Плохие привычки - Горбов Анатолий Анатолиевич (книги бесплатно без онлайн txt) 📗

— Не прелюбодействуй, — Жорик произнес это, будто бы личное наставление собственному потомку, причем сопровождалось это намерением треснуть самого молодого из нас Кешу по голове ложечкой из теплого салата «Жанна дʼАрк», который на поверку оказался обычным «Цезарем» с курицей.

— Ну да, а винчестер-то у тебя один! Ты, конечно, можешь выбирать операционку, но только при загрузке, либо в boot.ini надо ковыряться каждый вечер перед сном, то есть отключением. Определяя, каким человеком тебе завтра проснуться. Из FAT32 ты не видишь, что у тебя на диске под NTFS записано.

И просыпаешься ты утром в FAT32, чтобы быстро переделать кучу всяких нудных мелких домашних дел. Рядом жена спит. С которой твое тело познакомилось, будучи под новой операционкой. А под старой ты ее не помнишь, — Миша тряс головой, словно партизан на допросе. — И тещу не помнишь. И что детей двоих нарожал — не помнишь, не знаешь! Вся информация за последний пяток лет тебе под старой системой не доступна!

— Да ладно, чего ж вы все так буквально к компу привязываете? Допускаем, что все ты помнишь — и последние годы, и сопливое детство, и супружницу любимую. Начинают же люди жизнь заново? И в молодости, и в зрелости. Помнят же, что с ними раньше-то было? Может, они и есть счастливые обладатели новых версий!

— Вот тут я не согласен — они практически забывают старую жизнь. Можно считать, не имеют доступа к первой жизни — ну, разве что на уровне сторонних носителей. Тех же фото и видеозаписей плюс знакомых из прошлого. Ни чувств старых, ни привязанностей. Скупые информационные факты. Это о чем говорит? Что версия на порядок ниже — каждая следующая поддерживает предыдущие.

— Ну да, или в небесной канцелярии надоели их барахтанья, и им жесткий диск потерли и все заново установили…

— А может, производителя сменить — не все же тебе «Майкрософт». Есть еще «Линукс» и «Макинтош»…

— А какой это такой другой производитель? Бог один — я раскачивался на стуле в нетрезвой серьезности, обличающе взирая попеременно то на одного, то на другого. — Сатана? — последнее слово было произнесено несколько громче обычного и даже слегка перекрыло фоновый шум в «Рыцаре». За моей спиной тут же материализовался официант Сережа с мефистофелевскими усиками, концы которых были приподняты дежурной улыбкой.

— Что вам угодно?

Жора вздрогнул и размашисто перекрестил стремительного работника сферы общепита, скомандовав ему:

— Сгинь! — но тут же щелкнул пальцами, задерживая официанта, и, обводя стол глазами, добавил: — Водочки еще и сочку грейпфрутового принеси, пожалуйста.

Сережа, кивнув, испарился в полумраке заведения так же молниеносно, как и нарисовался. Мне даже показалось, что это не сигаретный дым за ним вьется, а густая элитная сера из преисподней.

— Ладно, все это тонкости. Нам сейчас совершенно не принципиально в них разбираться. Нам нужно концепцию построить. У нее еще скелета нет, а вы уже спорите, куда этому динозавру половые органы приставить…

Я встал. У меня заканчивались сигареты. Обычно я бросал празднично. То есть последней выкуренной пачкой, как правило, становился какой-нибудь необычный сорт сигарет, что-нибудь новое или хорошо забытое старое. Дорогое и красивое.

Я подошел к бару и долго разглядывал презентацию табачных компаний, пока не обратил внимание на светло-бежевую пачку с красиво срезанными ребрами — прямо как у настоящего гробика. Хмыкнув, я приобрел ее у бармена, который, не переставая нервно разговаривать по мобильнику, услужливо улыбаясь одними губами, ловко пошелестел пачкой за барной стойкой и отдал мне ее распакованной.

Я взглянул на зал. С моей позиции он просматривался идеально: клубы дыма над столиками и красноватая подсветка создавали фееричное впечатление, будто находишься в таверне, освещенной камином-жаровней. Вечером здесь играла живая музыка, и сейчас по чьему-то заказу музыканты задушевно выводили «Владимирский централ», что не было типичным репертуаром для данного заведения. Но эта икона шансона идеально вписалась в пьяное настроение среднестатистического средневекового программиста.

Пока я, выковыривая сигарету, обследовал пальцами свой последний гробик (пардон, предпоследний — последний будет непременно из дорогого лакированного дерева, и сделают его только лет через семьдесят), меня заинтересовало небольшое происшествие.

Все столики были заняты, а пара пустых зарезервирована, и ввалившаяся в кабачок троица девиц запнулась на администраторе. Как оказалось, столик ими был предварительно заказан, но пока две из них выясняли это, третья подошла к стойке. В легком шоке я раскуривал сигарету со стороны фильтра, не замечая этого, и откровенно пялился на девушку…

ГЛАВА 3,

в которой герой дважды успевает покраснеть

Ее глаза были большими и красивыми. Я бы даже сказал, огромными и прекрасными. Нежное голубое сияние мягко окутывало верх ее лица, подсинивая поразительно чистые, словно юная снежинка, белки глаз, и трепетало сквозь приопущенные ресницы феноменальной длины, делая их еще более пушистыми.

Мне вообще глаза кажутся в человеке самой главной чертой, а в ее случае и вздернутый носик, и изящная волна верхней губы, словно специальные указатели, тихо шептали на всех языках мира: «Смотри мне в глаза…» Даже тонкие брови почтительно огибали этот волшебный свет настолько высоко, насколько это было возможно сделать, не принеся ущерба красоте этого необыкновенного лица.

Она немного отошла от стойки, и стало видно ее профиль. Мой взгляд скользнул вслед ниспадающим пшеничным волосам, густым и ровным. И, подобно лыжнику на трамплине, следуя безупречной геометрии тела, отскочил от упругого зада, даже не добравшись до нижнего края короткой, но аппетитно пышной фиолетовой юбки, которая соблазнительно подрагивала елочкой из трех ярусов, обрывающихся задолго до колен — девушка словно пританцовывала в такт музыке. Музыке моего сердца. Мне просто хотелось так думать, ибо нимфа, душевно выплясывающая под «Владимирский централ», автоматически теряла основной пакет акций в моих глазах. Хоть мне и нравились некоторые песни Михаила Круга.

Я судорожно глотнул ядовитый дым и снова взглянул на нее — уделив на этот раз внимание не очень большой, но, скорее всего, безупречной груди, обтянутой белым топом, и обнаженному участку загорелого упругого живота, который являл взору пирсинг из желтого металла, уютно спрятавшийся в ее глубоком пупке.

Стройные ноги были обуты в короткие сапожки из белой кожи на стальной шпильке, и, глядя на икры, я готов был расплакаться в умилении. Пытаясь накрутить на палец сантиметровую прядь волос у правого виска, я наливался оптимизмом, думая, как не повезло Александру Сергеевичу, нашему дорогому Пушкину, с поиском «хоть пары стройных ног» и как повезло мне — ибо я лицезрею их эталон. Легкую кожаную курточку под цвет сапожек девушка держала, набросив на руку.

Уж не знаю, в силу каких именно особенностей собственной психики, но я не влюбляюсь с первого взгляда. Скрупулезный анализ всех моих влюбленностей позволил мне выявить формулу собственных привязанностей.

Сначала я вообще не замечаю свою будущую любовь. Но поскольку девушки и женщины, в которых я влюбляюсь, неординарны, красивы, привлекают других мужчин — причем в количествах, за которые Минздрав непременно бы отругал и даже отшлепал, а не просто предупредил — я непременно вовлекаюсь в обсуждение их достоинств. Только, в отличие от своих друзей или знакомых, уже наглотавшихся розовой влюбленной облачности, я выступаю в роли трезвого обвинителя.

И без устали, аргументированно и убежденно ставлю акценты исключительно над недостатками. Я искренне негодую и плююсь, кручу пальцем у виска и хохочу над вкусом несчастных влюбленных, бесспорно полагая, что сам никогда бы не попал под чары этой красотки, потому что а), затем б), и еще у нее в) и, что уж совсем в ворота не лезет — г).