Гений пустого места - Устинова Татьяна Витальевна (мир книг txt) 📗
Хохлов сбоку посмотрел на Ольгу, помолчал, вздохнул глубоко и спросил:
– Оль, а Димон не мог… ты прости меня, конечно, но Кузя кого хочешь может до исступления довести… а Пилюгина он всю жизнь доводил… Димон… не мог его двинуть так, что…
Он говорил все медленнее, потому что Ольга повернулась и теперь смотрела ему прямо в лицо. У нее были страшные глаза, должно быть, оттого, что зрачки сильно расширились, как у слепой.
Хохлов сбился и замолчал.
– А мне наплевать, Митя, – сказала она, наконец. – Мог или не мог, какая мне разница!.. Я должна его спасти, и я его спасу.
– Черт тебя побери, Ольга.
– Тебя побери, Хохлов.
Таких страстей конец бывает страшен, вдруг подумал он, и ему стало весело.
Это было нелогично, неправильно, неуместно, но веселье – какое-то залихватское, ухарское, разухабистое этакое – накатило, хоть гопака пляши!..
Вот, значит, оно как! Вот так, значит, бывает! Ей все равно. Она должна спасти своего мужа от тюрьмы, и она его спасет.
До сегодняшнего дня, до их нынешнего сидения на диване, Хохлов думал, что так бывает только в кино и никогда не бывает в жизни. Ошибся.
Ольга поднялась с дивана, взяла чашку, в которую они курили, и пристально посмотрела внутрь, как будто собиралась гадать на кофейной гуще или, вернее, на сигаретных бычках.
– Мить, – спросила она дрогнувшим голосом, – а мы придумаем, как его спасти?
– В случае чего наймем адвоката Пери Мейсона, – буркнул Хохлов. – Давай, Пилюгина, дуй за водкой, и поедем уже.
– Ты же сказал – за виски.
– Ну, дуй за виски. И заезжай за мной, а я пока позвоню.
Позвонить ему не удалось. Через пять минут после Ольгиного ухода явилась Галчонок. Она была в оскорблении чувств «после вчерашнего», то есть после того, как любимый уехал, хлопнув дверью, и дома не ночевал, а Хохлов об этом позабыл. Об оскорблении чувств, то есть.
Она вошла, посмотрела на Хохлова и отвернулась, когда он привычно сунулся, чтобы ее поцеловать.
– У нас беда, – сказал Хохлов, хлопая себя руками по бокам, как наседка крыльями. Он всегда таким образом пытался определить, где у него кошелек. – Кузю вчера вечером убили. А Димона в каталажку упекли.
Про пропавшие сто тысяч он не успел сказать, потому что Галчонок потянула носом и осведомилась, кто курил в квартире.
– Ольга курила, – Хохлов нашел кошелек, но денег в нем было маловато. Придется заезжать на заправку, где есть банкомат. – И я тоже…
– Ты же знаешь, у меня аллергия! Я не разрешаю курить в квартире!
– Ну, я поехал, – сообщил Хохлов. – Ольга сейчас меня заберет. Ты не жди, я, наверное, поздно.
Галчонок показалась в дверях гостиной. Чашку с окурками она держала двумя пальцами на отлете, вид у нее был брезгливый.
– А ты ничего не хочешь мне сказать, Митя?
Хохлов ничего не хотел сказать и честно об этом заявил.
В дурацкую мужскую логику никак не укладывалось, что после сообщения о том, что убили Кузю, он, Хохлов, должен встать перед ней на одно колено и галантно попросить у нее извинения за свое вчерашнее недостойное поведение. Он уж и забыл даже, в чем его недостойное поведение заключалось!
Глаза у Галчонка немедленно налились слезами.
– И это я слышу после всего того, что было… вчера?!
Хохлов вдруг пришел в раздражение:
– Галя, я уезжаю к Ольге Пилюгиной, потому что Димона забрали в милицию, а Кузю убили. Ты меня слышишь?.. И что такое было вчера?!
– Ты забыл?! – вскрикнула Галчонок, и губы у нее затряслись.
– У-у-у, – протянул Хохлов. – Пошло-поехало!
– Митя, как ты можешь так говорить?! Тебе что, совершенно неважно, что будет со мной?! Что будет с нами?!
– А что такое может быть с нами?! Или тебя тоже собираются забрать в милицию по обвинению в убийстве?!
– Митя, ты говоришь что-то несусветное! Мы вчера поссорились. Ты уехал. Ты ни разу за ночь мне не позвонил. А я даже прилечь не могла, все ходила и ходила! Мне мама под утро «Скорую» вызывала!
– Галь, – сказал Хохлов. – Ну что ты несешь?! У тебя что, инфаркт вчера случился? Мама «Скорую» ей вызывала! Ты здоровая молодая лошадь, зачем тебе «Скорая»?!
– Я?! Я лошадь?!
– Ну, это я просто так сказал, – пробормотал Хохлов. – Фигурально выражаясь. Ты не лошадь, ты лань, конечно же! Но мне нужно уезжать к Пилюгиным. У нас беда, Галя! Кузю убили!
Она молчала и плакала, а потом сказала какую-то ужасную фразу в том смысле, что раз уж убили, то не воскресишь, мертвому все равно не поможешь, а его, хохловское, равнодушие убивает ее, Галчонка. На самом деле убивает, мама же вызывала вчера «Скорую»!
Хохлов исподлобья посмотрел на нее.
Посмотрел и вдруг в одну секунду перестал понимать, что эта чужая женщина делает в его квартире, почему она держит двумя пальцами его чашку, почему морщит нос и хлюпает, почему называет его на «ты» и требует каких-то объяснений.
Секундное наваждение прошло, он помотал головой, прогоняя мысль о том, что человек, который что-то длинно говорит ему с трагическим придыханием, совершенно ему неизвестен, а потом спросил:
– Галь, а если меня посадят за убийство, тебе тоже будет все равно, совершил я его или нет?
– Митя, ты совсем меня не слушаешь!
– Или ты будешь изо всех сил стараться вытащить меня из тюряги? Просто потому, что сильно любишь! Да, Галя?
– Что?
– Так все и будет?
Она помолчала.
– Да еще курил в комнате, – наконец сказала она и сморщилась. – Ну как это можно? У меня голова теперь будет болеть! А Таня обещала завтра малыша принести! Знаешь, как ковролин впитывает запахи?
– Как? – осведомился Хохлов.
И Галя – умница-разумница – ответила:
– Сильно.
– Ну вот и отлично, – заявил Дмитрий Петрович, в одну секунду переставший быть Митей. – Собирайся-ка ты, дорогая, к маме своей, Тамаре Германовне. У нее никакого ковролина нет и никто не курит.
– Мить, что ты говоришь?!
– Я говорю, что дома тебе лучше будет, Галь! Вот ей-богу! А я сегодня нажрусь, ночью приду, храпеть буду, зачем я тебе такой нужен?! Я тебя недостоин и только что это осознал! – И Хохлов с силой постучал себя кулаком в куртку, чтобы продемонстрировать, как именно он осознал. Он не думал, что у него все это так легко выговорится. – У меня проблемы, Галя! У меня один друг погиб, и в милиции считают, что его убил второй! У меня украли мешок денег, и я понятия не имею, как мне разгрести навоз, понимаешь?! Зачем тебе мой навоз?
– Деньги? – переспросила побледневшая Галя. – Какие деньги? Из офиса? Сколько?! Говорила же я тебе, что деньги нельзя нигде оставлять, люди кругом воруют! А ты все – у меня охрана, у меня камера!.. Куда они смотрели, твоя охрана и камера?! Сколько было денег?!
– Галь, – сказал Хохлов, которому надоело это представление. – Ну все, да? Давай к Тамаре Германовне! Договорились?
– Ты… ты… меня… бросаешь?!
– Ну, брось сама меня, если тебе это важно!
– Митя, это… нечестно! Нечестно!
И она заревела в голос.
Он неловко погладил ее по голове, пробормотал что-то вроде «ну, все, все» и вышел из квартиры.
Он не чувствовал никаких угрызений совести – ну, почти никаких! – и искренне не понимал, почему она так рыдает. Ну, не собиралась же она провести с ним остаток жизни, на самом-то деле! Если бы кто-нибудь сейчас сказал ему, что собиралась – да, да, по-настоящему! – он бы ни за что не поверил.
Галчонок появилась в его жизни после какого-то дома отдыха, где он спал, играл в теннис, а по вечерам пил в баре пиво. Она приехала с подругой, и обе барышни скучали. Хохлов выбрал одну, впрочем, ему было почти все равно, какую именно, и устроил с ней небольшой постельный романчик. Романчик вместе с ним приехал из дома отдыха прямиком в его квартиру, и все было неплохо, только больно скучно и как-то слишком уж похоже на худший вариант семейной жизни, и Хохлова это тяготило. Он был уверен, что месяцем раньше или месяцем позже они разбегутся и быстро позабудут друг о друге – не любовь же у них, на самом-то деле!.. – и они оба это понимают.
