Татуировка - Милкова Елена "Перехвальская Елена Всеволодовна" (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗
НЕ ОБЩАЙТЕСЬ У ОБМЕННИКА С НЕЗНАКОМЫМИ ЛЮДЬМИ!
Какой журналист не мечтает превратиться в писателя! Да это и понятно — статьи, репортажи живут лишь миг. А через день информационный повод сменяется новым, и автора старого текста не вспомнит никто. Зато книга остается навсегда. Ее можно дарить поклонницам и поклонникам, предварительно поставив автограф. Ее хранят библиотеки, она значится в каталогах. Следовательно, и фамилия автора остается в вечности. И, быть может, кто-то, если не обыкновенный читатель, то студент, аспирант, через сто лет откроет эту книгу и с трепетом станет ее изучать. И увлечется так, что забудет о мелочах собственной жизни. Подобная мечта, иллюзия, даже скорее, живет в душе многих журналистов, и Агния не была исключением. Но удача выпадает лишь некоторым и зачастую меняет всю их творческую жизнь.
— Счастливая! Гонорар получишь, машину приобретешь, — сказала Агнии одна из подруг-журналисток, услышав новость.
— Как бы ты ни старалась, тебя все равно обманут, — ставили Агнию под холодный душ более опытные коллеги перед ее поездкой в Москву. — Твоя главная забота — подписать в издательстве такой договор, по которому обман будет минимальным.
В Москву она давно уже не ездила и в железнодорожной кассе на канале Грибоедова сделала неприятное открытие: билет в купейный вагон стоил почти в три раза дороже, чем в плацкартный. Конечно, здорово было бы поехать для подписания договора на книгу в «СВ». Но ей хотелось вовсе и не шика, а просто человеческих условий. Все-таки есть разница между пассажиром, который спокойно проспал ночь в купе с элементарными удобствами, и тем, кто вскарабкивается на «верхнюю боковую» возле туалета в общем вагоне, а утром уносит с собой это самое туалетное амбрэ, которое на весь день въедается в одежду и волосы и от которого, брезгливо принюхиваясь, шарахаются в троллейбусе случайные попутчики.
И все же Агния решила сэкономить. Поэтому выбрала поезд, уходящий в тридцать пять минут первого и почти полностью состоящий из дешевых плацкартных вагонов. И то ли кассирша ее пожалела, то ли с билетами было свободно, но ей досталась нижняя полка в середине вагона. Это было уже везением. Правда, номер вагона был первым.
— Придется брести до него вдоль всего состава, — пожаловалась Агния мужу, разглядывая билет.
— Зато в Москве тебя подвезут к самому вокзалу, — успокоил Глеб.
Никакого багажа Агния с собой не везла. У нее была вполне приличная небольшая сумка для таких поездок, в нее поместились косметичка и полиэтиленовая папка с ксероксами нескольких самых ее удачных статей — вдруг в издательстве полюбопытствуют. Так, налегке, она и отправилась.
На подходах к платформе Агнию встретила громадная толпа орущих парней — в одинаковых полосатых шарфах, дурацких шапочках и колпаках с рожками. Некоторые из них размахивали полосатыми флагами. Этот разноголосый ор она услышала, как только поднялась от метро по лестнице туда, откуда отправлялись пригородные электрички.
— Опять «зенитчики» едут, — с неудовольствием проговорил рядом с Агнией пожилой человек с двумя потертыми чемоданами, грузно ставя их на асфальт. — Вот уж непруха, так непруха!
И точно — это были футбольные фанаты, стриженные коротко мальчишки лет по шестнадцать-восемнадцать. На всем, что они на себя нацепили, и на флагах была одна и та же надпись — «Зенит». Ей даже показалось, что лица у них одинаково туповатые — словно все они вышли из той же экспериментальной установки, где клонировали овечку «Долли». Фанаты штурмовали вагоны именно ее поезда — ведь он был самым дешевым, а порядок на платформе пытались навести десятка полтора омоновцев, но делали они это довольно вяло. И, продираясь сквозь толпу парней, Агния испугалась всерьез — еще не хватало ехать вместе с этой ордой! Тогда уж не только не выспишься, потому что они наверняка напьются, едва поезд тронется, но и вообще хлебнешь неприятностей. Однако «зенитчики» прорывались в конец поезда, а ее вагон, находившийся у самого локомотива, оказался чистым, проводница приветливой, соседи — тихими и вполне приличными людьми. Даже постельное белье, которое ей выдали, было хорошо выстиранным и относительно новым. Оказалось, что и в плацкартном вагоне тоже иногда ехать не так уж страшно, особенно, если дорога занимает всего одну ночь.
Поезд приходил в Москву в девять с небольшим, а встречу в издательстве назначили на час дня. Это время было тоже удобным, она решила, что четырех часов хватит как раз на то, чтобы сделать в вокзальной парикмахерской укладку и не спеша добраться по подробно записанному адресу.
По дороге Агния еще раз прокручивала предстоящий разговор с директором издательства на случай, если тот спросит о плане будущей книги. Мысли ее на этот счет можно было назвать выношенными. И касались они не только искусства и места в нем художника вообще, но и места самой Агнии в частности.
— В такой книге обязательно должна быть сквозная философская идея, — говорила она накануне отъезда Глебу, снимая со сковороды омлет. — Ты согласен?
— Безусловно! Без этого за нее и браться не стоит. Иначе получится аморфная куча всяческих фактов, — подтверждал муж, сооружая бутерброд.
— Как тебе мысль о том, что все в мире едино: и плесень на коряге, и камень, и облако, и человек, и птица, и цветок — все это едино, потому что все от Бога. Подходит? — спрашивала она через полчаса.
Глеб отрывался от ноутбука, секунду-две соображал и наконец догадывался, о чем жена спрашивает.
— Нормально. Правда, такое хорошо бы в книгу про кого-нибудь другого, вроде Альберта Швейцера. Так сказать, благоговение перед жизнью.
— Тогда можно сделать иначе. Просто выставить вопрос: кто мы в этом мире — случайные пришельцы со случайной судьбой или в каждой нашей жизни просматривается воля Божья? И с этим вопросом я прослежу за жизнью героя. Такое пойдет?
— Это лучше, — подтверждал Глеб.
В юные года она часто мучалась и другим вопросом: талант — это чей дар? Он от Бога, от сатаны или результат случайного сложения генов? Его тоже можно было поставить в такой книге и попытаться на него ответить.
Прежде она считала, что искусство всегда имеет божественное происхождение. И когда один знаменитый композитор говорил на встрече, что сам он — всего лишь инструмент, который принимает от неба мировую гармонию и переводит ее в нотные знаки и звуки, она радовалась: это — мое! Я думаю так же. С другой стороны, еще на первом курсе университета они с увлечением читали роман Томаса Манна. Тот самый: «Доктор Фаустус», конечно. И примеряли на себя судьбу Леверкюна. Всех их тогда жгло честолюбие, каждый верил, что обязательно станет знаменитым. И ради славы они были готовы на многое — даже на договор с дьяволом, как тот же Леверкюн, достигший немыслимых высот в искусстве и лишившийся всего человеческого.
Приблизительно в эти же годы она была на встрече со священником, даже каким-то иерархом Православной церкви. Зал в еще не сгоревшем Доме писателей, куда они часто ходили, был полон. Люди стояли в проходах, на подоконниках. Священника спросили о месте интеллигенции в мире.
— Не порадую вас своим мнением, — ответил священник, — но я так думаю, что интеллигенты, особенно на Руси — это продолжатели дела Каина. Что интеллигент считает главным в жизни? Сомнение. А веру он отвергает .
Тогда был разгар эпохи, которую называли перестройкой. И неожиданно люди, считавшиеся только что официальными изгоями, превратились для Агнии и ее подруг во властителей Дум и глашатаев истины. Точно такими же стали для них и те священники, которые не боялись выходить на публику — ведь Церковь тоже едва поправлялась после гонений. Священников, умеющих разговаривать с людьми, тогда было немного — большинство, мягко говоря, даром красноречия не обладало.
И слова того иерарха не только врезались в память, они постоянно мучили Агнию: как, неужели и она со своими сомнениями, исканиями, любовью к театру — тоже от Каина? а великие мастера, поэты и композиторы, без которых она не представляла своей жизни, и они — Каиновы наследники? Получалось, что опять оживал старый вопрос, который обожали часто задавать прежние властители: «С кем вы, мастера культуры?» Только ответ на него теперь был известен сразу и ничего хорошего не обещал.
