Севильский слепец - Уилсон Роберт Чарльз (читать хорошую книгу .txt) 📗

10

Пятница, 13 апреля 2001 года, поезд «AVE»

Мадрид—Севилья.

Даже этот поздний поезд «AVE», прибывавший в Севилью уже после полуночи, был полон. Пока поезд мчался сквозь кастильскую ночь, Фалькон смахнул с колен крошки bocadillo de chorizo и посмотрел в окно сквозь прозрачное отражение пассажирки, сидевшей напротив. Мысли медленно кружились у него в мозгу, утомленном, но не находящем себе покоя после вторжений в частную жизнь семьи Хименес.

Он ушел от Хосе Мануэля Хименеса в три часа дня, поинтересовавшись, не будет ли тот возражать против его визита к Марте в «Сан-Хуан-де-Диос» в Сьемпосуэлосе, в сорока километрах к югу от Мадрида. Адвокат предупредил его, что эта встреча вряд ли будет продуктивной, однако согласился позвонить в лечебницу и договориться о посещении. Хименес оказался прав, но всего и он не предвидел. Марта упала.

Фалькон нашел женщину в операционной, где ей накладывали на бровь швы. Ее мертвенная бледность вряд ли являлась следствием травмы. У нее были черные с проседью волосы, собранные в пучок. Темные ореолы вокруг глубоко посаженных глаз заходили на скулы большими фиолетовыми полукружьями. Конечно, это могли быть синяки от ушиба, но они производили впечатление чего-то постоянного.

Санитар-марокканец сидел рядом с Мартой, держа ее за руку и что-то нашептывая на смеси испанского с арабским, в то время как молоденькая женщина-врач зашивала бровь, которая обильно кровоточила, пачкая больничную простыню. Пока длилась эта процедура, Марта сжимала в руке нечто, висевшее у нее на шее на золотой цепочке. Фалькон предположил, что это крестик, но когда она в какой-то момент разжала руку, он увидел золотой медальон и маленький ключик.

Марта сидела в кресле-каталке. Фалькон шел рядом с санитаром, катившим кресло обратно в палату, где помещались еще пять женщин. Четыре молчали, а пятая непрерывно что-то бормотала, как будто молясь, а на самом деле извергая поток непристойностей. Марокканец поставил на место каталку с Мартой, подошел к ругавшейся женщине, взял ее за руку и погладил по спине. Та затихла.

— Она всегда начинает волноваться при виде крови, — объяснил он.

Марокканца звали Ахмед. Он закончил псих-фак Касабланкского университета. Его добродушие и открытость куда-то вдруг подевались, стоило Фалькону показать ему свое полицейское удостоверение.

— Но что вы делаете здесь! — спросил Ахмед. — Эти люди не выходят отсюда. Они едва способны на простейшие действия. Для них мир за воротами все равно что другая планета.

Фалькон посмотрел на поседевшие волосы Марты, на белую нашлепку на ее брови, и его вдруг захлестнула печаль. Перед ним была реальная жертва истории Хименеса.

— Она хоть немножко нас понимает? — спросил он.

— Трудно сказать, — ответил марокканец. — Если бы мы говорили о кошках, она, возможно, отреагировала бы.

— А если бы об Артуро?

На лице Ахмеда появилось выражение вежливой настороженности, которое Фалькон подметил в свое время у иммигрантов при полицейском допросе. Вежливость была нужна для того, чтобы не раздражать полицейского, а настороженность — чтобы противостоять назойливым вопросам. Может, это и сходило в марокканской полиции, но разозлило Фалькона.

— Ее отец убит, — тихо сказал он.

Марта натужно кашлянула, потом еще раз, а потом ее вывернуло прямо на колени, так что рвотная масса потекла на пол.

— Это шок от падения, — объяснил Ахмед и удалился.

Фалькон присел на кровать. Его лицо оказалось на одном уровне с лицом Марты. Волоски на ее подбородке были испачканы. Она часто и тяжело дышала и не смотрела на него. Ее рука по-прежнему сжимала медальон. Вернулся Ахмед, везя на тележке свежую одежду и все необходимое для уборки. Он отгородил Марту ширмой. Фалькон уселся в другом конце комнаты и стал ждать. Под ее кроватью стоял маленький металлический сундучок, запертый на висячий замок.

Ширма была отставлена, и взорам представилась чистая переодетая Марта. Фалькон пошел за Ахмедом, который толкал перед собой тележку.

— Вы никогда не говорили с ней об Артуро?

— Это не в моей компетенции. Я имею диплом, но он действителен лишь в моей стране. А здесь я — санитар. Только доктор разговаривает с ней об Артуро.

— Вы присутствовали при таком разговоре?

— Я не участвую в обходе, но бывает, что нахожусь в комнате.

— Как Марта реагирует на это имя?

Ахмед на автомате занимался уборкой.

— Она приходит в смятение. Подносит пальцы ко рту и издает отчаянные звуки, вроде как о чем-то умоляет.

— Она произносит что-нибудь членораздельное?

— Нет, ничего.

— Но вы же проводите с ней больше времени, может быть, вы понимаете ее лучше, чем врач.

— Она говорит: «Это не я. Я не виновата».

— Вам известно, кто такой Артуро?

— Я не видел ее историю болезни, и никто не счел нужным посвятить меня в это.

— Кто ее лечащий врач?

— Доктор Асусена Куэвас. Она в отпуске до следующей недели.

— А как насчет котенка? Не вы ли принесли котенка, после чего она…

— В палату не разрешается приносить кошек.

— У нее на шее висят медальон и ключик. Этот ключик, он случайно не от сундучка под ее кроватью? Вы не знаете, что она в нем держит?

— У этих людей почти ничего нет, старший инспектор. Если я вижу что-нибудь личное, то стараюсь не трогать. Ведь это единственное, что у них есть, кроме… жизни. Просто поразительно, как долго можно просуществовать с подобной малостью.

Таким вот оказался или прикинулся перед ним Ахмет. Безупречно интеллигентным, рассудительным и заботливым, но каким-то узколобым человеком. Фалькон не мог вспомнить о нем без раздражения. Глядя в проносящуюся за окном «AVE» черноту, он попытался представить его себе, как только что представлял Хосе Мануэля Хименеса, чьи измученные черты прочно засели у него в памяти. Ему это не удалось, потому что Ахмед сделал то, к чему стремятся все иммигранты. Он усреднился. Он размылся. Он слился с тусклым серым окружением и растворился в современном испанском обществе.

Поток этих мыслей оборвался, когда он обнаружил, что прозрачное отражение сидевшей напротив женщины отвечает на его взгляд. Ему это понравилось: смотреть в свое удовольствие, как будто просто любуешься мчащейся мимо ночью. В нем вспыхнуло желание. Его половая жизнь закончилась с уходом Инес. На заре их брака они занимались сексом, что называется, взахлеб. От одного только воспоминания его бросило в жар. Как-то раз они ужинали во внутреннем дворике, и вдруг Инес, вскочив из-за стола, оседлала его колени, принялась рвать с него брюки, пихать его руки себе под платье. Куда все это ушло? Каким образом брак так быстро все разрушил? К концу их семейной жизни она не разрешала ему смотреть, как одевается. «У тебя нет сердца, Хавьер Фалькон». Что же все-таки она имела в виду? Разве он смотрел порнографические фильмы? Разве трахал под них проституток? Разве отверг бы самый факт существования собственного ребенка? И все же… и все же рядом с Раулем Хименесом была красивая женщина. Консуэло, его утешение.

Сидевшая напротив женщина больше не встречалась с ним взглядом в стекле. Он повернулся к ней. На ее лице читалась гадливость, смешанная с жалостью, словно она поняла проблемы сорокапятилетнего мужчины, которые ей сто лет не нужны. Она нырнула в свою сумочку, словно хотела скрыться в ней целиком, хотя это был маленький ридикюль от Балансьяги, где могли поместиться лишь губная помады, пара презервативов и немного мелочи. Фалькон снова отвернулся к окну. Где-то вдали мерцал крошечный огонек, и больше ничего, кроме непроглядной тьмы.

Фалькон откинулся на спинку сиденья, измученный бесконечным наплывом мыслей, не о расследовании, а о своем неудачном браке. Он всегда впадал в ступор, натыкаясь на стену произнесенных женой слов: «No tienes corazon, Javier Falcon» [38] Подумать только, даже в рифму.