Enigma - Харрис Роберт (книги онлайн полные версии txt) 📗

Мороз усиливался. Земля во всех направлениях светилась тускло-голубым сиянием. К небу, будто кровеносные сосуды, поднимались ветви оголенных деревьев. На мерцающем льду отпечатались следы велосипедных шин: входной и выходящий. Он прошел по ним до двери. Здесь они заканчивались четкими отпечатками ног.

Четкие и крупные следы — мужские…

Дрожа от холода в рубашке с засученными рукавами, Джерихо постоял с полминуты, вглядываясь в следы. В ближайшей рощице кричала сова, издавая звуки, похожие на морзянку: тире-тире-тире-точка, тире-тире-тире-точка.

Он поспешил в дом.

Поднявшись наверх, свернул перехваты в тугой рулон. Прорвал зубами дырку в подкладке пальто и запихал туда депеши. Потом быстро привернул доску и расстелил ковер. Надел пиджак и пальто, везде выключил свет, запер дверь и положил ключ на место.

Его велосипед оставил на инее третий след.

Не доезжая тропинки, он остановился и оглянулся на темный силуэт домика, испытывая острое ощущение — глупо, подумал про себя, — что за ним следят. Огляделся вокруг. Порывом ветра качнуло деревья, рядом в терновнике зазвенели обледеневшие ветки.

Дрожа от холода, Джерихо взобрался на велосипед и направил его под гору, на юг, навстречу висевшим в ночном небе над Блетчли-Парком Ориону, Проциону и, похожему на нож, созвездию Гидры.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПОЦЕЛУЙ

Непонятно, от чего он просыпается — то ли слабый звук, то ли легкое движение воздуха вытаскивают его на поверхность из глубин сна.

Сначала его затемненная комната кажется вполне обычной — знакомый угольно-черный брус дубовой потолочной балки, гладкие серые поверхности стен и потолка, — но потом он замечает слабый свет у подножья кровати.

— Клэр? — зовет он, опираясь на локоть. — Дорогая?

— Все нормально, милый. Спи.

— Что ты там делаешь?

— Роюсь в твоих вещах.

— Ты… что?

Он шарит рукой по прикроватному столику. Включает лампу. На будильнике половина четвертого.

— Так-то лучше, — говорит она и выключает свой фонарик. — Никакого от него толку.

Она занята именно тем, о чем говорит. Стоя на коленях нагишом, если не считать ночной сорочки, она шарит в его бумажнике. Достает пару фунтовых банкнот, выворачивает бумажник наизнанку и трясет. Спрашивает:

— Никаких фотографий?

— Ты мне ни одной не дарила.

— Том Джерихо, — смеется она, убирая деньги в бумажник, — заявляю, что ты почти чист.

Она проверяет карманы пиджака, брюк, потом переползает на коленях к его комоду. Он наблюдает за ней, заложив руки за голову и откинувшись на железную спинку кровати. Они спят вместе всего второй раз — через неделю после первого, — по ее настоянию не у нее дома, а в его комнате, прокравшись через темный бар гостиницы и по скрипучей лестнице. Комната Джерихо расположена далеко от остальных помещений, поэтому нет опасности, что их услышат. Она берет по порядку аккуратно разложенные на комоде книги, переворачивает, листает страницы.

Находит ли он во всем этом что-либо странное? Нет, не находит. Ему это просто кажется забавным, лестным, даже… еще большей близостью, продолжением всего, частью сна наяву, которым стала егожизнь, диктуемая этим сном. К тому же у него нет от нее секретов… или, по крайней мере, он думает, что нет. Она находит работу Тьюринга и внимательно ее изучает.

— А что такое на практике вычислимые числа применительно к Entscheidungsproblem?

Он с удивлением отмечает ее безупречное немецкое произношение.

— Теоретически это машина, способная производить бесконечное множество цифровых операций. Это служит подтверждением исходных позиций Гильберта и отрицанием взглядов Годела. Иди ко мне, дорогая.

— Но это только теория?

Он, вздохнув, хлопает рядом с собой по матрасу. Они спят на односпальной кровати.

— Тьюринг считает: нет никаких причин к тому, чтобы машина не могла делать то, что делает человеческий мозг. Вычислять. Общаться. Сочинять сонеты.

— Влюбляться?

— Если любовь поддается логике.

— А она поддается?

— Иди в постель.

— Этот Тьюринг, он работает в Парке?

Джерихо не отвечает. Она пролистывает книгу, недовольно глядя на математические вычисления, потом ставит на место и открывает один из ящиков. Когда она наклоняется, сорочка ползет вверх, открывая белеющую в полумраке нижнюю часть спины. В то время как она роется в его белье, он, как загипнотизированный, не отрывает глаз от уголка нежного тела чуть пониже позвоночника.

— Ага, что-то есть, — говорит она, доставая бумажную полоску. — Чек на сто фунтов, выписанный на резервный счет Форин Оффис, на твое имя…

— Дай сюда.

— Зачем?

— Положи обратно.

Джерихо молниеносно оказывается рядом, но она проворнее его. Становится на цыпочки, подняв над головой руку с чеком, и оказывается — смешно, — что она на полдюйма выше его. Бумажка развевается, как знамя, которое ему не достать.

— Я знала, что-то должно быть. Ну скажи, дорогой, за что получил?

Давно надо было обналичить проклятую бумажку. Совсем о ней забыл.

— Клэр, пожалуйста…

— Ты в своем бараке, должно быть, придумал что-то очень умное. Новый шифр? Да? Или разгадал какой-нибудь сверхважный? Мой милый, милый умница.

Может, она и выше его ростом, даже сильнее, но она довела его до крайности. Джерихо хватает твердую мышцу руки, тянет руку вниз и выкручивает за спину. После короткой борьбы он швыряет Клэр на узкую кровать. Разжимает пальцы с обкусанными ногтями и с чеком в руке отходит от кровати.

— Ничего смешного, Клэр. Есть вещи, которые не для забавы.

Тяжело дыша после борьбы, он стоит на жестком половике — голый, щуплый. Сворачивает чек и кладет в бумажник, сует бумажник в карман пиджака и поворачивается повесить пиджак в шкаф. До него доносятся странные звуки — пугающие, необычные, что-то между хриплым прерывистым дыханием и рыданиями. Она, закрыв лицо ладонями, подтянув колени к груди, свернулась калачиком в постели.

Господи, что он наделал!

Джерихо бормочет извинения. Он не хотел ее напугать, тем более делать ей больно. Подходит к кровати и садится рядом. Нерешительно трогает за плечо. Она его не замечает. Пробует привлечь ее к себе, повернуть на спину, но она неподатлива, как труп. Рыдания сотрясают кровать. Клэр словно в припадке. Это не просто отчаянье — она где-то очень далеко отсюда, далеко от него.

— Все нормально, — повторяет он. — Все хорошо. Ему не вытянуть из-под нее одеяла, он накрываетее своим пальто и, дрожа от январского холода, ложится рядом, гладит по волосам.

Так проходит полчаса. Успокоившись, она встает с постели и начинает одеваться. Джерихо не может заставить себя поглядеть на нее и понимает, что говорить бесполезно. Просто слушает, как она ходит по комнате, собирая свои разбросанные повсюду вещи.

Потом дверь тихо закрывается. Скрип ступенек. Через минуту под окном слышится лязг отъезжающего велосипеда.

Теперь начинается кошмар для него.

Во-первых, сознание вины, сильнее всего разъедающее душу, даже более мучительное, чем ревность (правда, спустя несколько дней добавляется и ревность, когда он увидел ее в Блетчли с мужчиной: тот, разумеется, мог быть кем угодно — кузеном, приятелем, коллегой, — но, естественно, воображение Джерихо не способно это принять). Почему он так резко среагировал по такому незначительному поводу? Чек, в конце концов, мог быть вознаграждением за что угодно. Он не обязан был говорить ей правду. Теперь, когда она ушла, в его голове вертелись сотни правдоподобных объяснений. Что с его стороны вызвало в ней такой страх? Какие ужасные воспоминания он разбудил?