Убить ворона - Незнанский Фридрих Евсеевич (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
«Мамочку» звали Ингой, работала в магазине молочном – молочницей. Это для «мамочки» идеальная профессия – от нее постоянно пахло молоком. Познакомились мы с ней, понятно, в магазине. Я у нее молоко покупал, она мне – продавала. Я молоко приобретал не спеша, даже как-то нежно, если понятно, о чем я говорю. Смотрел как будто на прилавок, а как будто и на нее; вроде бы спрашивал ее о свежести сметаны, а вроде как ей комплимент отвешивал. Это понятно?… Вот. Ну и она конечно же тоже вроде бы так, а вроде и сяк… Ну, в общем, так-сяк – и поселился я у нее… Родители ее жили в деревне, а она работала в Энгельсе, снимала домик, развалюшку деревянную на вымершей окраине. Вокруг дома еще лопухи росли – громадные.
Инга была старше меня на два года, и в отличие от меня я у нее был не первый. Далеко не первый, как дальше ясно станет.
О первых днях в ее домушке мне до сих пор сны снятся. Это лучшие ночи, когда мне про нее сны снятся. Может быть, я и не любил ее вовсе, не знаю, может быть, просто любил с ней кувыркаться в пуховых крахмалах… Да нет, любил. Точно, любил. Да у вас должно быть в приметах: на запястье правой руки вытатуировано имя: Инга.
В общем, время с ней проходило весело. Воровал я не часто, а в городе вовсе не воровал. Ходил по ближним поселкам. Она раз в неделю покидала меня, по средам. Уезжала, как она мне говорила, к подружкам, в районный центр. Она там, мол, подрабатывала в ночную смену на какой-то фабрике. Меня это ничуть не смущало. Тем более что я мог и сам поработать в это время. Так вот и жил и прожили счастливо почти месяц.
Вдруг в один прекрасный день, не в среду, эти подружки сами явились. Их у нее оказалось немало – шесть человек, а главное – все мужики, да еще с огромными харями. Я думаю, что моя сегодняшняя физиономия ни в какие счеты не идет с ихними.
Все было так. Я возвращался с промысла часов в одиннадцать вечера, устал порядком, ни о чем другом не думал, как только «мамочке» в подмышку уткнуться. Подойдя к дому, приметил старенький «вазик», рядом стоял еще один – поновее. Вот как чувствовал, что это к нам, к Инге то бишь, какие-то непрошеные гости пожаловали.
Проходя мимо второй машины, я увидел два ствола на заднем сиденье – охотничьих, с пудовыми прикладами. Я, как человек не то чтобы наученный, но осторожный, решил прежде заглянуть в окошко. Домик одноэтажный, время позднее. И то, что я увидел, едва не убило меня. Нет, серьезно – чуть сердце не выскочило. На кухне сидели трое, над чем-то смеялись – я не прислушивался. А в спальне – тоже трое… с Ингой… Ну, понятно, что они делали… Хотя нет, вам непонятно. Но рассказывать подробнее я не буду. Скажу только, что насилия более грязного, более жестокого я не видел. Я хотел закричать, выбить стекло, но у меня перехватило дыхание, и я упал – как подкосило. Впечатлительный был… Странно, что вообще не умер. Когда в себя пришел – вновь посмотрел в окошко, – Инга была мертва. Рядом лежал здоровенный кухонный нож, которым они ее зарезали, – я украл его из хозяйственного магазина. У «мамочки» ни точила ни острого ножа в доме не было.
Я вообще, правда, очень впечатлительный был. Вид крови на содранной коленке меня едва до судорог не доводил. Таким я был восемнадцать лет – до того дня, как не стало моей «мамочки».
Я дрожал всем телом. Самая страшная мысль, что приходила мне в голову, – так это то, что гады уехали. Конечно, я бы все равно нашел их. Но мне казалось, что они должны умереть немедленно, что они не должны больше прожить ни минуты.
Однако сволочи были здесь. Сидели, пыхтели на кухне папиросами. Двое были без рубашек – наверное, испачкались «мамочкиной» кровью. Я подсел под окошком. Их разговор был замечательно слышен. И странное дело: говорили они как будто специально для меня. То есть проясняли ситуацию: кто они, что они, кто такая Инга… Я думал, так только в кино бывает. Фильмов в детдоме мы посмотрели немало, каждую неделю по одному, по два отсматривали. Короче, оказалось, что Инга вовсе не работала на фабрике в ночную смену… Но это вам и без того понятно было. Работала она на эту братву. Помогала им отдыхать – ублажала их раз в неделю почти бесплатно. Думаю, что «мамочка» пользовалась там популярностью.
Они говорили, что какому-то там Срезу лучше не знать, как они с ней поступили. По-видимому, опасались, что Срез их накажет за убийство любимой шалавы. Знали бы они, что жить им остались считанные минуты и что умрут они от моей руки! Впрочем, большинство из них видели мои глаза перед смертью. Это ничего, что они не знали, за что я их убиваю. Один хрен – все эти гады умирали с неохотой, некоторые даже плакали, пощады просили…
Первых трех – тех самых – я убил из мести. Не знаю, известно ли вам, что это за чувство. Убив этих первых, я почувствовал удовлетворение. А вот когда приканчивал остальных, получал удовольствие от самого процесса убийства. Я убивал так, словно всю жизнь только этим и занимался. Очень может быть, что в прошлой жизни я был трудолюбивым самураем.
Как– то к одному мальчишке в детском доме приехал отец и подарил деревянного раскрашенного японца. Никто из нас не знал, что это самурай. Просто японец, в халате, с мечом. Думаю, что отец мальчишки сделал его сам, пока сидел на зоне. Лично я на зоне только бы самураев делал -ничего больше. Признаюсь, я здорово завидовал. Было до смерти обидно, что не мне подарили самурая, а другому – менее достойному… Того мальчишку все гоняли, я лично заставлял его приседать с подушкой на табурете, и за окно мы с братом его вывешивали. Можно было, конечно, самурая отнять, но «мама» Надя его взглядом выцепила – не позволила. Так что мне оставалось только завидовать. Впрочем, чувство зависти было для меня естественно – мне никто ничего не дарил, кроме «мамы» Нади, разумеется. Однажды на двадцать третье февраля она подарила мне игрушечный танк. Но это совсем не то. Мне приходилось делать вид, что я не замечаю игрушечные танки у других мальчишек. Таких подарков, чтобы лично мне, и больше никому, мне не доводилось получать.
Так вот я видел самурая на полке у рыжего Сергея (так его, кажется, звали) и видел бегущим, ползущим, идущим рядом во сне… Позднее эти фантазии приобрели характер посерьезнее. Друга моего посетила идея: что бы нам самим не стать самураями? Четыре японских халата были состряпаны из гуманитарного тряпья и надеты на четверых (со мной включительно) сирот. Трое ходили в подчинении у меня – по праву авторства идеи. Мечи вырезали из фанеры и покрасили серебрянкой. Долгое время нас никто не воспринимал всерьез. Друган мой только тем и занимался, что меня утешал и со мной вместе крошил носы без устали направо и налево. Кстати, можно сказать, что это была первая бандитская группировка, нами… то есть мной организованная.
Но когда вдруг привезли и показали «Семь самураев», у всех глаза открылись, что мы не просто чучела в тряпках, а самые что ни на есть самураи, – мы обрели бешеную популярность. Желающих поступить в мою армию была тьма. Не желавшие были исключением. Сначала я выбрал только троих, из самых крепких, чтобы нас было так же, как в кино – семеро. Но потом я осознал выгоду в дальнейшем наборе. Каждый вступавший в ряды самураев должен был расстаться с какой-нибудь вещицей. Под моей кроватью (я спал на первом этаже трехъярусной койки, под двумя своими «телохранителями») скопился немалый капитальчик из игрушек, марок и этикеток. А главное – я сманил в свою армию рыжего Сергея. Или, точнее, получил его деревянного самурая. Я повесил его над подушкой, объявил реликвией и приказал всем обращаться ко мне «Хозяин деревянного и живых самураев». Я пользовался исключительной властью. Мои самураи до того увлеклись игрой, что сами предлагали идеи, как должен быть наказан предатель или дезертир. Число моей армии превысило двадцать человек. Я привык к роли господина и стал беспредельничать. Нашумело дело о старшекласснике, отнявшем мою марку с Петром Первым. Мы – совсем еще пацаны – его выдрали крапивой.
Армию расформировали, когда я отказался подчинить ее пионерской организации. Я не мог примириться с тем, что мне будет кто-то указывать. Но расформировать самураев было не так-то просто. Мои воины не сдавались без боя. Мне было даже совестно приказывать – на занятия, дескать, не ходим, учиться отказываемся, подчиняемся только самому главному самураю – владельцу деревянного… Такие приказы они читали на моем лице, мне не нужно было говорить. Когда меня забирали в другой интернат, пострадала не одна милицейская форма.
