Трехдневный детектив - Колбергс Андрис Леонидович (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
— Во что?
— В «буру».
— Первый раз слышу.
— А в «очко»?
— В «очко» я мастер! Никто во всем поселке не мог меня обыграть. Главное — не надо дергаться, надо банковать. Мне везет в карты. В «очко» я всех обставлял!
Он родился специально для того, чтоб его очистили до рубашки, подумал Вася и незаметно еще раз осмотрел свитер — он был из хорошей шерсти. Не сгодится самому, можно загнать.
Играли на нижних нарах, забравшись в последнюю секцию; сторожу у двери платили по сигарете с банка. Сторож сигналил, если в опасной близости появлялся контролер, Вася ловко совал карты под матрац, и они оба с Никифором бежали к столу и делали вид, будто читают газеты.
Вася дал Никифору выиграть две пачки курева, банку консервов, полкилограмма сахару и драные валенки без галош. Никифор не находил места от радости и ерзал так, что нары скрипели. Ну, теперь Вася видит, что у Никифора нет соперников в картах! Но он добрый, и консервы они за ужином поделят поровну.
Интересно, как ты, Накифор, голым пойдешь на ужин? — подумал Вася, увеличил ставку в три раза, деля банк, подпихнул десятку в середину, чтобы потом забрать ее себе, и сдал Никифору две карты. Для карточного шулера средней руки это обычный трюк. Сторож просунул голову в дверь и просигналил, что поблизости контролер.
В сознании Васи всплыли бедствия карцера и другие неприятности, которыми грозит запрещенная игра в карты. Это пугало его, как пугает подростка основательная трепка, которую он может получить от отца.
Еще придется из-за этой деревенщины две недели сидеть на одних сухарях, испуганно подумал Вася. Нечего возиться, надо по-быстрому обчистить фраера — и баста!
Умей Вася читать мысли, он был бы трагически изумлен — его партнер размышлял точно о том же.
— Девятнадцать… — Вася-Кот открыл карты.
— Двадцать… — Никифор забрал банк.
— Тебе и правда по-свински везет, — от души засмеялся Вася.
Но в следующие десять минут Вася-Кот перестал понимать, что происходит. Карта к Васе не шла. Шестнадцать, семнадцать, девятнадцать… Он распростился с рабочими штанами, полосатой рубашкой и новыми носками. Потом за какие-нибудь две минуты проиграл свой роскошный пиджак.
Вася с силой швырнул его в лицо Никифору, чтобы вывести его из равновесия.
— Жулишь!
— Докажи! — ледяным голосом ответил Никифор, и интонация была совсем необычной для него.
Еще двумя минутами позже Вася простился с ватником и шапкой.
— Прирежу! Пасть порву! Выложу! — кричал Вася.
Услышав шум, бдительный сторож бросил на произвол судьбы еще не полученный гонорар и пустился наутек. У него была надежда на досрочное освобождение, и ему вовсе не светило, чтобы она скапустилась из-за двух дюжин сигарет.
— Ни фига я тебе, жулику, не отдам! — Вася решил кончать игру, забрать свое «незаконно» отнятое имущество и гнать Никифора в шею, а еще на прощанье дать ему табуреткой по ребрам, чтобы злость выместить.
— В Ветлаге такие, как ты, мне сапоги чистили, на Воркуте они мне пятки чесали, чтобы спалось сладко на Колыме… — зарычал Никифор.
Вася — Кот побелел. Он слыхал, что в местной тюрьме сидит авторитет уголовного мира — Рвач, вор с «пышным хвостом», значит, почти маркиз. И вот Вася попал к нему в лапы!
Никифор — Рвач поднялся и сказал:
— Рассчитаемся после ужина! Сапоги у тебя какого размера?
— Сороковой.
— Малы… Обменяю.
И, сунув под мышку почти все выигранное имущество, он исчез.
Вася — Кот глянул на сапоги. Они ярко и грустно блестели. Нет, их он не отдаст!
— Сапоги он не получит! — Вася стукнул татуированным кулаком по нарам.
Заключенные уже возвращались из рабочей зоны, слышны были их голоса. Вася-Кот сорвал со стены красный огнетушитель типа «Богатырь», развинтил и вынул капсулу с серной кислотой. Потом взял стакан, налил воды из графина, добавил туда немного серной кислоты, швырнул ампулу с остатком на пол, выпил жидкость и разлегся на глинобитном полу. Прислушался — заключенные уже приближались к двери. Он закрыл глаза.
Васю — Кота увезли в тюремную больницу. Такие попытки самоубийства, а в действительности — симуляции попыток, не были чем-то необычным. Глотали косточки домино, ложки и даже цепи, которыми к парашам крепилась крышка, курили шелк, вдыхали тертое стекло, ломали пальцы рук и ног, Причины были разные. Вася-Кот, например, хотя и не отдал долг, но репутацию сохранил, а после попытки к самоубийству долги больше не взыскивали. Некоторые умышленно увечили себя, надеясь, что судьи, принимающие решение о досрочном освобождении, смягчатся при виде урода, другие просто надеялись поваляться какое-то время в больнице и посмотреть на медсестер; иные мечтали получить инвалидность второй группы, чтобы не надо было работать. Самоувечья обычно не могли и не особенно старались доказать — изувеченного человека всегда жалко. Врачи добросовестно ухаживали за ними — разницы между больницами в тюрьме и на воле не было.
Василию сделали промывание желудка, выругали, объяснили, что нехорошо пить серную кислоту, и уложили в двухместной палате на койку с чистыми простынями. Вторая койка, к сожалению, пустовала. Скучища такая, что впору газеты читать.
Койка пустовала целый месяц, но потом однажды посреди ночи санитары принесли в палату долговязого белого как лунь старика с невероятно светлыми глазами и впалыми щеками. Сбежались доктора и сестры, кололи старика чуть не в оба бедра сразу, давали ему пить какие-то таблетки и дышать из кислородной подушки.
Они хотят поставить этого жмурика на ноги, думал Вася. Ничего у них не выйдет. По лицу видно — не жилец!
Старик дышал глубоко и хрипло. Сестра наказала Васе вызвать ее, если старику станет хуже, и Вася свято ей обещал.
Спустя час или два старик вдруг тихо спросил:
— Ты был на фронте?
В палате горел ночник, но Васю-Кота старик все равно не видел, потому что не мог повернуться и глядел в потолок.
— Мне тогда было десять.
— Значит, ты молодой, вся жизнь у тебя впереди. Старик умолк и молчал добрых полчаса, потом сказал:
— На фронте все по-другому.
И опять нависла долгая тишина, но Вася не мог уснуть, его пугал странный старик.
— Когда-то я был большим человеком, много работал… — старик говорил с длинными паузами, словно собираясь с силами для следующей фразы. — Теперь мне больше нет смысла жить… Я и не хочу жить… И я умру оттого, что совсем не хочу жить…
— Здесь хорошие врачи.
— Никто мне не вернет то, что утрачено.
— Главное — это жить!
— Живешь, пока трудишься.
— Тогда я уже давным-давно в жмуриках.
— Значит, так оно и есть.
Утром врачи опять проверили, как работает сердце старика, и сказали, что кризис миновал. Старик попросил почитать ему газеты. Он хотел, чтобы Вася читал о промышленных предприятиях, и стоило Васе перейти к колхозной жизни, как он спрашивал:
— А об экономике ничего больше нет?
И Васе пришлось читать ему о промышленности из старых газет, но старику было все равно, из каких. Казалось, эти цифры, эти проценты, проблемы реставрации цехов, ускорения темпов монтажа станков, стандартизации крупнопанельных конструкций звучали для него, как божественная музыка. Он закрыл глаза, и лицо его озарило блаженство, он даже уснул и, наверно, видел хорошие сны.
Следующую ночь Василий проснулся от тишины. Он не мог сообразить, что случилось, но наконец понял, что старик больше не дышит… Василий спрыгнул с койки, но в тот же миг старик опять начал дышать и даже заговорил:
— Василий!
— Да!
— Когда ты освобождаешься?
— Через два года.
— Все равно… Мне конец…
— Да ну уж… — Василий хотел сказать весело, но не очень-то получилось.
Послушай! Когда освободишься, поезжай в Ригу, в Юрмалу, и найди моего сына. Он там работает на спасательной станции. Его зовут Хуго Лангерманис. Повтори!
— Хуго Лангерманис.
— Возле нашей старой дачи… на тропинке, что ведет к морю, возле калитки зарыта молочная бутылка. Он будет знать, что с ней делать… И пусть он даст тебе за это одну тысячу! Запомни! Скажи, что я думал о нем до самого конца. И скажи, пусть закончит институт… И про бутылку… Это последнее, чем я могу помочь мальчику… Я всегда хотел ему помочь…
