Ждать ли добрых вестей? - Аткинсон Кейт (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
— Старший детектив-инспектор Монро, — холодно сказала она девушке из страховой компании. — А никакая не миссис Бреннан.
Лишь потом она узнала, что Патрик купил бриллиант на дивиденды с тех денег, что получил по страховке Саманты. Воистину, значит, бриллиант обагрен кровью.
Большой бриллиант она надевала редко, только на выход. Патрик заставлял ее ходить туда-сюда — в театр, в рестораны, в оперу, на концерты, на ужины — даже, господи помоги, на благотворительные вечера, где богатые и еще богаче встречались за столиками по две тысячи. Килты и танцы, Луизин ад как он есть. И однако же, она поняла, до чего сузилась ее жизнь — Арчи, работа, кот (в любом порядке). Кот умер, Арчи расправил крылья.
— Проживай жизнь, Луиза, — говорил Патрик. — Не надо ее влачить.
Обручальное кольцо она тоже не носила. Патрик свое носил. Ни словом не обмолвился о том, что она не носит обручальное кольцо или бриллиант из сейфа. По ночам, лежа в постели, Луиза воображала, как кольца мерцают во тьме, даже когда сейф заперт. Золотая цепь. Сердце на цепи. Сердце тьмы. Тьма навеки.
Когда-то был другой мужчина. Мужчина, с которым она могла бы встать плечом к плечу, товарищ по оружию, однако они были целомудренны, как герои Джейн Остен. Один разум, никакого чувства, сплошные доводы рассудка. Она как-то вяло общалась с Джексоном, но это никуда не вело — некуда было вести. Его подруга забеременела, и они не обсуждали последствий этого события, за полночь пьяно перебрасывая друг другу эсэмэски. Потом беременная подруга бросила Джексона, сказала, что ребенок не его, и о последствиях этого события они тоже не говорили. Может, пьяна была одна Луиза. Вообще-то, она не пила — ну, не по-настоящему («Только семь дней в неделю»), по стопам матери она не пойдет, но порой, еще до знакомства с Патриком, ожидала первого вечернего стакана не просто с приятным предвкушением. Теперь ее питие подстроилось под цивилизованный Патриков режим — пара бокалов хорошего красного за едой. Ну и ладно, все равно подшофе она слезлива.
Патрик верил в жизнетворную силу красного вина. Он сидел на Красновинной Диете и ящиками закупал французское вино, которое подарит ему жизнь вечную. Пять раз в неделю по утрам ходил в бассейн, дважды в неделю играл в гольф, семь дней в неделю позитивно взирал на мир. Как будто живешь с инопланетянином, который прикидывается человеком.
И о ее здоровье он тоже беспокоился («Ты не думала заняться йогой? Тай-чи? Помедитировать, может?»). Он не хотел опять овдоветь. Хирург, похоронивший двух жен подряд, — это будет неважно смотреться.
Она надела кольцо на палец. Пускай Бриджет увидит: может, Луизина цена и не выше жемчугов, [81] но на трех с половиной каратную ледышку наберется. Надела обручальное кольцо, и палец вдруг отяжелел. Кольца жали. Сначала Луиза решила, что усохли, потом сообразила, что, скорее, потолстел палец.
Она увидела себя в зеркале — боже. Лицо белое как алебастр, глаза огромны и черны, точно она перепила белладонны. На виске пульсировала крупная вена, словно под кожу закопался червяк. Как будто в катастрофе побывала.
Она услышала, как настойчиво звонит внизу телефон, а когда неохотно сползла по лестнице, Патрик уже был в прихожей — бежал к двери, натягивая походную куртку.
— Поезд сошел с рельсов, — сказал он Луизе. — Много жертв. — И бодро прибавил: — Свистать всех наверх. Ты идешь?
Странный у нас мирок
Реджи Дич, маленькая, как мышка, тихая, как домишко, где никто не живет. Она рассеянно гладила Банджо по макушке. На коленях лежал раскрытый Гомер, но Реджи смотрела «Улицу Коронации». [82] Она почти опустошила коробку старых фиалковых конфет, найденную в глубинах шкафчика на кухне у мисс Макдональд (в шторм любой порт — подмога). Реджи глянула на часы — мисс Макдональд скоро вернется.
Она услышала, как надвигается поезд: сначала рев почти не различишь за ветром, а потом все громче и громче. Не обычный рокот, а ужасные раскаты волной катились к дому. Реджи вскочила: еще секунда — и поезд прямо в дом ворвется. И тут раздался пронзительный скрежет, точно великанская рука процарапала по великанской школьной доске великанскими ногтями, а потом оглушительный грохот, точно громом шарахнуло. Здравствуй, конец света.
А потом — тишина. Шипел газовый камин, Банджо храпел и ворчал, дождь поливал окно гостиной. Заиграла музыкальная тема «Улицы Коронации», побежали титры. Реджи — в руке книжка, во рту недоеденная фиалковая шоколадка — стояла посреди комнаты, готовая уносить ноги. Какой-то миг казалось, будто ничего и не было.
А потом загомонили голоса, захлопали двери — соседи повыскакивали на улицу. Реджи открыла дверь, высунула голову под ветер и дождь.
— Поезд перевернулся, — сообщил ей кто-то. — Вон прямо там.
Реджи сняла трубку в прихожей, набрала 999. Доктор Траппер говорила, если какое несчастье, все предполагают, что позвонит кто-нибудь другой. Реджи не такая — она не будет предполагать.
— Скоро вернусь, — сказала она Банджо, влезая в куртку.
Схватила большой фонарик, что лежал у мисс Макдональд возле щитка с предохранителями у двери, сунула ключи в карман, захлопнула за собой дверь и побежала под дождь. Сегодня свет не закончится. Если это зависит от Реджи.
То-то будет расчудесно, [83] Реджи!
Град небесный
Тоннель оказался не черным, а белым. И не то чтобы тоннель — так, коридор. Свет очень яркий. И сиденья, белые пластмассовые скамьи, выраставшие из стены. Он сидел на скамье — вроде бы ждал. В каком-то фантастическом кино была похожая сцена. Вот-вот появятся сестра или брат, позовут за собой к свету. Джексон знал, что это отказывает височная доля или мозгу не хватает кислорода — организм отключается. А может, избыток кетамина, где-то он об этом читал — в «Нэшнл географик», вероятно. И все равно удивительно, когда приключается такое. Казалось бы, клише или сон, надо ж понимать — но нет, не понимаешь. Ему было легко — он и не припомнит, чтобы при жизни переживал такую легкость. От него больше ничего не зависит — ну и плевать. Интересно, что будет дальше.
И тотчас рядом на скамье появилась сестра. Коснулась его руки, улыбнулась ему. Оба ни слова не сказали — тут ничего не скажешь, тут можно сказать все. Словами не передать его чувств, даже будь он способен разговаривать, а он к тому же не способен.
Накрыла эйфория. В жизни такого не случалось, даже в счастливейшие дни — когда был влюблен, когда родилась Марли, — любой проблеск чистой неограненной радости затуманивала тревога. Никогда он не плыл, освободившись от мирских забот. Джексон надеялся, что это продлится вечно.
Сестра придвинула к нему лицо — он думал, она поцелует его в губы, но она дохнула ему в рот. От сестры всегда пахло фиалками — она душилась одеколоном «Апрельская фиалка» и обожала фиалковые конфеты (Джексона тошнило от одного их вида), — неудивительно, что и дыхание у нее фиалковое. Он словно Духа Святого вдохнул. Но потом его потащило из тоннеля, прочь от Нив, и пришлось сопротивляться. Она встала и пошла прочь. Он выдохнул Духа Святого и захлопнул рот, чтобы Дух не пробрался назад. Потом Джексон встал и пошел за сестрой.
Что-то ускользнуло, что-то прервалось в пространственно-временном континууме. Что-то садануло в грудь. Он больше не в белом коридоре. Он в Стране боли. А потом опа! — и опять белый коридор, сестра идет впереди, оглядывается через плечо, манит. Он хотел сказать ей, мол, все нормально, он идет, но по-прежнему не мог говорить. Больше всего на свете он хотел пойти за ней. Куда бы они ни шли, ничего лучше с ним не случалось.
Вновь что-то звездануло в грудь. Джексон разъярился. Кто это делает, кто не пускает его за сестрой?
