Любимая песня космополита - Курков Андрей Юрьевич (книги TXT) 📗
– Спит, – сказал Казмо. – Он до трех часов ночи на яхте катался. Теперь отдыхает. Да садись ты за стол, тебе же не приказывали стоять!
Я нашел глазами табуретку в правом углу кухни и, поставив ее к столу, присел.
Чай пили молча. Из таких же глиняных кружек. Грязный фарфор грудился в центре столика.
Каждый смотрел в свою кружку, не поднимая глаз. Может и генерал, и Айвен только сейчас понимали свою вину?! Я-то все время ее чувствовал, но после этого разговора казалось мне, что их вина больше моей.
Чай не был очень горячим, но мы так долго пили его, и такими маленькими глоточками, словно боялись обжечь горло.
Прошло, наверно, полчаса перед тем, как мы встали из-за стола.
– В одиннадцать тебе надо быть в гараже, – твердо, по-командирски сказал мне Казмо. – Примешь джип, посмотришь: все ли в порядке с мотором. Знаешь, где гараж?
Я отрицательно мотнул головой.
– Как теперь эта улица называется? – генерал обернулся к Айвену.
– Вацлава Вишневского, – ответил новый инспектор по правилам поведения.
– Улица Вацлава?! – переспросил я.
– Да, – подтвердил Айвен. – Ночью, когда заседал штаб победителей, они хотели переименовать все улицы города только в память о своих погибших… Мы с генералом заявили, что Вацлав погиб, пытаясь остановить революцию, и одну улицу отвоевали.
– Правда, паршивая улица… – недовольно буркнул генерал. – Короткая…
– Да, – вздохнул Айвен. – Там только три дома и гараж. Но зато ее очень легко найти – как раз напротив кафе, где мы завтракаем…
– Разрешите идти?! – спросил я у генерала, понимая, что отныне я – его подчиненный.
– Иди! – сказал генерал.
Я развернулся и пошел к двери.
– Стой! – скомандовал за моей спиной Казмо.
Я остановился.
– Если увидишь в городе военных – не пугайся! Они подчиняются инспектору, – говорил мне в спину генерал. – Теперь в городе будет постоянно находится патрульная рота… Сейчас это американцы. Хорошие ребята. Теперь можешь идти.
Я спустился по деревянной лестнице. Вышел из дома. Перешел через мостик.
И, не оглядываясь, шел дальше, в город, который еще вчера утром я так любил.
Тропинка вливалась в «неаккуратную» аллею. Аллея впадала в низкорослую улицу. А улица стремилась к морю.
Было еще довольно рано. Что-то около восьми утра.
Я без труда нашел улицу Вацлава, прошел ее за полторы минуты. Вернулся и заглянул в кафе.
Морально я уже был полностью готов к овсянке и жидкому чаю, но, к моему удивлению, мне подали «дореволюционный» завтрак.
Рыбные палочки с французской горчицей, апельсиновый сок, тост с красным чеддером и хороший крепкий кофе.
За соседним столиком кушали два парня, одетые в спортивные костюмы. Их лица были мне не знакомы. Оба ели жадно, не пользуясь ножом. Они разламывали рыбные палочки вилками и, окунув в горчицу, отправляли их в рот. И глотали, даже как следует не прожевав.
Это был их первый завтрак в городе мира.
Я это очень легко определил: по апельсиновому соку. Они выпили его за минуту и теперь давились рыбными палочками, стесняясь, или не зная, что они имеют право попросить еще сока. А официантка, пребывавшая в лирической задумчивости, не замечала, что их стаканы пусты.
У одного из парней на правой руке было только два пальца: указательный и большой.
Поев, я вышел на улицу.
Город уже нагревался лучами утреннего солнца.
Город был чист и опрятен, и свеж, как только что испеченный торт. Даже деревья казались тщательно причесанными и подстриженными.
Город оставался таким же, каким он был позавчера, и, наверно, десять и двадцать лет назад.
Это моя жизнь снова изменилась. Снова полетел я под откос, неполные двадцать дней побыв свободным человеком. Утешало меня лишь то, что мои новые обязанности исключали участие в боевых действиях.
Но все равно, был я кажется еще не готов, если не сказать – совсем не готов, к исполнению новых обязанностей. И мое безропотное «да», сказанное генералу, являлось всего лишь обратным отражением моего внутреннего «нет». Я просто пребывал в том странном состоянии, когда смерть, по-дружески пожав мне руку, вдруг исчезла, отложив наше с ней свидание на более позднее время. Она словно испугалась кого-то, и теперь я чувствовал себя в долгу перед этим инкогнито. Я хотел благодарить, но не знал кого. И хотя здравый смысл подсказывал, что над всеми нами висит дамоклов меч случая, и что жив я остался совершенно случайно, мне в это не очень-то верилось. С одной стороны я сам сделал все, чтобы выжить: бросил винтовку, крадучись пробирался городскими тропинками, прятался в погребе. Но это было вчера. А сколько сотен дней я отстреливался, наступал и отступал, не зная, за что и с кем воюют люди, поставившие меня в строй. И каждый раз пули не трогали меня. Они проносились мимо и падали на землю наступавшие со мной, а я оставался.
Раздался неожиданно гулкий хор шагов – знакомый звук, отбиваемый сотней пар походных ботинок о булыжники мостовой.
Я занервничал. Не хотелось встречаться с теми, против кого мы вчера воевали. Я быстро свернул на соседнюю улочку, бегущую к набережной, и направился в сторону своего любимого кафе.
Первое, что меня поразило, это новая яркая вывеска над входом: «У ИРИНЫ». Опешив, я замер на месте.
Неужели, не смотря ни на что, она стала хозяйкой этого кафе?! А ведь и Вацлав пару дней назад говорил мне: «встретимся у Ирины»?! Странно, революция подавлена, а ее цели достигнуты? Айвен заварил всю эту кашу, чтобы остаться в городе навсегда, и остался. И я остался, правда, в другом качестве. Ирина мечтала стать хозяйкой кафе, и, похоже, стала?! Я ничего не понимал. Кажется, была разыграна какая-то удивительно сложная шахматная комбинация, в результате которой, после принесения в жертву нескольких десятков пешек, победителями были объявлены обе стороны. Какую-то роль в этой игре, по-видимому, сыграл и я, но, будучи пешкой, я не знал заранее своих ходов, а когда ходил, то думал, что хожу самостоятельно и только туда, куда считаю нужным.
Я осмотрел кафе. Стеклянная стенка, всегда удивлявшая меня своей прозрачностью, отсутствовала. Но внутри все было по-старому. И даже столики стояли там же, где и раньше.
Я зашел через отсутствовавшую стенку и сел на свое обычное место лицом к улице.
В этом кафе всегда была какая-то особенная, расслабляющая атмосфера. Так уютно я больше нигде себя не чувствовал. Для меня это место значило то же, что для верующего человека – храм. Здесь я всегда был открыт для исповеди и готов был слушать исповеди других. Здесь обитала моя «балерина», легкая, порхающая между столиков, не скупясь на улыбки.
Но в это утро в кафе было пусто и тихо.
Я сидел, локтями упершись в поверхность стола и опустив лицо на ладони. Я вспоминал прошлые дни.
Скрипнули двери – кто-то зашел в кафе. Шаги затихли в другом углу, там, где прежде очень любил сидеть предыдущий инспектор по правилам поведения.
Не поднимая головы, я покосил глазом и увидел двух солдат. Они уже сидели за столом, о чем-то негромко разговаривая.
Внутри кафе вдруг что-то звякнуло и по едва слышным щелчкам высоких каблуков я узнал ее прежде, чем она появилась. Сначала она подошла к солдатам. Потом ко мне.
– Кофе покрепче, – попросил я.
«Балерина» удивленно смотрела мне в лицо. Ее ротик был открыт, словно она хотела спросить о чем-то.
– Ты здесь?! – наконец шепотом выдохнула она.
Я молча кивнул.
– Только что привезли свежие пирожные… Будешь? Очень хороший «наполеон».
Я молча кивнул.
– Сейчас… – прошептала она и ушла.
Минуты через две она присела рядом.
– Поздравляю! – произнес я, поднося ко рту чашечку кофе.
– Ты уже знаешь?! – Ирина опять была удивлена. – Откуда?
– «У Ирины», – сказал я, показывая рукой в сторону дверей. – Так что, не трудно быть хозяйкой?
Она махнула рукой.
– Никакая я не хозяйка. Это только новая вывеска! Я думала, ты о другом…
