладно, морячок, – сказал старший наряда. – Я смотрю – нам тут делать нечего. Подохнет, так подохнет, значит, повезло – не расстреляли. А если очухается – пусть заскочит на работу, скажешь – ждут ее.
– А на работу – это куда?
– А на работу – это в ЧК. Знаешь, где находится?
– А кто вас не знает?
– Вот и здорово! Только смотри, передать не забудь!
– Передам, – согласился бритый.
Бритого звали Глеб Изотов, и был он минным мастером с миноносца «Лейтенант Шестаков», того самого, что выводил обреченные корабли на рейд Цемесской бухты 18 июня 1918 года. Он выходил Настю Белую – будущую изотовскую прабабку, не дав умереть от брюшного тифа, женился на ней, прикрыл своей звучной фамилией и вывез из Ростова в Новороссийск.
Замужество и рождение двоих детей благотворно сказались на бывшей якобинке. Вполне возможно, что родись у Жанны д’Арк дети, она тоже предпочла бы судьбу мещанки общественной жизни, за которой, чаще всего, скрывается пронзительное одиночество.
От революционного прошлого у Насти остались крутой нрав, шрамы и увечья, а также привычка курить, все что горит и пить спирт неразбавленным, да подаренный Львом Давыдовичем дамский пистолетик. Но о наличии последнего лучше было помалкивать.
Жили бедно. Спасало то, что Глеб Афанасьевич был трудолюбив и не чурался любой работы, а Анастасия Павловна, как оказалось, относительно сносно шила и готовила.
И однажды, от бедности и безысходности, а еще от слухов, что на рейде работают водолазы с самого Севастополя и Петрограда, и ищут они утонувшие сокровища…
