Месть авторитета - Карасик Аркадий (первая книга .txt) 📗
Я с трудом стянул с себя спортивный костюм. Будто отодрал кожу от мяса. Осторожно забрался под одеяло. Лишь бы обошлось без операции, а вора в законе мы с Николаем вычислим…
4
Заснул под самое утро. Будто в черную дыру провалился. Но этот провал не избавил меня от страшных сновидений. Поминутно вздрагивал, просыпался и снова нырял в «дыру»…
… Лежу на операционном столе. Над моим распростертым голым телом склонился Гошев. В марлевой повязке, оставившей открытыми одни глаза, с кухонным ножом в одной руке и чудовищных размеров вилкой — в другой.
Не пугайся, генерал, я тебе вырежу несколько ненужных нервишек — крепче спать станешь… Аккуратно сделаю, вежливо… Сестра, наркоз!»
Сестра… Да это же Наташа? Она подносит к моему лицу… противогаз… «Дыши, Семочка, глубже, сейчас полегчает… Тебе навредил американский антибиотик, сейчас мы выльем его…»
Я изо всех сил втягиваю в легкие какой-то отвратительный газ… Скорей бы окунуться в беспамятство… Но наркоз не действует! Пытаюсь сказать об этом жене — изо рта несутся шипящие звуки.
Гошев размахивается и втыкает нож в бедро… Господи, до чего же больно! «Пинцет… Зажим…» Кто-то подает хирургу инструменты… Кто? До боли в позвонках закидываю голову… Серегин? Откуда взялся бывший подполковник? Он же сейчас «парится» на зоне… Сбежал? Срочно позвонить — пусть пришлют оперативников…
«Не волнуйся, генерал, — шепчет на ухо еще один осужденный, бывший лейтенант Адилов. — Мы с Серегиным — профессионалы, сделаем все, как надо… Ты только дыши глубже…»
Адилов тоже сбежал из зоны? Получается, что и Гошев с ними заодно… Что же делать?
«Дышать глубже, — заботливо шепчет мне Наташа. — И ни о чем не думать…»
Пронзив бедро, нож с отвратительным скрежетом вонзается в операционный стол. Тот вздрагивает, будто травмированная живая плоть, наклоняется, и я соскальзываю с его вздрагивающей поверхности…
Спасите!!!
— Вот и все. Сейчас боль поутихнет…
Просыпаюсь весь в поту. Надо мной смешливая сестричка со шприцем в руке. Оказывается, по распоряжению дежурного врача она сделала мне инъекщию обезболивающего. Поэтому боль и отступила. Вернее, притаилась, готовая в удобный момент снова кусать и жалить…
Настроение улучшилось. Ночной кошмар испарился, будто мираж в пустыне. Огляделся, прислушался.
— Фарид снова к ней подался!
Знакомый скрипучий голос принадлежит худющему человеку с нервно подрагивающими мышцами костлявого лица. Он лежит на кровати возле входа в палату и подозрительно оглядывает смятую постель в противоположном конце комнаты. Будто простыни и одеяло — вещественные улики, позволившие ему вычислить преступника. В руке крепко зажата дымящаяся сигарета… Интересно, как реагируют врачи и сестры на курение в палате? Или здесь это не возбраняется?
— А куда же еще? Когда дежурит Мариам, нашего кобеля впору на цепь сажать… Вира и — помчался заниматься любовью! Появится дежурный врач — майна в палату…
До чего же гулкий голосина у этого плотного парня, лежащего на соседней с курякой койке. Только батареей в бою командовать. Судя по всему, такелажник. Отсюда любимые выражения — вира, майна. На стройке он выкрикивает их крановщику, аккомпанируя голосу движениями рук… Отсюда и привычка размахивать ими и гулкий бас.
— Да, наш Фаридка — знатный кобель. Такого искать и не найти, — проштемпелевал оценку соседа куряка. — Может, и в больнице держат его не для лечения язв, а для… размножения…
Сведения постепенно накапливались. Значит, в плотно заселенной больничной «келье» живет неизвестный пока мне Фарид, удравший к какой-то Мариам. Видимо, к медсестре либо санитарке.
Двое больных уже «приоткрыты», считай — наполовину знакомы. Третий, Фарид, на подходе. А остальные двое? Что они из себя представляют?
Привычка анализировать каждое слово, каждый жест сложилась за время многолетней работы в органах. О чем бы ни говорили окружающие меня люди, что бы ни обсуждали — ищу второй-третий смысл, подвожу внешне невинный, казалось бы, разговор под мерки сыска.
На работе эта привычка помогала, но в быту, особенно — в пенсионном, мешает… Но сейчас — не быт, самая настоящая работа…
Прищуренный взгляд курильщика прошелся по палате и встретился с моим, вопрошающим.
— Здоров же ты спать, батя, — проскрипел худой мужик насмешливо. — Я уж подумал грешным делом: не откинул ли новый страдалец копыта? А ты, похоже, дышишь… С какой болячкой к нам положен?
Слова вылетают изо рта в клубах табачного дыма. Правый глаз прищурен, будто спрашивающий прицелился в меня и вот-вот выстрелит из невидимого оружия…
— Сам толком не знаю… То ли осложнение после недавней операции, то ли заражение…
— Какая операция, какое заражение? В палате — одни мужики, баб не держим, потому можешь не стесняться…
Говорить о болезнях — будить уснувшую на время боль. Притаилась она в истерзанном теле, подавленная уколами и таблетками. Вспомнишь — поднимет зубастую голову и начинает рвать бедро на части.
Но отмалчиваться — не в моих интересах. В больницах люди обидчивы, с ними нужно обращаться осторожно, будто с легко бьющимися предметами. Спрячется тот же курильщик в свою скорлупу — как узнаешь подлинное его лицо?
А разузнать все досконально об однопалатниках — основная моя задача. Ибо, пусть я больной, пусть с температурой под сорок, но — сыщик. Лечиться мог бы и дома под присмотром все знающей и все умеющей жены.
— Чего молчишь, а? Брезгуешь разговаривать с простыми людьми?… Гляди, Петро, неужто интеллигента к нам подложили?
— Никакой я не интеллигент, — с деланной обидой возразил я, словно куряка произнес в мой адрес нечто непристойное. — Просто не хочется травить ни себя, ни вас… Но если настаиваете, могу рассказать… Перенес полостную операцию по поводу перитонита. Гною, говорили, откачали с бутылку. Внутренности наружу выволокли и отмывали… Вот и боюсь, как бы заражение на бедро не перекинулось… болит, и температура душит… Вообще-то, я в этом мало понимаю, медицине не обучен…
— Темнишь, батя. Не может человек не ведать, что у него повреждено, от какой части телес страдания принимает… Вот говоришь — бедро… Знаешь все же… Может, на работе накололся задницей на прут… Где работаешь?
— На пенсии…
— Обратно темнишь! На пенсионный достаток ныне разве за квартиру расплатиться… Сколь знаю, ни один пенсионер не отдыхает. Кто пустую посуду собирает, кто торгует всякой всячиной, а кто и ворует… Может, сел голым задом на разбитую бутылку — отсель и заражение…
— Не было, вроде, такого… Осмотрят врачи — скажут…
— А ты врачам не больно доверяй. Они такого наворочают — ахнешь. Окочуриться недолго. Лучше — к бабке-знахарке. Пошепчет, поплюёт — никакого тебе заражения… Вот и Гошке-кандидату каких-то наук советую — не слушается инвалид хренов… Так говорю, Гена?
— Не знаю… Может быть…
Это в «познавательную» беседу включился безногий, лежащий на первой в моём ряду кровати. Он вымолвил равнодушное «не знаю», глядя в потолок.
— А как у вас с ногами? — неожиданно повернулся ко мне куряка. — Сами ходите, или — водят?
Я промолчал. Навязанная тема не вписывалась в запланированную совместно с Гошевым беседу.
— Ты, батя, не отмалчивайся. Спрашивают — отвечай. Здесь лежат одни мученики, здоровых нет. Потому обязаны знать болячки соседей по палате. Чем страшней болячка, тем легче самому.
Странная философия, пахнущая самым настоящим садизмом! Но ввязываться в дискуссию не стоит. Бесполезно. Лучше пересилить боль, и прогуляться по коридору. Заодно, осмотреться, «прицениться» у обстановке…
5
Туалет — в центре коридора. За ним — процедурная, с прелестями которой мне еще предстоит познакомиться. Передохнул, прислонясь к стене, и медленно двинулся по «проспекту».
— Новичок, батя, да? — прихрамывая, весело осведомился щуплый паренек с длинными волосами, схваченными сзади резинкой в пучок. — Сразу видно — свеженький, не резанный, не чищенный… Я вот тоже третий день околачиваюсь. Надоело — хоть в окно прыгай… Будем знакомы, Павел, — представился он, хотя я и без этого представления узнал его по описанию Гошева.
