Топ-модель - Валяев Сергей (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Покопавшись в „сокровищнице“, я, наконец, соизволила выйти в студию. Нет, сначала я, вытянув шею, заглянула туда и… услышала визг, который до боли был мне знаком. Почему? Потому, что визжала я! И не по причине того, что снова наступила на дохлую тварь, а по причине более значительной, если можно так выразиться.

Маленький и юркий до этого Мансур был мертв, как может быть мертв человек с перерезанным горлом. Фотограф неудобно лежал под стальной ногой юпитера и смотрел остановившимися зрачками перед собой. Гримаса изумления искривляла его рот. Сочащаяся из глотки кровь пропитала белую рубаху и казалась отвратительно пурпурной.

Это был первый мертвец, которого я увидела так близко и воочию. Ощущая нереальность всего происходящего, я, продолжая повизгивать, на цыпочках помчалась к выходу. Почему на цыпочках — не знаю? Словно боялась потревожить того, кто ещё минуту назад был весел, беспечен и крутился, как юла.

После началась кутерьма, в средоточии которой оказалась, естественно, я. Сначала на мои вопли сбежались, девочки и сотрудницы, потом охранники Центра моды, затем приехала оперативная группа милиции. Милиционеры пахли ваксой, дерматином и щами. Они привезли овчарку по прозвищу Арамис. Кто-то из девчонок дал мне апельсин для успокоения, и я им незаметно угостила пса. Тот слопал несколько долек и завилял хвостом.

Апельсин и пес меня успокоили: прекратилась нервная мелкая дрожь. То, что произошло в фотостудии, казалось, кошмарным сном.

— Так, где тут у нас свидетельница, — в скромном костюме цвета пыльного асфальта находил человек. Лицо его было худощавым и тоже запыленно-сероватым. — Я следователь, — представился, — Ягодкин Алексей Алексеевич. Нам нужно поговорить со свидетельницей.

Арт-директор Хосе предлагает кабинет госпожи Мунтян, которая ещё днем уехала на выставку современной ткани. Следователь садится за стол модельера, осматривается, затем открывает папочку с бумагами:

— Я буду записывать, — поясняет, — так надо.

Алексей Алексеевич всем своим притомленным видом похож на учителя средней школы. В который раз он начинает „вести“ новый класс и в который раз понимает всю бессмысленность своей работы, и тем не менее берется за тетрадки и начинает их проверять в тщетной надежде обнаружить эйнштейновские откровения. Увы, откровений нет, есть нудная вселенская пуст`ота.

— Итак, имя, отчество, фамилия? — начинает следователь Ягодкин.

Назвав себя, отвечаю на его вопросы, из коих следует, что я ничего не слышала, никого не видела, ничего-никому не скажу.

— Но какие-то голоса ведь слышала?

— Слышала, — вздыхаю. — Но это было сплошное „бу-бу“.

— „Бу-бу“, — хныкает Алексей Алексеевич. — Что можешь ещё сказать?

— Про что?

— Про все.

Мы посмотрели друг на друга, как учитель и ученица, не способная ответить на дополнительный вопрос. Я вспомнила стилиста Сорокина, предупреждающего о том, чтобы я не соглашалась ни на какие предложения фотографа. Говорить об этом случае или не говорить?

Если скажу, то получается, что подставляю Валечку. Возможно, предупреждая меня, он имел некий безобидный смысл. Безобидный ли?

Мои сомнения прекратились с появлением в кабинете госпожи Мунтян. Следователь коротко изложил ей суть трагического происшествия.

— Как себя чувствуешь, Маша? — дежурно вопросила Карина Арменовна.

Как может чувствовать тот, рядом с которым промелькнула разящая, как клинок, смерть. Подозреваю, что я была, как говорят в таких случаях, на волосок от собственной гибели. Неряшливые убийцы или убийца не потрудились заглянуть за малеванный холст — это меня и выручило. Сумела ли бы я оказать сопротивление головорезам — вопрос?

— Нормально, — пожала плечами.

— Все будет хорошо, — сказала госпожа Мунтян и обратилась к следователю. — Думаю, Марию можно отпустить?

— Конечно, — улыбнулся Алексей Алексеевич. — Подпиши только протокол, Платова. Вот здесь: „С моих слов верно“.

Все происходило странно буднично, будто полчаса назад не человека зарезали, а украли манекен. Да, и мои чувства притупились — наступил период апатичности. Наверное, жить в постоянном напряжении, как и в страхе, невозможно.

Когда подписала протокол и поднялась с кресла, Карина Арменовна спросила у следователя:

— А вы уверены, что Маше не нужна защита, как свидетельнице?

— Защита? — задумался господин Ягодкин. — Все равно она ничего не слышала и никого не видела.

— Но убийцы этого не знают, — резонно заметила модельер. — Вдруг решат, что она их видела.

— М-да, ситуация интересная, — признался следователь, однако выразил надежду, что страхи госпожи Мунтян напрасны. — Думаю, работали по „заказу“. Он выполнен — что еще?

— Но кому наш Мансур помешал? — спросила Карина Арменовна.

— Будем разбираться, — вздохнул Ягодкин, и по его вздоху даже я поняла, что дело бесперспективное.

— Понятно, — сказала на это госпожа Мунтян и вызвала секретаря Фаю. Милая, нашу Машу отправьте на моем автомобиле туда, куда ей надо.

— А завтра? — спросила я.

— Что завтра?

— Занятия. Я прихожу на занятия?

— А почему бы и нет, — ответила Карина Арменовна. — Работаем в прежнем режиме. Жизнь продолжается, Маша.

С этим трудно было не согласиться. Я жила, и жизнь вокруг меня бурлила. Выйдя в коридор, я обнаружила, что первый шок от трагического ЧП прошел, и многие сотрудники вернулись к обычным делам: из просмотрового зала звучала бравурная музыка, в гримуборных смеялись, старенькие уборщицы перевозили тележки с бельем и одеждами, пробегали повизгивающие детишки, похожие на херувимчиков…

Я шла за Фаей, говорящей по мобильному телефону с личным водителем госпожи Мунтян, и мне казалось, сейчас неведомый режиссер кино скажет: „Конец съемок, всем актерам спасибо“, и… Мансур, стирая клюквенный сок с рубахи, оживет и обратится ко мне с виноватой улыбкой, мол, прости, Маша, вина не наша, что публике требуются страшилки. Увы, этого не произошло: жизнь не имеет дублей.

У парадного подъезда Центра моды уже находилась представительная „Волга“. За рулем находился пожилой водитель Василий Иванович, как его назвала Фая. Усами и хитроватым прищуром он напоминал партизана времен Отечественной войны, портрет которого я видела в школьном учебнике истории.

— Куда едем, дочка? — спрашивает, когда я занимаю место на заднем сидении.

Я называю адрес, и машина начинаем движение. Когда мы выезжаем на Садовое кольцо, Василий Иванович спрашивает о том, что случилось в Центре, уж больно Карина Арменовна расстроилась. Я объясняю причину такого состояния.

— Допрыгался татарчонок, — говорит на это шофер, — на кочках.

— В каком смысле? — удивляюсь.

— Вся эта мода, дочка, — отвечает с брезгливой усмешкой, — большое болото. Красивое такое болото, когда его не трогаешь. А коли туда заступил… Можно, конечно, прыгать по кочкам — до поры до времени. А потом все равно, — махнул рукой, — каюк! Булькает то болото, пузырится, дочка, сероводородом тянет…

Вот такая правда жизни от старого „партизана“, бродящего по „лесам и болотом“ Высокой Моды. Поверила ли я ему? Конечно, поверила, однако его заключения были для меня пустым звуком. Так ребенок не верит в то, что может обжечь руку о кипящий чайник, пока сам не заполучит болезненный волдырь.

Посчитав, что его слова меня не убедили, Василий Иванович продолжил излагать свой взгляд на тему, его волнующую.

По его утверждению, в „моде“ он уже лет двадцать пять — по молодости трудился на такси, потом устроился на „не пыльную“, как казалось, работенку: возить господ модельеров. На скольких он насмотрелся — книгу сочинять можно.

— Нормальных там, дочка, нету, — говорил Василий Иванович. — Разве что Карина ещё в форме. А так — кто пил, как лошадь, кто ширялся до смерти, кто гулял с мальчиками, а кто с девочками. А одеваются… Модэ-э-эрн, мать их! — Брезгливо поморщился. — Помню одного. Я его называл „фантомасом“. Лысый-лысый и весь в зеленом, даже очки зеленые. Глаза навыкате — страх господний. Кутерье, тьфу!..