Ощупью в полдень (= Право ходить по земле) - Вайнер Аркадий Александрович (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
Тихонов потянулся изо всех сил – затрещали суставы. Бабушка говорила в детстве: «Смотри, выскочат все кости из гнезд, будешь вбок-поперек расти».
Тихонов встал, походил по кабинету. Начнем обзванивать автобусное хозяйство. Звякает диск телефонного аппарата.
Шесть цифр:
– Пожалуйста, дайте начальника эксплуатации.
Шесть цифр:
– Попросите к телефону старшего диспетчера.
Шесть цифр:
– Линейную службу прошу.
Шесть цифр:
– Начальника четвертой колонны. А! Очень приятно. Говорит старший инспектор МУРа Тихонов. Нет-нет, с вашими ничего не случилось. Вы мне сообщите, пожалуйста, каков интервал движения двадцать четвертого маршрута в районе Владыкина между двадцатью и двадцатью одним часом. Сколько? Одиннадцать минут? Так. Теперь второй вопрос. Сообщите фамилии водителей, проехавших Владыкинский конечный круг с двадцати часов двадцати минут до двадцати часов сорока пяти минут. Записываю. Гавриленко – двадцать двадцать шесть, Демидов – двадцать тридцать семь, Ласточкин – двадцать сорок восемь. Спасибо. Когда они работают сегодня? Очень хорошо. До свидания.
«Так… Шоферы будут в пять. Поеду к Аксеновой домой. Ну и разговор мне там предстоит! У родных такое горе, а мне ведь детали нужны. Ладно, поеду, посмотрю по ситуации…»
2
Тихонов вышел на Петровку, обогнул Екатерининскую больницу, двинулся по Страстному бульвару к Пушкинской площади. На воздухе сонливость прошла. Негромко поскрипывал под каблуками снег, заваливший скамейки высокими «купецкими» перинами. Стас на ходу зачерпнул ладонью ком тяжелого мягкого снега, скатал тугой, жесткий шарик и бросил его в ствол старого развесистого тополя. Снежок с хрустом разбился, с ветвей посыпались пышные белые хлопья. Впереди шла высокая тощая старуха. Она обернулась и сказала хрипло:
– Ты что, со вчера не проспался? Ишь, бездельник, шутки придумал!
Стас быстро ответил:
– Миль пардон, мадам!
Старуха погрозила прямым пальцем, похожим на обгорелый сучок:
– То-то!
Тихонов знал эту старуху. Летом она прогуливала на веревочке по Страстному бульвару огромного рыжего петуха по имени Пьер. Обычно старуха громко беседовала с этим дурацким Пьером по-французски. Поэтому, чтобы не связываться сейчас с ней, Стас сразу выложил все свои познания во французским. Помогло. Стас подумал, что каждому человеку, видимо, отпущен какой-то лимит любви и он должен непрерывно расходовать его, чтобы не разрушить баланс своей жизни. Очень это обидно: людям нужно еще так много доброты и любви, а кто-то любит бессмысленного рыжего петуха…
Около стеклянного навеса кинотеатра «Россия» толпились первые зрители. В витрине «Известий» вывешивали фоторепортаж «Вчера и завтра Якутии», школьники положили на снег у памятника Пушкину цветы. Тихонов сел в троллейбус. На Кропоткинской сиреневым облаком поднимался над бассейном пар, мятыми светлыми кругами еще горели над водой прожекторы. По Метростроевской, с лязгом размахивая кривыми железными руками, ползли снегоуборочные машины, и шоферы самосвалов, глядя, как проседают под грудами снега кузова, кричали:
– Ха-а-рош!
Москва жила своей жизнью.
Тихонов поднимался по лестнице медленно, останавливался на площадках, прислонившись к дверям, думал. Больше всего его страшила минута, когда он позвонит и из-за двери спросят: «Кто там?» Кто там? Десятки раз раньше звонил, спрашиввали, и он отвечал: «Откройте. Из уголовного розыска». Иногда в ответ можно было получить через дверь пулю или плотный заряд дроби. Так убили Толю Панкратова. Молодой был совсем, забыл, что отвечать надо, стоя сбоку от двери. Мерзкий холодок под ложечкой в таких случаях не проходит никогда. Но и к этому привыкаешь. Нельзя только привыкнуть к необходимости сказать кому-то, еще неизвестному, за дверью: «Ваша дочь сегодня убита…»
Ну, Стас, так кто там? А?
Капитан милиции Тихонов, двадцати восьми лет, холостой, последний год в комсомоле, по мнению начальства – способный работник, по собственному убеждению – человек, еще не нашедший своего призвания и не решивший начать новую жизнь.
Самое глупое, до чего может додуматься человек, – это решить начать новую жизнь. Стас знает это точно. Волевые люди, принявшие такое решение, мучаются долго, пока не выработают какие-то эрзацы, хотя бы внешне не похожие на прошлое. И продолжают спокойно и весело жить по-старому. А вот с неволевыми людьми – просто беда. Стас – человек безвольный. Часто он просыпается с твердым решением начать новую жизнь, обдумывает все ее аспекты в троллейбусе, по дороге на работу. Вместо обычной шутки Стас сухо козыряет постовому в воротах и не бежит по лестнице на четвертый этаж, а дожидается лифта. Открывает вечно барахлящий замок в своем кабинете, садится за стол и обдумывает рапорт начальству об увольнении из милиции. Потом прикидывает, кем он сможет работать на гражданке. Лешка Пинчук, бывший следователь первого отдела, стал корреспондентом «Московской правды», Тихонравов – заместителем директора самолетостроительного завода. По общим вопросам, конечно. Иван Петренко пошел администратором в цирк. Правда, Петренко не сам ушел, а выгнали его из милиции…
Потом раздумья Стаса обрывает телефонный звонок, и тягучий голос Шарапова гудит мембраной в трубке:
– На проспекте Мира вооруженное ограбление сберкассы. Инкассатор ранил одного из бандитов. Ты – старший группы. Савоненко, Ластиков и Дрыга с тобой. Давай в темпе.
Тихонов почти автоматически вскакивает, передергивает затвор своего «Макарова», засовывает его на ходу в задний карман брюк и бежит вниз к оперативной машине. И ныряет с головой в колготу розыска, преследования, звонков, обысков, опознаний. А вечером, поднимаясь в лифте к себе домой, он прислоняется к красной исцарапанной стенке, потому что ноги дрожат от усталости в уходящего напряжения, и думает, что Дрыгу надо завтра послать домой к вернувшемуся из тюрьмы Колюне-Иконостасу; а Лепилина-эксперта надо заставить сделать новые снимки в косопадающем освещении: на сейфе были следы; и поехать со следователем к прокурору – получить санкцию на обыск у Галки-Миллионерши, а фарцовщика Берем-Едем надо взять прямо утречком… Знаем, куда золотые диски поплыли! И еще надо, надо, надо…
Стас падает в постель и засыпает мгновенно, не успев подумать, что так и не начал сегодня новую жизнь и прошедший день был похож на десятки других. Об этом он вспомнит только утром. Но завтра об этом будет некогда думать. Завтра дело будет в разгаре. О новой жизни придется подумать, когда дело закончится и наступит пауза. Но тогда позвонит Шарапов, как позвонил вчера:
– Стас, женщину убили во Владыкине…
Тихонов поднялся до четвертого этажа, остановился! вынул из кармана записочку: «5 этаж, квартира 12». Все, надо идти. Он повернул на последний марш и увидел, что дверь в квартиру отворена. Стас вошел в прихожую. Здесь стояли тихие, заплаканные люди. Значит, опоздал. И впервые Тихонову стало легче оттого, что кто-то его опередил. Полный мужчина негромко говорил по телефону, иногда голос его срывался на визг:
– Это же не люди, а бюрократы, я вам говорю! Это же что-то невозможное! Я же сказал, чтобы автобус послали в морг!
Он с маху брякнул трубку на рычаг и повернулся к Тихонову.
– Здравствуйте. Арон Скорый, заведующий редакцией. Иначе говоря, заместитель главного редактора по хозяйственной части. Ах, какое горе! Кто бы мог подумать! Вы, если не ошибаюсь, Константин Михайлович?
– Нет. Я, наоборот, Станислав Павлович. Но это не имеет значения.
– Видит бог, что да, не имеет. Перед горем все равны. Да-да-да.
«Вот привязался Скорый-Почтовый-Пассажирский, – с досадой подумал Стас. – А кто же это Константин Михайлович? Она вроде незамужняя…»
– Простите. – Он отодвинул расстроенного толстяка и вошел в комнату.
Седая женщина в черной косынке, сидела в углу на диване. Взгляд ее совершенно остекленел. Она не плакала, а только тихонечко раскачивалась и повторяла беспрерывно:
