Школа двойников - Баконина Марианна Станиславовна (читать книги онлайн бесплатно регистрация TXT) 📗
– Кирюша, скажи, пожалуйста, вот тут у тебя написано – «Иордан». Что это за страна Иордан?
Обозреватель Долгий пожал плечами:
– Ну, эта… там еще король умер в прошлом году.
Кирюша ответил верно, похороны короля Хусейна освещала вся мировая пресса.
– А как по-русски называется эта страна? – терпеливо гнула свою линию Лизавета. Сей вопрос они с Кирюшей обсуждали уже не раз.
– Так и называется! – беззлобно оскалился Кирюша. Он был человек сугубо мирный, ссориться не любил и откровенно страдал, когда к нему приставали с разными пустяками.
– Кирюша, – с напором произнесла Лизавета, – мы же об этом говорили, по-английски все правильно – Jordan, а по-русски…
Кирюша обижено набычился.
– Как же по-русски? – Лизавета подождала секунд сорок и ответила сама: – Иордания.
– Но ведь и так понятно, – резонно заметил обозреватель Долгий.
– Ты должен быть точным. Не ровен час – твои географические новости доведут до инфаркта какого-нибудь учителя, а бдительные пенсионеры снова будут звонить мне и объяснять, как называется Иордания. Заметь: мне, а не тебе. Ну, поправь…
Кирюша, пыхтя, вставил в текст две буквы, причем сделал это так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений – он уступает грубой и тупой силе.
– Теперь вот что, Кирюша, у тебя тут написано: «На заседании Парламентской ассамблеи Совета Европы снова всплыли дейтоновские соглашения по Боснии». Что такое дейтоновские соглашения?
Кирюша не ответил – догадался, что вопрос риторический. Пыхтение усилилось.
– Если бы их подписали в некоем городке Дейтонове, они были бы дейтоновские. А дело было, если мне не изменяет память, в Дейтоне, следовательно, соглашения – дейтонские.
– А на Останкино говорят «дейтоновские»! – важно изрек Кирюша.
– Во-первых, такого не может быть, а во-вторых, мне не интересно, что говорят на Останкино. – От этого аргумента так попахивало пресмыкательством перед всем столичным, что Лизавета разозлилась по-настоящему. – А в советские паспорта вписывают отчество «Никитович», тем не менее по правилам русского языка следует говорить «Никитич», так же как «Ильич». И писали бы «Ильевич», да только вождь родился до революции!
Кирюша покорно сделал соглашения дейтонскими.
– Теперь вот тут. – Лизавета прогнала текст на экране до четвертого сюжета. – У тебя написано про какого-то Сама Нуджому. Это кто такой? – Кирюша замолк. – Президент Намибии, да? Как его зовут?
– Я с ним не знаком! – огрызнулся Долгий.
Лизавета, удивленная неожиданной агрессивностью собеседника, оглянулась. За ее спиной стоял Саша Маневич. Когда Кирюшу ругали при посторонних, а не наедине, Долгий становился койотом, злобным и задиристым. У Лизаветы закаменела щека.
– Это твое личное дело… Я бы даже сказала – твое личное несчастье. При случае рекомендую познакомиться. Но дело в другом. Ты, сколько я помню, отвечаешь у нас за международные дела, поэтому знать, как именно зовут президента страны, которая десять лет назад в трудной борьбе завоевала независимость, входит в твои должностные обязанности.
Напоминание о должностных обязанностях Кирюша воспринял как личное оскорбление. Однако переспросил:
– Как, как его зовут?
И под диктовку, по буквам записал – «Сэм Нуйома». После чего, не прощаясь, вышел.
– Эко ты его сурово. – Маневич плюхнулся на цветастый диван.
– Не могу больше, устала… – Она вздохнула. – Это какая-то интеллектуальная девственность, или, скорее, интеллектуальное безбожие, причем воинствующее… Вот он записал, как зовут этого несчастного Нуйому. Думаешь, в следующий раз напишет правильно? Ничего подобного. Я проверяла. И не только я. Как-то Лана Верейская пять раз его поправляла: «Монтсеррат Кабалье, Монтсеррат Кабалье», все равно у него получилось Кабальеро.
– Ага, – поддержал ее Маневич, – мне Лана тоже как-то жаловалась: он ей Масленицу на Кипре устроил – под тем предлогом, что греки-киприоты православные. Она кричала: «Басурман! Нехристь! Ты еще катание на тройках в Лимасоле организуй!» А когда он назвал бельгийскую королеву Беатриче, Лана спросила, имеет ли он в виду подругу небезызвестного Данте, на что Кирюша ответил – мол, про ее роман с Дантоном «Рейтер» ничего не прислал.
Кирюшины ляпы можно было обсуждать вечно. Это занятие давно стало в редакции рутинным развлечением, о них говорили, когда больше не о чем было говорить. Долгого воспитывали и перевоспитывали. В результате он стал чаще улыбаться и чаще возражал: «Но ведь меня же и так все поняли».
Лизавета вытащила из пасти принтера распечатанные тассовки – незаметно и навеки внедрилось это словечко в лексику «великого и могучего»…
– Ты очень загружена? – озабоченно поинтересовался Саша. Сам он был постоянно чем-то занят – переговорами, съемками, текстами, – а потому уважал занятость других.
– Нет, милый, для тебя время всегда найду! Я получила твое сумбурное послание. Очень рада, что Леночка нашлась.
Маневич сурово остановил ее:
– Значит, послание действительно было сумбурным. Нашли тело Леночки. В подвале.
В комнате повисла долгая пауза. Лизавета почему-то уставилась на экран компьютера, где по-прежнему можно было прочитать опус Долгого. Но она не читала – строчки расплывались. Значит, напрасно она себя утешала. Все еще страшнее, чем ей казалось. Лизавета опустила глаза и заметила, что руки у нее трясутся.
– Как? Где? – Она прикусила пальцы. – Как это – тело?!
– Мне позвонил Леночкин муж, Валера. Вернее, он звонил тебе, но я сказал, что могу тебя заменить. Его вызывали на опознание. Леночка умерла. От кровоизлияния в мозг. Ее нашли рабочие. В подвале. Долго не могли опознать труп. Потом связали неопознанный труп с заявлениями о пропавших и завели новое дело.
– Дело? Ты хочешь сказать, ее убили?
– Я сказал то, что сказал. Умерла… – Саша судорожно сжал губы, потом повторил последнее слово по слогам, отчетливо и оттого вдвойне страшно: – У-мер-ла.
– Нет… Как это, не может быть, ты сказал, в подвале… – Лизавета с трудом подыскивала слова. Теперь тряслись не только руки – она дрожала всем телом. Ее буквально колотило от озноба, хотя в комнате было тепло. От страшной вести веяло жутким холодом. Мысли путались. – Умерла в подвале? Как это может быть?
– Не знаю… Могу рассказать только то, что мне известно. Вчера вечером Валеру вызвали из отделения, отвезли на опознание. Он ее узнал. Платье, пальто – вся одежда ее. – Маневич помолчал, вспоминая. – Это точно Леночка, никаких сомнений. Муж, естественно, в шоке, он странно говорил, как блаженный. Мол, это она, а дело закрыто, родственникам разрешили забрать тело. Я половину не понял, что он говорил. Но что-то вроде этого. Я, как с ним поговорил, сразу рванул в отделение, даже без звонка. Нашел этого дознавателя, на котором висело дело о пропаже. Приятный, как оказалось, парень, это он всюду приметы разослал, очень оперативно, обычно так быстро не делают, потому ее и опознали, так что он молодец. – Саша славился умением быстро и качественно налаживать отношения с правоохранительными органами, особенно с низами, с теми, кто трудится на земле. – Хороший парень, хоть и новичок, – повторил свою характеристику Маневич и неожиданно добавил: – В общем, сегодня он закрывает дело.
– Как закрывает! Как его можно закрывать, если его только открыли? Тут же все непонятно! Они что, суки, этого не видят? Или хотят поскорее прикрыть свою задницу? – не сдержалась Лизавета. Саша от удивления даже вскочил с дивана – Зорина не любила открытую брань и всегда ставила на место любителей ненормативной лексики. А тут… Впрочем, понять можно: за годы работы на телевидении Лизавета так и не привыкла к тому, что подход к расследованию «глухих» дел – а именно таким было, с точки зрения отделения, исчезновение студийного гримера, – мягко говоря, отличался своеобразием. Ведь Лизавета не специализировалась на криминале, а занималась им параллельно с прочими темами. Саша воспринимал все спокойнее. Что поделаешь, жизнь – не сахар…
