Осколки ледяной души - Романова Галина Владимировна (серия книг TXT) 📗
Глава 8
Он уехал рано утром.
Не было, конечно, никакой необходимости подниматься в такую рань. С трудом отрывать голову от подушки и тащиться на ватных ногах в душ, а потом зевать всю дорогу до города. Не было с одной стороны.
А с другой...
Он боялся встречаться с Верещагиной. До наивного смешно! До смешного стыдно! Стыдно перед самим собой, перед таким твердым, непоколебимым и независимым. Все это камушек по камушку, кирпичик по кирпичику возводилось им долгие годы. Выстраивалось, штукатурилось, шлифовалось. Доводилось до совершенной безупречности.
Я – один. Мне – хорошо. И мне – никого не нужно.
И вдруг все начало сыпаться, разваливаться, трещать по всем швам. С чего-то начало раздражать то, что на соседнем сиденье рядом с ним никто не сидит. И настораживало то, что никто ему дверь в квартиру не открывает. И даже то, что на газовой плите не стоят рядком кастрюльки, накрытые для тепла полотенцем в красную и желтую клетку, вдруг стало изумлять.
Быстро привык, получается? Или долго ждал, сам того не понимая?
Весь вечер Степан избегал с ней общения.
Она вернулась из сада немного озябшая, с порозовевшим лицом и хотела о чем-то поговорить с ним. Так он что сделал? Оделся и ушел в сад. И начал там дрова колоть, хотя недостатка в них не было. Махал без устали топором, кроша сухие чурки на ровные полешки и складывая их потом ровным штабелем.
Вернулся и сразу укрылся в спальне, которую занимал всегда. И провалялся там на кровати почти до вечера, бездумно таращась в потолок. Нет, думы-то были, но все больше тревожные и смутные.
А как же это все, а?.. С ним?.. Он же такой весь из себя... А как же каждый день с чистой страницы, а?! Продолжения захотелось?!
Он ворочался, возился, волтузя клетчатый плед. Со злостью расправляя его под собой и снова сбивая безбожно.
Потом захотел есть. Спустился в кухню. Как подросток, обрадовался тому, что там никого нет, и начал воровато таскать макароны по-флотски прямо из кастрюли. Макароны были вкусные даже в остывшем виде. Наверняка она готовила. Кирюха так не умел. Все, на что его хватало, так это купить готовый продукт и подогреть его в микроволновке. С куриными крыльями было, кстати, так же. Хотя Верещагиной наплели с три короба. Она, кажется, поверила.
Степан держал кастрюльку в одной руке, ложку в другой и жадно черпал крохотные макаронные рожки с нанизанными на них мясными крошками. Накладывать в тарелку он поостерегся, боялся быть застигнутым Верещагиной. Но она все равно его подловила.
– Приятного аппетита, Степа, – обронила она тихо за его спиной, появившись непонятно откуда.
Он же караулил вход в кухню, как сумел прозевать?! Наверное, когда ложку уронил и наклонился за ней, Татьяна и вошла. Пробурчав неразборчиво спасибо, он поставил кастрюльку на газ и прошел мимо нее к выходу.
– Степа, – позвала его Татьяна, когда он уже почти благополучно скрылся в коридоре. – Забери меня отсюда, пожалуйста. Я не хочу здесь. Я хочу домой... к тебе. Ну, пожалуйста!
Такие вот покорно-умоляющие нотки в голосе он уже слышал, когда собирался выкидывать ее на лестничную клетку вместе с ее чемоданом. И не устоял, черт! А надо было выставить ее! Ох, как надо бы! Но не сумел, не устоял.
Поэтому все, на что хватило у него ума сейчас, это удрать. Перепрыгивая через три ступеньки, он летел на второй этаж и снова скрылся в своей спальне. И больше уже не выходил оттуда до самого утра. Ему было слышно, как они в гостиной звенели посудой, явно хрустальной, располагаясь к ужину. Звали и его. Он отказался, даже не выглянув из-за запертой двери. Потом они смотрели телевизор. И смеялись. Громко смеялись, весело и затяжно. Это его раздражало, и он то и дело укрывал голову подушкой. Так и задремал – с подушкой на лице.
Поднялся в пять тридцать и сразу в душ. Кое-как очухался, еле продрав глаза, и направился в гараж.
Дверь в него замыкала длинный коридор первого этажа. В этом же коридоре был и вход в спальню для гостей. Туда Татьяна вносила вчера свои вещи. Там, наверное, и ночевала, если, конечно, не спит сейчас с Кирюхой.
И зачем он так подумал, притормозив?! Зачем?! Шел себе и шел, на ходу застегивая куртку, тут же проверяя карманы и зевая широко и сонно. И ни о чем таком не думал. Не успел еще просто, потому что не проснулся. И тут эта дверь!
Она не запиралась изнутри, это Степану было известно. Вот если он сейчас возьмет и осторожно повернет сверкающую ручку, чуть толкнет дверь внутрь, то... То сумеет убедиться в том, что она спит в своей постели. В своей длинной ночной сорочке, в которой в темноте похожа на привидение.
А если нет? Если ее там нет?! Что ему тогда делать?!
Им было весело вчера вдвоем. Они смеялись и пили что-то, празднично звеня хрусталем. Разве так уж кощунственно предполагать, что вечер закончился традиционной постелью? Нет, это жизнь. И он не может, не должен думать что-то такое... Никто ему ничем не обязан, как никогда не был обязан он сам и...
Он вошел. Просто не смог не войти. Не смог дойти до двери в гараж, минуя эту. Вошел и несколько бесконечно долгих минут с жадностью рассматривал ее спящую.
Верещагина и спала, как принцесса. Расправленное одеяло. Взбитые подушки. Гладкие, будто только что причесанные волосы. Ровное, тихое дыхание. Когда Степан видел такой вот сон в кино, он никогда не верил. Не верил, что можно спать вот так. Ни смятых тебе простыней, ни сбитых подушек, ни всклокоченных волос. Думал, так не бывает. Оказалось, бывает. Подчиняясь непонятно какому порыву, он подошел к ней и, едва касаясь губами ее лба, поцеловал.
Пускай спит. Он найдет способ защитить ее. А там посмотрим, что и как будет дальше...
Дома он почти не задержался. Поменял джинсы и пуловер на темно-серый костюм и рубашку в мелкую черно-белую полоску и двинул в автосервис.
Рабочий день только начинался. Кто уже успел переодеться. Кто еще только подтягивался. А кто-то уже выгонял готовую машину с эстакады. На ходу приветствуя своих работников, Степан прошел в контору, гордо именуемую офисом. А что? Пускай тесноват и включает в себя всего две комнаты, зато оборудовано все было по последнему слову техники и в соответствии с требованиями современного дизайна.
Александра Шитина, выполняющая у них сразу несколько ролей – она и секретарша, и бухгалтер, и менеджер в одном флаконе, – уже была на своем месте. И была явно не в духе. Глаза в слезах, губы подрагивают. В другое бы время Степан прошмыгнул мимо нее к себе и не стал, от греха подальше, вникать. А сегодня что-то вдруг:
– Эй, Шурик! Ты чего? Случилось что?
Она мало сказать опешила. Она мгновенно позабыла обо всех своих злоключениях, начиная от сломанного замка на сапоге и поползших колготок и заканчивая тем, что муж-мерзавец опять пришел под утро. Она вытаращила на босса темно-карие глаза и икнула вдруг от неожиданности.
– Ой, Степа, простите!
– Чего случилось, говорю? Может, помощь какая нужна? Ты скажи. Опять муженек не ночевал? – Роль дамского защитника ему вдруг пришлась по душе, и он снова улыбнулся ей. – Не дрейфь, Шурик. Мы с Кирюхой тебя в обиду не дадим.
– Степа?! – Александра привстала с места; а была она высоченной, на полголовы выше Степана, и посмотрела на него сверху вниз. – Вы что это...
– Что? – Он распахнул дверь их с Кириллом кабинета. – А что я, по-твоему, Саш?
– По-моему... По-моему, вы влюбились, Степа! – выпалила она.
– Да? – Он озабоченно наморщил лоб. – А как это бывает заметно? Вот ни черта в себе не чувствую, а ты сразу бах!
Чувствовал, чувствовал... Еще как чувствовал. И радость чувствовал оттого, что она одна без Кирюхи спала в своей кроватке. И тревогу: происходит же вокруг нее что-то непонятное и пугающее. Вдруг это много сложнее и запутаннее, чем они своими дилетантскими мозгами смогли додумать. И озабоченность: сможет ли он ее беду развести своими крепкими вроде бы руками. Начал он тут же без промедления.
