Завещание профессора Яворского. Плата по старым долгам - Ростовцев Эдуард Исаакович (мир бесплатных книг txt) 📗
- Вы не беспокойтесь: я на минутку, - прохрипел наверху коренастый.
Галина почувствовала, как у нее взмокла спина. Неужели впустит?.. На площадке третьего этажа скрипнула, а затем клацнула входная дверь. Впустила! Сердце Галины рванулось, так, что казалось вот-вот выпрыгнет из груди. Она представила Ларису и этого коренастого в сумеречном коридоре за массивной, плотно прикрытой дверью, и... выхватила милицейский свисток. Помешать... Вспугнуть... Не дать совершиться самому худшему, других мыслей не было.
Свисток был уже у рта, когда ее руку сжали, отвели чьи-то большие сильные пальцы. Галина попыталась вырвать руку, но тот, кто стоял позади, обхватил ее подбородок, запрокинув голову, прижав затылком к крутому мускулистому плечу.
- Тихо, Галочка! Свои, - плеснул в самое ухо спокойный шепоток.
У Галины отлегло от сердца - узнала Мандзюка. Как и когда он появился здесь? Впрочем, этот вопрос занимал ее недолго, потому что главное сейчас было не в этом. А еще потому, что на площадке третьего этажа снова скрипнула и почти тут же негромко стукнула дверь.
- Вот и Дон туда же устремился, - отпуская Галину, удовлетворенно сказал Алексей.
- Скорее. Там Лариса... Лариса дома, понимаешь, - взволнованно прошептала Галина. - Она будет сопротивляться, и они могут...
- Нет, - успокоил ее Мандзюк. - Рубашкин на "мокрое" не пойдет. Да и Боков этого не допустит. Мы его чуток подсветили: когда он подходил к дому, ему навстречу Сторожук попался. По нашей просьбе, понятно. Донату пришлось раскланяться с ним. А это уже подсветка, что Донат не может не учитывать.
- С Ларисой они не договорятся, - не успокаивалась Галина.
- Трудно сказать, - покачал головой Мандзюк. - Дело это во многом семейное, а потому тонкое, по-всякому может обернуться. Пока у нас нет оснований без приглашения в квартиру ломиться. А потом, кто знает, где эти книги спрятаны? Пусть поищут. Мы тоже без дела не останемся.
Он извлек из кармана портативную рацию, выдвинул антенну, сказал вполголоса:
- Объекты на месте. Можно начинать...
Из второй квартиры вышли и стали подниматься по лестнице оперативники: Женя Глушицкий, Кленов; со двора вошли и тоже поднялись наверх Бессараб и курсант-стажер. Они ни о чем не спрашивали Мандзюка, видимо, все было обговорено заранее.
- Послушаем, на какой стадии там переговоры идут, - подмигнул Галине Алексей. - В соседней с Яворскими квартире сидит Дымочкин из научно-технического отдела со своей аппаратурой. Там же находится Чопей.
Он велел ей дожидаться Ляшенко, который должен вот-вот подъехать, и последовал за товарищами.
Галина слышала, как они поднялись на третий этаж, вошли в соседнюю с Яворскими квартиру. И снова в подъезде воцарилась обманчивая тишина. Что происходило в квартире Яворских, можно было только гадать...
Прошло несколько томительных минут, показавшихся Галине вечностью. Наконец приехали Ляшенко и следователь Кандыба. Ляшенко был чем-то озабочен. Он велел Галине доложить самую суть, но и эту суть слушал невнимательно, то и дело поглядывая наверх. Прервал Кандыбу, который стал задавать уточняющие вопросы: - Потом уточнишь! - Сам же спросил только о завещании: - Список книг составил Павел?
- Вы что знали, его раньше? - удивилась Галина.
- Оказалось, что знал.
...Сказать было легче, чем осознать этот факт, мимо которого он капитан Ляшенко - за минувшие четыре дня проходил не раз, не просто не замечая его, но не допуская мысли о возможности его существования. Даже, когда Инна Антоновна, которая, очевидно, была лучшего мнения о его сообразительности, весьма недвусмысленно намекнула на то, что интересующий его человек и есть тот самый Павел с горно-лыжной базы, с которым их обоих связывали товарищеские отношения, он не понял намека.
Возможно потому, что за время их знакомства он встречался с Павлом лишь в туристических походах, да на лыжной базе - так уж получалось - в дружных веселых компаниях ненадолго вырвавшихся их городской суеты, от повседневных дел и забот людей, которые там - в горах - были только туристами, или только лыжниками, и не о чем другом ни говорить, ни слышать не хотели.
Но возможно - и это скорее всего - сказался стереотип профессионального мышления, согласно которому преступник загодя наделяется отрицательными качествами, не всегда явными, подчас тщательно скрываемыми, но в экстремальных ситуациях непременно проявляющимися вовне. Павла Валентин знал как хорошего лыжника, альпиниста, надежного напарника, на которого можно положиться на крутой горной лыжне, и на самом трудном маршруте; как доброго парня, которому можно довериться уже не в столь опасных, но не менее важных делах: Павел никогда не отказывал ему ни в месте в стареньком базовском "газике", ни в ключе от небольшой, заваленной спальными мешками инструкторской комнаты, ни в запасной, прибереженной для себя, паре лыж. Этого было достаточно, чтобы не задавать лишних вопросов. Тем более, что общие знакомые: Гаррик Майсурадзе, Регина, доктор Год отзывались о Павле как нельзя лучше, считали его своим парнем. И у Валентина за все время их знакомства не было причин думать иначе - он тоже считал Павла своим: простым, понятным. А поступки доктора Новицкого были непонятны, предосудительны, чужды. И потому казалось, что своим он быть никак не может...
Несколько часов назад, возвращаясь после обеденного перерыва в свой кабинет, Валентин увидел в коридоре Павла и обрадовался ему. Он всегда был рад Павлу: их встречи оставляли живые яркие воспоминания о небезопасных восхождениях на перевалы, вихревых спусках по сбегающим с горных склонов лыжням, соревнованиях по гигантскому слалому, веселому празднику масленицы. Но на этот раз их встреча ничего хорошего не сулила...
Валентин не сразу понял о чем говорит Павел и какое отношение к нему имеет Новицкий. А понять это уже было несложно: словесный портрет Новицкого был известен, и о том, что Павел - медик Валентин тоже знал. К тому же правая рука Павла висела на предохранительной косынке. Но это не сразу выстроилось в ряд, улеглось в сознании...
Первая мысль была о том, каким, должно быть, остолопом выглядит он Валентин - в глазах Инны Антоновны. Но тут же вспомнил ее слова о космосе и милицейском мундире и мысленно поблагодарил ее. Умница, она понимала, каково ему будет, когда он встретится с Новицким... Да, мы остаемся кому-то товарищами, друзьями и в белом халате, и в милицейском мундире и не можем уйти в сторону, отмежеваться от этих людей только потому, что они попали в беду. Куда как просто заявить самоотвод, занять место стороннего наблюдателя. Закон позволяет это, совесть - нет. Но как помочь человеку, которого ты обязан изобличить? Посоветовать признаться во всем? А если, послушав тебя, он станет говорить себе во вред?
Эти мысли не давали Валентину вникнуть в то, что говорил Павел. Но потом сумел взять себя в руки, сосредоточиться.
...Признает себя виновным в непреднамеренном убийстве Анатолия Зимовца? Ну, это уж слишком! На худой конец речь может пойти лишь о нанесении тяжелого телесного повреждения при превышении пределов необходимой самообороны. К сожалению, он не может сказать это Павлу. Пока не может...
- Когда ты ударил Зимовца, в его руке был нож?
Вопрос вырвался невольно, потому что это было самое главное: любой следователь спросил бы Павла об этом в первую очередь.
Понимал ли Павел значение своего ответа даже в такой вот полуофициальной беседе? Очевидно, понимал, потому что ответил не сразу: наморщил лоб, затем пальцами разгладил набежавшие морщины. Если бы он сказал: "Был" и продолжал настаивать на этом, ни один свидетель не сумел бы опровергнуть его утверждение потому, что наверняка об этом знали только двое: он - Павел Новицкий и уже мертвый Толик Зимовец, а еще потому, что через несколько мгновений все увидели нож в руке Зимовца, как он взмахнул им...
- Нет. В тот момент в его руке ножа не было.
