Мертвые не лгут - Литвиновы Анна и Сергей (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
Как впоследствии не раз вспоминала Лина, решение проживать отдельно стало дальновиднейшим, ибо и свекровь, и теща не только имели собственное ви́дение того, как должно строить отношения юным новобрачным, но и наперебой эти свои мнения выказывали – что напрочь могло уморить росточек молодой семьи. Когда старшее поколение находится на расстоянии, юнцам разрулить свои проблемы проще.
Посему девушка сняла за пятьдесят тогда еще полновесных советских рублей для себя и Пети комнату в огромной коммунальной квартире, на восемь кухонных столов – зато в самом центре столицы, на площади (тогда еще) Ногина. И принялась осваивать сложную науку выстраивания отношений с соседками, организации быта и непосредственного управления молодым мужем.
Надо сказать, что даже в самом юном возрасте Петенька Остужев оказался, несмотря на свой потусторонний вид, на удивление приспособлен для добывания денег, чтобы прокормить возлюбленную молодую жену. Широта познаний и могучесть ума были столь велики, что его охотно взяли на кафедру на ставку лаборанта, и он переводил с двух языков, с английского и немецкого, составлял библиографии, придумывал и организовывал опыты – словом, не один десяток аспирантов, преподавателей, доцентов и даже профессоров кормились от его интеллектуальной мощи. Иные, наиболее благородные и имевшие доступ к материальным ресурсам, подбрасывали Петюне то материальную помощь, то путевку в профилакторий.
Поэтому, даже несмотря на изрядную по тем временам сумму, которую семейка ежемесячно выкладывала за съемное жилье, она особо не нуждалась. Тем более что Остужев оказался крайне неприхотлив во всех бытовых вопросах, включая еду. Мамаша его по жизни никогда не баловала. На завтрак ему достаточно было яичницы (или пары яичек вкрутую), на обед хватало жареной картошки с куском обжаренной колбасы. А нет – сойдет та же картошка, залитая сверху яйцом. Или макароны, усыпанные сахаром. Или даже белый хлеб, намазанный сливочным маслом, с тем же песком. Вдобавок ведь и время в Москве наступило сложное: одновременно с безоглядным расширением ассортимента тем, дозволенных в печати и на ТВ, резко сократился (и без того скудный) ассортимент магазинов и запасов в холодильнике. Даже за столь любимыми Петечкой яйцами Лине требовалось выстаивать очереди, иной раз по нескольку часов, с ограничением: не более двух десятков в руки.
Нечего говорить, что прочие бытовые хлопоты также свалились на хрупкие Линочкины плечи. Юный Остужев не знал, что рубашки и трусы для него сначала стираются Линочкой (вручную, в ванной), а потом гладятся. Чудесным образом на коврике для него всегда по утрам возникали начищенные штиблеты. Петечка ненавидел стричь ногти, и она освоила искусство маникюра. Он никогда не причесывался. Терпеть не мог стрижку и бритье бороды, и она взяла в руки ножницы и купила по случаю парикмахерскую машинку. В общем, надо признать, что в данном случае права была теща, когда с изрядным пафосом восклицала: Линочка отдала этому типу всю себя!
Помимо материальных и бытовых хлопот приходилось учиться. Остужев выхлопотал для обоих свободное посещение. Но ему-то с его знаниями и талантами зачеты с коллоквиумами и экзаменами было сдать раз плюнуть. А ей и над учебниками приходилось ночами корпеть.
Затем молодую семью накрыла новая напасть. Советский Союз неудержимо двигался к своему развалу, в Москве начались митинги, демонстрации: за новую конституцию, против КПСС, КГБ и партийных привилегий, за межрегиональную группу, Попова, Собчака и Ельцина. Пару раз Петечка подбил Линочку сходить на митинги – не то чтобы он стал политизированным (хотя партию, правительство и тайную полицию не любил), просто ему казалось интересным на примере проследить, как коммуницируют с толпой сторонников оппозиционные народные вожди. Ну, сходили – и сходили. Покричали вместе со всеми: «Долой шестую статью!» [1]и «Борис – борись!»
Но спустя пару недель Линочка начала замечать неладное. Петечка ее стал каким-то нервным. Даже на нее принялся повышать голос, а всесокрушающая его сексуальная тяга, наоборот, ослабела. Она пыталась с ним – в хорошие минуты, после ужина с жареной картошкой – откровенно поговорить, узнать, что такое. Он хмуро отмалчивался.
Неприятные явления нарастали. Юный муж ощутимо побледнел и стал худеть. Несколько раз она замечала, проснувшись глубокой ночью, что Петечка ее не спит. Такое случалось и раньше – но в случаях бессонницы он сидел обычно за столом и при свете лампы лихорадочно что-то строчил в своих рабочих тетрадях: записывал идеи и мысли. Теперь же он лежал навзничь, без света, в напряженной позе – но глаза открыты, явно не дремлет, а о чем-то думает. Она спрашивала спросонья, что такое, – Петечка всякий раз отвечал грубо. Попыталась вызвать его на разговор в светлое время суток – снова рык, что ранее для него было совсем нехарактерно.
А потом однажды вечером, когда в огромной коммунальной квартире, на удивление, не оказалось никого из соседей, он зазвал ее в ванную, включил воду и стал говорить странные вещи. Сначала она подумала, что дурачится, прикалывается, шутит – но потом глянула в остекленевшие глаза, в которых плескался совсем не юмор, а, наоборот, страх, и поняла, что он, ой-ей-ей, всерьез. А Петечка втирал ей, что за ним следит КГБ – он это точно знает, сам видел, и телефон их агенты прослушивают, и на кафедре про него вызнают. «И Перфильевна (соседка) ходит, вынюхивает, подслушивает – явно им стучит».
– Но с какой стати КГБ вдруг понадобилось следить за тобой?! – искренне удивилась она. – Ты что, шпион американский?
– Мы же с тобой ходили на митинг!!!
– Ну и что? Сотни тысяч людей ходили. За ними за всеми что, тоже следят?
– Помнишь, нас тогда какой-то тип в толпе, в пыжиковой шапке, снимал на камеру? Явно из Комитета. Вот я и попал к ним в разработку.
– Ох, Петя, им бы сейчас своих пересчитать – до тебя ли им дело? Все у них рушится: и Кремль, и Лубянка!
– Напрасно ты так думаешь! – высокомерно проговорил он, и по выражению его лица Линочка поняла, что он ей совсем не поверил.
А наутро начались совсем кранты: Петечка, хоть и проснулся – да и спал ли вообще? – отказался покинуть кровать. Сказал, что в институт не пойдет, потому что все, и коллеги на кафедре, и студенты в группе – все обращают на него внимание, за глаза над ним посмеиваются, хохочут на его счет и издеваются. Никакие логические доводы Лины действия на него не возымели. Пришлось оставить мужа в постели.
Когда обычный человек сталкивается с проявлением явного психического нездоровья, особенно со стороны близкого, его, как правило, охватывает растерянность и паника: что делать и как помочь? Или же он, напротив, не принимает ситуацию всерьез и пытается вылечить народными средствами: развеяться, в баньку сходить, обстановку переменить. К чести Линочки следует сказать, что она не стала тянуть время в надежде, как часто бывает, что человек отоспится/одумается/само пройдет. Избежала она и другой крайности: вызова скорой психиатрической и помещения молодого мужа в Кащенко. Напротив, юная жена стала действовать единственно верным в тех обстоятельствах методом.
К счастью, у Линочки имелся знакомый доктор, терапевт, старый семейный врач, чуть ли ни дальний родственник. Он и матерь ее пользовал, и саму Линочку. К нему она немедленно, из близлежащего телефона-автомата, и стала звонить (совершенно недопустимо было совершать подобные звонки во всеуслышание из коммунальной квартиры). Взяв с терапевта слово, что тот ничего не скажет ее родительнице, девушка описала проблему.
Доктор оказался категоричен: «Надо срочно лечить!» – и дал телефон своего приятеля и, как он выразился, «соответствующего специалиста». «Специалист» оказался по телефону доступен и, только начав выслушивать рассказ Линочки, молвил: «Приезжайте ко мне домой сегодня вечером. Вытащите мужа под любым предлогом. А пока – не оставляйте его одного, позвоните на кафедру и скажите, что он заболел – погода гнилая, грипп ходит».
