Казароза - Юзефович Леонид Абрамович (хороший книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— Померещилось, — не поверил Свечников. Подошли к Стефановскому училищу. По времени Даневич с Порохом уже должны были ждать возле крыльца, но не ждали. По фасаду ни в одном из окон света не было. Убедившись, что двери заперты, Свечников решил идти через черный ход и двинулся к торцу здания, к воротам, ведущим во двор. Вагин поплелся за ним.
Обогнули училищную часовню со снесенным крестом и провалами выбитых окон. На темном кирпиче белели начертанные мелом имена тех, кто по ночам совокуплялся или распивал кумышку под этими стенами.
— И на обломках самовластья напишут наши имена, — процитировал Вагин.
Дворовые постройки растащили на дрова, остались каменные фундаменты каких-то сараев, слежавшийся мусор, груды битого кирпича и ржавого кровельного железа. Такие картины открывались в самых неожиданных местах посреди городского пейзажа. От них веяло мерзостью запустения, к которому все давно привыкли, как привыкают к плохой воде или хронической болезни.
Поодаль торчала дощатая будка нужника со свежеоструганной вертушкой на дверке. Особый отдел, вспомнил Свечников. Где-то на подходе к нему Ида Лазаревна подобрала бельгийский «байяр» шестого калибра. Сейчас он лежал в кармане.
На двери черного хода висел амбарный замок. Свечников задрал голову, прикидывая, что можно, конечно, залезть по пожарной лестнице, как Даневич, оттуда перебраться на карниз и открыть оконную раму или на худой конец высадить стекло, если изнутри задвинули шпингалет, но заниматься акробатикой не хотелось. Он выбрал из груды щебня относительно целый кирпич, обмотал замок найденной здесь же тряпкой и двумя ударами сбил его вместе со скобой. Она легко вылезла из трухлявых досок. С трудом приоткрыли вросшую в землю дверь, протиснулись в щель, зажгли свечку. В свечном пламени поплыли исчерканные похабщиной стены, зашевелился под потолком пустой шнур электропроводки. С площадки второго этажа вышли в рекреацию. Актовый зал был открыт, в оконных проемах стояло бледно-синее небо июльской ночи.
Свечников шагнул к окну, и опять возникло безотчетное чувство, будто на него кто-то смотрит. Он задернул шторы на этом окне, двинулся к следующему, чтобы сделать то же самое.
— Если включить электричество, со двора все равно будет видно, — предупредил Вагин.
— Не будет. Мы только одну лампочку включим, за сценой.
— Вы кого-то боитесь?
— Никого я не боюсь.
— Тогда почему просто не зажечь свет?
— Давай зажжем, — обрадовался Свечников, словно сам до этого додуматься не мог, и лихо щелкнул выключателем.
Ничего не произошло, лампочка не загорелась. Он попробовал другой, третий — тот же результат. Видимо, не работала электростанция.
Вагин задул свечу. Когда глаза привыкли к темноте, выяснилось, что в зале вовсе не так темно, как казалось минуту назад. Луна уже взошла и набрала силу, в ее сиянии отчетливо проступили ряды стульев, край сцены, лесенка сбоку. Блестел рояль, видна была даже натянутая над сценой проволока, к которой крепился занавес. По ней пунктиром, пропадая в тех местах, где она изгибалась и отклонялась от кратчайшего расстояния между краями рампы, скользил небесный свет.
— Покажи, где ты вчера сидел? — велел Свечников. Вагин показал.
— Осипов сидел рядом с тобой?
— Да, но потом отсел правее, чтобы лучше видеть. Вы ему мешали.
— Я?
— Он сказал мне, что вы заслоняли ее… Казарозу. Подхватив стул, Свечников поднялся с ним на сцену, поставил его там, где она стояла вчера в розовом луче. Сенмова кушис ми кун бруста вундо. Пятна ее крови на досках не заметны были в полутьме. Он спрыгнул вниз, нашел свое вчерашнее место в четвертом ряду и встал возле. Смутно вспоминалось, что слушал её стоя.
— Осипов сидел справа от тебя? — спросил он.
— Да. Ближе к окну.
— Сядь на его место. Вагин сел.
— Стул на сцене, это она… Казароза, — объяснил Свечников. — Теперь смотри, заслоняю я тебе ее или нет.
— Нет, — сказал Вагин, — если она стояла там, где вы думаете. Но если, как мне кажется, шага на два левее, то возможно.
— А Варанкин где был в это время?
— Не знаю. Я за ним не следил.
— Не у окна?
— Может быть. Темно было.
— А Даневич?
— Он сидел за мной с каким-то парнем, а позже прошел вперед.
— Точно?
— Точно. Сначала к ним подошел Сикорский и велел им уходить, но они ответили, что не уйдут.
— Сикорский? — удивился Свечников. — Он же все время был возле сцены.
— Может быть, но, когда погасили свет, он к ним подходил.
— И что потом?
— Потом Даневич что-то сказал этому парню и пошел.
— Куда?
— Сначала налево, потом по проходу вперед.
— По проходу со стороны двери?
— Естественно, раз от меня налево. Оттуда хотел, видимо, пролезть в середину ряда, и на него зашипели. Казароза уже начала петь.
— Где примерно это было?
— Вон там.
Свечников отошел в указанном направлении и тронул спинку крайнего в ряду стула.
— Здесь?
— Ближе к сцене.
— Здесь?
— Где-то тут, но правее.
— Здесь?
— Приблизительно.
Свечников взгромоздил один стул на другой, отмечая таким образом примерное местонахождение Даневича, затем пробрался между рядами и встал возле самого дальнего от сцены окна. Вчера оно было открыто, к нему тянулись все те, кто якобы хотел подышать свежим воздухом. Варанкин, впрочем, пошел туда, чтобы плотнее всунуть в штепсель вилку своего аппарата.
Это была первая точка, место Казарозы на сцене — вторая, Даневича в зале — третья. Они образовывали вершины почти равностороннего треугольника, провести через них одну прямую линию было невозможно. Стул, стоявший на сиденье другого стула, находился слишком далеко от стула на сцене. Отсюда, целясь в Даневича, Варанкин никак не мог попасть в Казарозу. Значит, в нее он и стрелял.
Свеча была зажжена снова. Покапав горячив воском, Свечников прилепил ее к подоконнику, присел рядом и на обороте листа с «Основами гомаранизма» синим концом своего двухцветного карандаша и тоже по пунктам начал восстанавливать вероятную последовательность событий:
1. Раньше К. была жрицей в гиллелистском храме.
2. Она знала, что Варанкин теперь живет здесь, поэтому и захотела поехать сюда на гастроли. Ей нужно было с ним встретиться. Вот почему она так легко согласилась петь в клубе.
3. В гиллелизме она давно разочаровалась. Возможно, придание новой религии осязательных форм зашло чересчур далеко, вплоть до каких-то мрачных обрядов, но она слишком поздно поняла, какому божеству ее заставляют служить. Отсюда настроение, выраженное в стихах на билете.
Вагин стоял у рояля и одним пальцем перебирал клавиши, нащупывая какую-то мелодию.
— Шуберт, «Баркарола», — сказал он, когда это у него наконец получилось.
Под его музыку Свечников добавил еще три пункта:
4. К. порвала с гиллелистами и унесла с собой их священный символ. Они, видимо, угрожали ей, и она решила вернуть гипсовую ручку Варанкину.
5. Варанкин не верил, что она будет молчать о том, что происходило в гиллелистских храмах. Если бы это стало известно, тень легла бы и на гомаранизм в его сегодняшнем виде. Варанкин решил ее убить. Сделать это предполагалось после концерта, но подвернулся удобный момент, ион им воспользовался.
6. Если за Вагиным вчера действительно кто-то шел, это мог быть Варанкин. Ему нужна была ручка, и он знал, что она лежит в сумочке.
Все казалось логично, однако эта схема не давала ответа на ряд важных вопросов. Свечников записал их уже не синим, а красным концом карандаша, нумеруя не цифрами, а буквами:
а) Откуда Осипову известно, что К. была «печальной жрицей на кровавом чужом алтаре» ? Что конкретно стоит за словом «кровавый» ?
б) Почему он выспрашивал у Вагина про сумочку!
в) Почему арестовали Варанкина!
г) Даневич сознательно врет, будто Варанкин стрелял в него, или сам в это Верит?
