Бойтесь данайцев, дары приносящих - Литвиновы Анна и Сергей (бесплатные версии книг TXT) 📗
Разговор с полковником велся в кровати – той самой. Он продолжал свою «работу с контингентом», а заодно втолковывал девушке азы разведки: как различать и сбрасывать хвост, как надежно и безопасно оставлять сигналы и устраивать тайники. Упирал на личные примеры. В его речи то и дело проскальзывало: «Когда я был в Париже… в Вене… Стокгольме…» Лера про себя при перечислении иностранных столиц вздыхала, а потом спросила напрямки: есть вероятность, что она тоже в капиталистическом окружении окажется? И Александр Федосеевич ответил, как ей показалось, так же откровенно: «Есть. Если они, то есть ЦРУ, решат, что ты здесь, в Союзе, провалилась, и вывезут тебя на Запад. Но это будет совсем другая история, и говорить о ней пока слишком рано».
Почему она стала спать с Пниным? Если честно, физически это давало разрядку, которую она давно (а может быть, и никогда) не получала с Виленом. Но Лера его, конечно, не любила, не ждала с ним встреч и ни разу по нему не вздохнула. Хотя, разумеется, уважала его, как в своем роде начальника, авторитетного и много знающего человека.
А что Вилен? Он ничего не знал. Во всяком случае, Лера ему не говорила. Видел ли он ее изменившееся, довольное лицо, когда она в определенные дни возвращалась с работы, и с чем это связывал? А вот этот вопрос оставался открытым, и поднимать его Кудимова никак не хотела. Тем более что во всех прочих аспектах ее семейная жизнь протекала на пять с плюсом: отец и мама, и она с Виленом работали, прислуга Варвара стряпала и убиралась, по вечерам в субботу они время от времени посещали Большой театр – Лера сходила с ума по балету и молодой дерзкой приме Плисецкой.
Она уже стала привыкать к такой жизни и забывать, что должна нести крест двойного агента, когда Пнин, во время очередной их встречи на конспиративной квартире, сказал с дозой озабоченности: «Готовься. Кажется, американцы зашевелились».
Галя
Всех девушек-парашютисток выписали из госпиталя и велели ждать.
Галя вернулась на работу. Совершенно не хотелось, чтобы кто-нибудь в ОКБ узнал, куда она вербовалась. Да и нельзя было. Все на свете в Союзе было засекречено, а то, что касалось космоса, – втройне. Перед госпиталем начальству пришло письмо из центрального совета ДОСААФ, в котором просили предоставить товарищу Иноземцевой отпуск в связи с подготовкой сборной команды СССР по парашютному спорту к соревнованиям. Поэтому ни одна живая душа – ни подружки, ни мама – понятия не имела, как она провела последние три недели. Разве что Провотворов знал, в чем дело. И еще законный муж Иноземцев.
Секретность была ей на руку, потому что еще меньше желалось, чтобы кто-то проведал, что она пыталась – и потерпела неудачу. Несколько дней прошли в томительнейшем ожидании. Гале даже не мила была ни квартира в правительственном доме, ни генерал, вдруг отчего-то проникнувшийся к ней новой заботой. Только в присутствии Юрочки отпускало. В короткие часы послерабочего отдыха нянькать его, тетешкать, читать ему книжки, кормить, слушать новые словечки и прочий лепет было сущим наслаждением. Жаль только, что вечер так быстро кончался, и вот пора его укладывать и самой спать, чтобы завтра – на работу, из дома напротив Кремля, на метро и электричке, в Подлипки.
Но однажды Провотворов приехал со своей службы с загадочным, но весьма довольным, если не сказать торжествующим видом. Галя еле дождалась, когда выкатится к себе домой приходящая нянька. А та, как нарочно (и, видно, чувствуя что-то), долго копалась, словно не хотела сполна воспользоваться своим конституционным правом на отдых. Наконец, ушла.
Галя подалась к генералу.
– Иван, не томи! Что?
– Тебя отобрали.
– Боже, какое счастье! Неужели?!
– Но теперь, когда ты все всем доказала, самое время подумать, а нужно ли тебе это. – Генерал всячески избегал слов «космос», «космонавтика» и прочих, ведь практически не было сомнений, что столь режимный дом продолжает прослушиваться.
– Да ты шутишь!
– Дело мало того что рискованное, но еще и трудное. Например, всем вам, кандидаткам, придется уволиться со своей работы…
– Плевать!
– Галина! Не перебивай! И перестань использовать язык подворотен!
– О, не занудствуй, давай, говори же!
– Далее. Всех вас, кандидатш, призовут в армию. Будете носить форму. Ходить строем.
– Солдатами?
– Надеюсь, нет. Младшими лейтенантами.
– О, so beautiful! I will be the officer! I can`t believe!
– Что?!
– Я радуюсь так. На языке интеллигентных людей.
– Не знаю, надо ли радоваться. Ведь вас поселят в военном городке. Будете жить все вместе, вшестером в одной комнате, и проходить множество занятий и тренировок. Очень тяжелых и сложных, поверь мне. Мужики не выдерживают.
– А прыжки будут?
– Да, и много. И в самых сложных условиях. И с задержкой раскрытия, и на воду, и ночью. По полной программе.
– О, как прекрасно!
– А еще нам с тобой придется расстаться – по крайней мере, на время. Ты будешь жить в городке. Отлучаться только в воскресенье в увольнительные. И даже когда мы будем встречаться по службе – станем делать вид, что мы с тобой незнакомы. Ты готова?
Галя пристально посмотрела в лицо генерала.
– А ты – готов?
– Твое решение в данном случае главное. Я подчинюсь ему.
– В таком случае я – готова.
Промелькнула предательская мысль: «Может быть, товарищ генерал, ваша роль в моей судьбе заканчивается? Вывел меня на орбиту – в прямом смысле слова – и адью?» – но она постаралась отогнать ее. Нет, сейчас ее переполняла столь чистая, незамутненная радость, что даже не хотелось поганить ее меркантильными расчетами.
– Наконец, последний вопрос, – продолжил занудствовать генерал. – По порядку, но не по важности. И даже странно, что не ты его задаешь.
– Что будет с Юрой? – выпалила она.
– Да. Я, конечно, готов на то, чтобы он жил здесь, и даже буду оплачивать услуги няньки на круглосуточной основе – но согласись, это не очень удобно: мальчик днями будет с совершенно посторонним человеком, а я, хоть к нему и привязался, все равно формально тоже чужой, да и приходить сюда буду только вечерами. А ты, повторюсь, сможешь видеться с ним лишь по воскресеньям, да и то не каждую неделю: испытания, прыжки и прочее.
У Гали резко сменилось настроение, и даже слеза навернулась: и оттого, что не она первая, а генерал заговорил о ребенке; и потому, что она, выходит, никудышная мать, снова бросает малыша; и потому, что он, бедненький, снова остается один.
Но ответила она твердо:
– Я подумаю, как решить этот вопрос.
Она продолжала ездить на работу в ОКБ, но теперь с совсем иным чувством. Все внутри нее ликовало: неужели совсем скоро она покинет затхлый мир, где тетки-переводчицы корпят над английскими статьями про первые и третьи ступени? Неужто будет свист воздуха, солнце, весомая тяжесть парашюта и – новые товарищи вокруг? Неужели она опять выберется из тюрьмы, в которую себя заключила, и займется наконец тем, что любит? А там, впереди, может, ее будут ждать оглушительное, как лава, признание и всемирная любовь?
Но сначала надо было решить один вопрос. Юрочка. Бедный мальчик, вот и он превратился в «вопрос».
Слава богу, Иноземцев теперь не сидел на полигоне. Работал здесь, в Подлипках, на том же предприятии. Но в ОКБ трудились даже не тысячи – несколько десятков тысяч человек (сколько точно, никто из рядовых сотрудников не знал). Поэтому пришлось, чтобы встретиться, пойти на хитрость – напрямую звонить Владику она не хотела. Пару раз прошлась в столовую мимо корпуса, где он трудился. Когда столкнуться не довелось, придумала предлог, чтобы зайти в здание, где находилось рабочее место законного мужа. И вот он, собственной персоной, – в курилке на лестнице. Только уже не с покойным Флоринским, а с другими мужиками обсуждает что-то спортивное – кажется, шансы футбольной сборной Союза на чемпионате мира в Чили.
