Ловушка для Золушки - Жапризо Себастьян (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
Я видела в моей истории болезни страницы, исписанные мною во время сеансов «автоматического письма»
— Разве он ошибся? — удивилась Жанна.
— О, пожалуйста, не воображайте, что вы понимаете, в каком смысле я употребил это слово. У той девушки нет никакого органического порока. Но предел ее памяти, как у впавшего в детство старика, первые пять-шесть лет ее жизни. А сохранились и более поздние навыки. Любой специалист по заболеваниям памяти и речи принял бы это за частичную амнезию. Она перенесла шок, волнения… В ее годы это может продолжаться три недели, иногда три месяца. Если доктор Дулен ошибся, то он вполне сознавал, что ошибается, иначе я об этом ничего бы не узнал. Я хирург, а не психиатр. Вы читали, что она тут писала?
— Читала.
— А что особенного в словах: РУКИ, ВОЛОСЫ, ГЛАЗА, НОС, ГУБЫ? Обычные, часто употребляемые слова.
— Не знаю.
— Представьте себе, я тоже. Я знаю только, что эта девушка была больна еще до несчастного случая. Не была ли она легко возбудима, вспыльчива, эгоцентрична? Свойственно ли ей жалеть себя? Случалось ли ей плакать во сне? Мучили ли ее кошмары? Бывали ли у нее при вас внезапные приступы ярости, как в тот день, когда рукой в лубке она замахнулась на моего зятя?
— Не понимаю. Мики очень чувствительна, ей двадцать лет, она, может быть, от природы несколько вспыльчива, но больна она не была. Она даже отличалась вполне здравым умом.
— Бог мой! Я никогда и не говорил, что она не была в здравом уме! поймите меня правильно: у нашей девочки еще до пожара были некоторые явления, напоминающие истерию, а людей с такими явлениями куда больше, чем, например, курильщиков трубки или коллекционеров марок. И если я утверждаю, что она была больна, то это, прежде всего, моя субъективная оценка той стадии, за которой начинается болезнь. К тому же, некоторые виды потери памяти или речи — обычные признаки истерии.
Он встал, и обойдя вокруг стола, подошел ко мне; я сидела на кожаном диване возле Жанны. Взяв меня за подбородок, он осторожно повернул мою голову к Жанне.
— Ну, разве она похожа на старушку, впавшую в детство? Ее амнезия имеет не частичный, а избирательный характер. Скажу проще, чтобы вам стало понятно: она забыла не какой-то определенный период своей жизни — пусть даже самый большой период, но связанный с определенным отрезком времени, нет, она ОТКАЗЫВАЕТСЯ вспомнить что-то или кого-то. Знаете, почему доктор Дулен пришел к такому выводу? Потому что даже в событиях, относящихся к четырех-пятилетнему возрасту, у нее есть провалы в памяти, дыры. Что-то или кто-то, вероятно, так непосредственно или опосредованно связан с ее самыми ранними воспоминаниями, что она вычеркнула их одно за другим из своей памяти. Вам понятно, что я хочу сказать? Случалось вам бросать камни в воду? Круги, которые при этом расходятся, немножко похожи на то, о чем я говорю. — Он опустил мой подбородок и показал, описывая рукой в воздухе круги, как они расходятся в воде. — Возьмите мои рентгеновские снимки и отчет об операции, — продолжал он, — и вы увидите, что я ее только заштопал — в этом и заключается моя роль. Я наложил сто четырнадцать швов. Поверьте, в ту ночь у меня была твердая рука, и я знаю свое дело, поэтому убежден, что я не «задел» мозга. Дело здесь не в травме, даже не в реакции на физический шок, об этом ее сердце сказало бы нам явственнее, чем голова. У нее характерная психическая реакция, какая бывает у человека, который болел уже раньше.
Я не выдержала, вскочила и попросила Жанну меня увести. Шавер схватил меня за руку.
— Я нарочно тебя пугаю, — сказал он, повысив голос. — Ты, может быть, выздоровеешь и сама, а может, и нет. Но если я в состоянии дать совет, полезный, добрый совет, то вот какой: навещай меня почаще. А еще усвой следующее: пожар произошел не по твоей вине, и девушка погибла не из-за тебя. Хочешь ли ты или не хочешь о ней вспоминать — это ничего не изменит: она существовала. Она была красива, она была твоей сверстницей, и звали ее Доменика Лои. Но она действительно умерла — и перед этим ты бессильна.
Он удержал меня за руку, прежде чем я успела его ударить. Затем сказал Жанне, что рассчитывает на ее содействие и желал бы встретиться со мной снова.
Мы провели в Ницце три дня, в гостинице на взморье. Октябрь подходил к концу, но на пляже еще были купальщики. Я наблюдала за ними из окна нашего номера и убеждалась, что узнаю этот город, узнаю запах морской соли и водорослей, который доносил до меня ветер.
Ни за что на свете Жанна не повела бы меня снова к доктору Шаверу. Она говорила, что он кретин и грубиян. От того что он вечно зашивает головы, мозги у него превратились в подушку для иголок. У него самого голова дырявая.
И все же мне хотелось его увидеть. Конечно, он был груб, но я жалела, что прервала его. Он не все мне рассказал.
— Надо же такое выдумать! Ты, значит, хочешь забыть саму себя! потешалась Жанна. — Выходит так!
— Если бы он знал, кто я, он поставил бы все с головы на ноги. Не прикидывайся дурочкой. Я хотела бы забыть Мики, вот и все.
— Вот то-то и дело, что, если бы он поставил все с головы на ноги, от его блестящего рассуждения через секунду ничего бы не осталось. Не знаю, что он подразумевает под истерией, хотя кое-как могу допустить, что Мики нуждалась в лечении. Но ты-то была совершенно нормальна. Тебя я никогда не видела в возбужденном состоянии, и ты не была такая шкода, как она.
— И все же именно я хотела ударить доктора Дулена, именно я ударила тебя. Ведь это так!
— На твоем месте и в твоем состоянии, думаю, каждый бы так поступил. Я бы схватила штангу. А ты стерпела, когда эта сумасшедшая задала тебе такую таску, что ты целую неделю ходила в синяках, и ты даже не посмела дать сдачи, хотя в Мики весу было ни на грамм больше, чем в тебе. А ведь это была ты, а не она!
На третий день она объявила мне, что мы возвращаемся на мыс Кадэ. Приближался день вскрытия завещания. Жанне надо было при этом присутствовать, и, следовательно, я на несколько дней останусь одна с прислугой. По мнению Жанны, я еще не в силах буду выступить в новой роли во Флоренции. На мысе Кадэ через две недели после пожара начался ремонт, и теперь нежилой была только спальня Доменики. На вилле я буду вдали от людей и, конечно, в этой обстановке скорее выздоровлю.
По этому поводу впервые с того дня, когда я сбежала от нее на одной из улиц Парижа, между нами произошла ссора. Мысль о возвращении на виллу, где еще свежи следы пожара, да и сама мысль о том, что я буду выздоравливать в этой обстановке, приводила меня в ужас. Но, как всегда, я уступила.
К концу дня Жанна отлучилась куда-то, оставив меня одну на час на террасе отеля. Вернулась она не в своей белой машине, а в светло-голубом кабриолете «Фиат-1500» и сказала, что он мой. Она дала мне документы и ключи от машины, и я покатала Жанну по Ницце.
На другое утро мы двинулись в путь — Жанна впереди, на своей машине, я — за ней, на «Фиат-1500», и во второй половине дня мы прибыли на мыс Кадэ. Так нас уже ждала мадам Иветта, энергично подметая штукатурку и мусор, оставленный каменщиками. Она не решилась признаться, что не узнала меня, расплакалась и убежала на кухню, говоря со своим южным акцентом: «несчастный мир, несчастный наш мир!»
Дом был невысокий, с почти плоской крышей. Наружную покраску еще не закончили, и на стенах, в той части виллы, которую пощадил огонь, остались широкие полосы копоти. Гараж и столовая, где вечером мадам Иветта подавала нам обед, уже были отремонтированы.
— Не знаю, может статься, барабулька вам разонравилась, — сказала она, — но я думаю, что доставлю вам удовольствие. Ну как, довольны вы, что снова здесь, в наших прекрасных краях?
— Оставь ее в покое, — резко оборвала ее Жанна.
Я попробовала рыбу и объявила, что она очень вкусная. Мадам Иветта несколько воспрянула духом.
— Знаешь, Мюрно, тебе пора было бы знать что к чему, — сказала она Жанне. — Не съем же я твою девочку.
Подавая фрукты она наклонилась и чмокнула меня в щеку.
