Человека преследует тень - Шульман Илья Михайлович (список книг TXT) 📗
— Ты, паря, другое прочти, — с трудом выговорил Степан Кузьмич. — Не то читаешь!..
Он встал, высокий, прямой и чуть сутулый, быстро прошел в свою комнату, и оттуда сразу же послышался тонкий писк открываемой дверцы книжного шкафа.
— Вот, читай, — сунул он Ковачу книгу и добавил: — Да погромче, паря!
Ковач удивленно посмотрел на Кузьмича, на сестру, повертел в руках томик Ленина и стал читать вслух раскрытую Гудовым страницу:
— «Когда мы победим в мировом масштабе, мы, думается мне, сделаем из золота общественные отхожие места на улицах нескольких самых больших городов мира».
Ковач громко расхохотался:
— Ой, не могу! Кузьмич меня политграмоте учит!
Анна поднялась, порываясь что-то сказать, но промолчала и только выжидательно переводила глаза с Гудова на брата, с брата на Гудова. «О чем хотела сказать?» — чуть было не спросил Степан Кузьмич, но не решился и ушел к себе.
Поздно вечером, когда он вышел покурить на крыльцо, рядом с ним оказалась Анна.
— Ты прости, Кузьмич, нас с братом... Нехорошие мы, а ты такой... надежный и сильный.
Анна заплакала, и Гудов, утешая ее, вдруг обнял маленькую вздрагивающую женщину. Так и стояли они, пока не закашлял на соседнем крыльце сосед — механик драги.
Анна тихонько отстранилась и ушла в дом мягкими, неслышными шагами, а Кузьмич долго еще стоял один и по шорохам, доносившимся из дома, старался догадаться, что делает сейчас эта ставшая ему вдруг близкой молчаливая женщина.
О ней и о событиях последних недель думал старатель в далекой тайге, ожидая, когда костер отогреет землю, чтобы пройти шурф еще на ладонь.
— А-у-у! — донеслось откуда-то издалека. — А-у-у!..
Гудов насторожился, накрыл курткой тряпицу с горстью золота, сделал несколько шагов в сторону звука.
— Кузь-мич-ч! — уже ясно услышал он и пошел вперед, волнуясь, приглаживая свои упрямые седые волосы, по краям лысины.
— Ой, Кузьмич, слава богу! Думала, что не найду, — одним дыханием выпалила запыхавшаяся Анна.
Она подошла к Гудову и ткнулась лбом в его жесткие короткие усы.
— Уехал брат за продуктами, а одной так плохо!
— Ладно уж, — только и оказал Гудов, когда она неторопливо расстелила салфетку и стала расставлять на ней тарелочки и баночки с едой.
Было совсем темно, когда они кончили есть.
— Проводить до дороги, что ли?
— Не надо...
Не глядя на нее, Степан Кузьмич наломал мягкого пахучего стланика, набросал поверх него одежду, покрыл одеялом.
Пока Анна раздевалась, Гудов рубил и бросал в огонь смолистые ветки. Пламя тревожно взмывало в воздух, рассыпая жаркие снопы искр и освещая покорную, ждущую его женщину...
Рано утром Анна засобиралась домой. Она нервно, рывками расчесывала густые каштановые волосы, от которых веяло теплом и свежей хвоей. Собравшись, подошла к Кузьмичу и, как накануне, прижалась теплым лбом к щетине его усов. Затем осторожно сняла со своего плеча его тяжелую руку и пошла вперед быстрыми шагами. Отойдя немного, остановилась, попросила:
— Если не жалко, Кузьмич, дай немного золота на зубы... Ты все равно его сдашь. А мы заплатим, хорошо заплатим...
Оттолкнув деньги, он сунул ей в маленькую теплую ладонь тряпицу с намытым за все эти дни золотом, и она пошла прочь.
ГЛАВА ВТОРАЯ
«Хоть топор вешай, — думал Губанов, оглядывая кабинет начальника рудника. — Наверно, в такой обстановке и родилась эта поговорка».
В сизом папиросном дыму плавала люстра с тремя лампами; лица сидящих в креслах людей казались серыми, голоса звучали глухо. Один за другим выступали солидные и серьезные люди, каждый по-своему объясняя снижение содержания золота в руде. Слова многих были аргументированы, подтверждались лабораторными анализами, карточками фотохронометражных наблюдений и схемами предполагаемых отклонений золотоносной жилы.
Старший инженер по труду Василий Губанов, в прошлом кузнец, а затем забойщик, слушал членов комиссии с интересом и каждый раз согласно покрякивал, когда, «разносили» предыдущего оратора. Его инженерное чутье и большой опыт рабочего-горняка подсказывали, что поиски идут не в том направлении, что вызов специалистов из Северска и стремление научно обосновать срыв выполнения государственного плана напрасны. Своими твердыми как камень руками он проходил первые метры горных выработок здесь, на руднике, этими руками держал он сегодня ночью двухпудовый перфоратор, обуривая самый последний погонный метр забоя, убеждаясь, что руда та же и золотая жилка вьется в направлении, указанном маркшейдерами.
Доводы членов комиссии были вески, предположения обоснованны, но Губанов им не верил. Своими сомнениями он поделился сегодня с начальником рудника и парторгом, но они не пришли к какому-нибудь выводу.
Как и следовало ожидать, мнения участников совещания разошлись. Ясно было одно: за последние недели золота добыто меньше, чем за предыдущие. Загадка, а как ее разгадать, Губанов не знал.
Кряжистый, очень тяжелый для своего среднего роста, он вышел, прихрамывая, на улицу, где стоял его мотоцикл «ИЖ-49», В память о войне у Губанова, кроме наград, остался протез вместо нижней части правой ноги, но это не мешало ему купаться в ледяной воде горных ручьев и любить спорт. С мотоциклом он не расставался никогда, пользовался им независимо от того, нужно ли было проехать два квартала до конторы или сто километров до отдаленного участка.
Мотоцикл завелся сразу же. Глухо рокоча, он упрямо пополз вверх по крутой горной дороге...
По обе стороны главной улицы районного центра тихо покачивались яркие гирлянды электрических огней. Отдельными громадами выделялись здания Дома Советов, Дворца культуры, школы-интерната. Во Дворце шел концерт, а в кинотеатре показывали никому не наскучившего «Чапаева».
Друг и помощник Чапая — Петька — только что произнес свое знаменитое: «Тихо! Чапай думать будет!», когда кто-то тронул Ильичева за плечо и сказал шепотом:
— Спрашивают вас, товарищ капитан...
Ильичев поднялся и под бормотание недовольных зрителей пробрался к выходу, провожаемый контролершей с фонариком в руках.
На улице Дмитрий сразу же увидел широкую фигуру Губанова.
— Василь Михайлович!
— Дима!
Друзья обнялись. Тридцатитрехлетний капитан милиции Ильичев почувствовал себя слабым мальчишкой в мускулистых руках сорокапятилетаего Губанова.
— В гости или что случилось? — сразу, как только схлынула первая радость встречи, спросил Ильичев.
— Ночь длинная, все узнаешь, — как всегда немного запинаясь при волнении, уклончиво ответил Губанов, толкая перед собой мотоцикл по направлению к соседнему дому: там жил заместитель начальника районного отдела.
— Жену в кино оставил?
— В кино... Пусть досмотрит, мы и без нее на стол соберем!
— Эльза, встречай гостей! — с порога крикнул Ильичев, и к Губанову метнулась красавица овчарка.
Узнав уже бывавшего в доме человека, она тут же положила ему лапы на плечи и, заглядывая в его лицо своими умными глазами, ласково вильнула хвостом.
Хозяин и гость засмеялись, довольные традиционной шуткой общей любимицы.
— Тс-с! Дочка-то спит, а мы шум поднимаем, — хватился Губанов.
— Спит, — подтвердил Дмитрий. — Она у нас к шуму привычная. Так что симфонический концерт состоится!
— Починил магнитофон?
— Починил!
Дмитрий помог Губанову раздеться, сбросил свой пиджак й, оставшись в тенниске, задорно тряхнул курчавой головой.
— Может, поборемся?
Оба снова засмеялись, по прошлому опыту зная отлично, что ловкому Дмитрию, пусть и спортсмену-разряднику, не устоять против медвежьей силы медлительного, будто отлитого из чугуна Губанова.
В детской крепко спала разрумянившаяся с белыми курчавыми волосами дочка Ильичева — Леночка. И на ее сонное личико со всех сторон смотрели такие же необыкновенно курчавые куклы. Громко тикал будильник со светящимися стрелками.
В столовой, служившей одновременно кабинетом и гостиной, было тесно от круглого стола и множества книг, магнитофона, пианино и приемника. Это были самые любимые вещи Дмитрия, и жене Симе не разрешалось здесь хозяйничать.
