Последний дон - Пьюзо Марио (книги онлайн полные txt) 📗
Как любовника Вейла отличало скорее не умение, а энтузиазм. По сравнению с другими мужчинами он также выказывал гораздо большую благодарность за полученное наслаждение. Но больше всего в нем было восхитительно то, что, окончив заниматься сексом, он очень любил поговорить, и нагота нисколько не умеряла категоричность его суждений и ораторский пыл. Она нравилась Клавдии. Оказываясь без одежды, Вейл проявлял буквально обезьяньи проворство и ловкость, а кроме того, был так же волосат. Грудь его напоминала кусок войлока, и островки густых волос были даже на спине. И ненасытность его была также сродни обезьяньей. Он вцеплялся в ее обнаженное тело так, словно это был плод, который надо было сорвать с ветки. Его ненасытность поражала Клавдию, и она получала наслаждение от этой бесконечной мистерии секса. Ей также льстило то, что его знает весь мир, ей нравилось наблюдать его на телеэкране, слушать его немного напыщенные рассуждения о литературе и мрачные – о состоянии общественной морали. Он периодически хватался за трубку, которую на самом деле курил крайне редко, но она придавала ему воистину профессорский вид, особенно в сочетании с твидовым пиджаком с замшевыми заплатами на локтях. Однако в постели он был все же гораздо занятнее, чем на телеэкране. Напрочь лишен киногеничности.
Между ними никогда не возникало разговоров о «любви до гроба» или о «серьезных отношениях». Клавдии это было не нужно, а для Вейла подобные термины существовали лишь в области писательского труда. Они оба понимали, что он на тридцать лет старше ее, не говоря уж о том, что он не мог ей дать ничего, кроме своей славы. У них не было ничего общего, кроме литературы, а это, по мнению обоих, был самый ненадежный фундамент для строительства семьи.
Однако ей нравилось спорить с ним по поводу фильмов. Вейл настаивал на том, что кинематограф, эти движущиеся картинки, не является искусством, а представляет собой возврат к наскальным росписям, найденным в древних пещерах. В фильмах, по его мнению, не существует нормального языка, а поскольку язык является необходимым условием для развития человеческой расы, стало быть, кино олицетворяет собой регресс и малозначащее явление.
– По-твоему, выходит, что живопись тоже не искусство, и Бах, и Бетховен – тоже, и Микеланджело. Что за чушь!
И только спустя некоторое время до нее доходило, что он просто смеется над ней. Ему действительно нравилось подзуживать ее, но делал он это исключительно после того, как они позанимались любовью.
К тому времени, когда их обоих отстранили от работы над сценарием, они успели стать близкими друзьями, и накануне своего возвращения в Нью-Йорк Вейл подарил Клавдии маленькое несимметричное колечко с четырьмя драгоценными камушками разного цвета. Оно не выглядело дорогим, но являлось антикварной вещицей, и Вейлу пришлось потратить немало времени, чтобы отыскать его. С тех пор Клавдия носила колечко постоянно. Оно в ее представлении стало чем-то вроде счастливого талисмана.
Но после отъезда Вейла интимным отношениям между ними пришел конец. Когда – и если – он снова вернется в Лос-Анджелес, у Клавдии будет уже в разгаре новый роман. Вейл и сам понимал, что секс между ними являлся скорее проявлением дружбы, нежели страсти.
Ее прощальный подарок Вейлу был довольно своеобразен: Клавдия подробно рассказала ему, что и как делается в Голливуде. Поведала Вейлу о том, что написанный ими сценарий уже переписывается великим Бенни Слаем, легендарным мастером по этой части, который за переписывание чужих сценариев как-то раз даже выдвигался на получение «Оскара» и был знаменит тем, что из невинных и трогательных жизненных историй умеет делать ударные бестселлеры стоимостью в сто миллионов долларов. Можно не сомневаться, что он и из этой книги состряпает фильм, который покажется самому Вейлу отвратительным, а киностудии принесет кучу денег.
– Ну и пусть, – пожал плечами Вейл. – Зато я буду богат. У меня – десять процентов от чистой прибыли.
Клавдия посмотрела на него с нескрываемым сожалением.
– От чистой прибыли? Неужели ты всерьез в это веришь? Ты не получишь ни гроша, сколько бы денег ни принесла эта картина. В «ЛоддСтоуне» сидят гении по умению прятать деньги. У меня были права на прибыль от проката пяти картин, давших колоссальные сборы, но я не увидела из них ни единого цента. И ты тоже не увидишь.
Вейл снова пожал плечами. Казалось, что эта проблема его ничуть не занимает, отчего его поведение на протяжении следующих лет выглядело еще более необъяснимым.
Очередное любовное приключение заставило Клавдию вспомнить слова Эрнеста о том, что жизнь похожа на ящик гранат. Впервые в жизни, несмотря на весь свой ум, она связалась с человеком, который не подходил ей ни по каким статьям. Это был молодой и «гениальный» кинорежиссер. После него Клавдия по уши влюбилась в другого мужчину, перед чарами которого не устояла бы ни одна женщина на земле, но такого же не подходящего для нее.
Режиссер, молодой человек, всего лишь несколькими годами старше Клавдии, успел снять три удачных фильма, не только заслужившие восторженные похвалы критиков, но и принесшие высокие сборы. После этого новоиспеченный гений стал нарасхват. Компания «ЛоддСтоун» заключила с ним контракт на производство трех картин и дала ему в помощь Клавдию, которая должна была переработать сценарий для одной из них.
Одним из элементов гениальности молодого таланта являлась его способность четко представлять, что ему нужно. Он с самого начала в отношениях с Клавдией взял покровительственный тон. Она сценарист и к тому же женщина, а значит, по всем статьям, в соответствии с принятой в Голливуде иерархией, стоит гораздо ниже его. Они начали ссориться с первых же встреч.
Он велел ей написать сцену, которая, по ее мнению, никак не ложилась в канву всей сюжетной линии. Клавдия сразу сообразила, что эта сцена нужна ему лишь для того, чтобы лишний раз блеснуть своим режиссерским мастерством, и сказала:
– Я не могу написать ее. Она не имеет ничего общего с нашим сюжетом. В ней – только действие и работа для камеры.
– Из этого и состоит кино, – бросил он. – Делай, как велено.
– Не буду, – заупрямилась Клавдия. – Не хочу попусту тратить свое и твое время. Если надо, бери свои чертовы камеры и снимай как хочешь.
Режиссер не стал тратить время даже на то, чтобы толком разозлиться.
– Ты уволена. Прочь из кадра! – И хлопнул в ладоши, как на съемках.
Однако Скиппи Дир и Бобби Бентс заставили их помириться, а это, в свою очередь, стало возможным лишь потому, что режиссер был заинтригован упрямством Клавдии. Картина добилась успеха, и Клавдия была вынуждена признать, что этим фильм был обязан скорее таланту режиссера, нежели ее дарованию сценариста. Неудивительно, что она не смогла увидеть будущий фильм глазами режиссера.
Они очутились в постели по чистой случайности, но тут Клавдию поджидало разочарование. Режиссер оказался не на высоте. Наотрез отказался раздеться и занимался любовью, не снимая рубашки. И все же Клавдия продолжала упорно цепляться за свою мечту, представляя, как вдвоем они создают великие кинематографические полотна. Самый великий дуэт сценариста и режиссера всех времен и народов. Она была готова занимать подчиненное положение и добровольно принести свой талант на алтарь его гения. Объединив свои усилия, они смогут создать невиданные раньше картины и превратятся в живую легенду.
Их связь продолжалась в течение месяца, пока Клавдия не закончила работу над сценарием «Мессалины» и не показала его любовнику. Он прочитал его и отшвырнул в сторону.
– Ты умненькая девочка, но я не стал бы выбрасывать год своей жизни на постановку такого фильма.
– Это всего лишь черновые наброски, – сказала Клавдия.
– Господи, до чего же я ненавижу людей, которые пользуются личными отношениями для того, чтобы любой ценой пролезть в кино! – патетически воскликнул режиссер.
В ту же секунду любовь Клавдии испарилась, словно капля воды на раскаленной плите.
