Бандитские жены - Карышев Валерий Михайлович (мир книг .txt) 📗
Для меня такой перевод был очень странным. Обычно всех москвичей размещали в московские изоляторы. Правда, иногда, в силу определенных обстоятельств, например, когда следственные органы располагают данными о том, что подследственный осуществляет тесные контакты со своими сообщниками, которые находятся на свободе, или вступает в близкие контакты с работниками сизо, его переводят в другое место. Но ни первый, ни второй случай к Алику не относился. Значит, существует еще какая-то причина такого перевода. Следователь на мой вопрос о странности такого перевода формально сослался на перегрузку в сизо Москвы.
Маша предложила съездить к Алику, навестить его. Я сразу согласился.
— А я, — сказала Маша, — постараюсь передачу ему передать.
Конечно, перспектива частых поездок на большие расстояния меня не очень прельщала. Но отказывать было неудобно, и мы поехали в тот небольшой городок.
Когда мы приехали в город, то узнали, что Алика уже перевели в другой следственный изолятор, который находился шестьюдесятью километрами дальше.
Я понимал, что следователь затеял какую-то непонятную для меня игру. Но нам ничего не оставалось, как ехать в другой город.
Через полтора часа мы добрались до места. Следственный изолятор нашли без труда. Как ни странно, он находился в центре города и напоминал старую крепость с кирпичными стенами.
Вход в следственный изолятор был с двух сторон: с левой стороны были комнаты для свиданий и передач, справа — служебный вход, куда входили и следователи, и адвокаты.
Я пошел на встречу с Аликом. Он был подавлен и очень раздражителен. От него я узнал истинную причину такого перевода. Оказывается, его стали «колоть» на признание в убийстве местного авторитета Зеленого, которого Алик в глаза не видел. Правда, пистолет, из которого был убит Зеленый, был схож с оружием Алика, но экспертиза пока не подтвердила этого. Алик понимал, что самое страшное позади. Раз разборка в городе, который контролировал Зеленый и где находился первый изолятор, не состоялась, то теперь ему трудно будет его достать.
Алик сразу стал писать записку для Маши. Я тоже почувствовал себя не в своей тарелке. В том, что Алик не имеет никакого отношении к устранению Зеленого, у меня никаких сомнений не было: пути его никогда не пересекались с ним. Но тут Алик стал объяснять:
— Знаете, какую они выдвинули версию? Они же интересовались, кто моя «крыша». А затем стали утверждать, что якобы моя «крыша» враждует с бригадой Зеленого. Я, пожалуй, напишу маляву ребятам, пусть Машка им передаст. Они пусть чего-нибудь придумают.
Вскоре Алик написал небольшую записку. Теперь ему нужно было решить, запечатывать ли записку, как это обычно делалось, чтобы никто посторонний не читал, либо дать мне ее открытой. Вероятно, текст записки предназначался не для моих глаз, и Алик раздумывал. Я понял это и сам предложил ему:
— Запечатай, на всякий случай. Как-то неудобно просто так передавать.
Алик быстро вытащил прозрачную обертку от сигаретной пачки, аккуратно вложил записку и с двух сторон заплавил края зажигалкой.
— Вот, передайте Маше. И вот еще что. Наверное, вы не можете так часто ездить ко мне?
— Конечно, не могу. Расстояние-то больше ста пятидесяти километров.
— А Маша хочет, чтобы адвокат ходил ко мне каждый день. Вы не возражаете, если она пригласит местного адвоката?
— Конечно, не возражаю, — облегченно вздохнул я. — Пускай приглашает!
— А на суде будете вы, ладно?
— Конечно, Алик! Для меня это даже удобнее.
— А местный адвокат пусть ходит ко мне каждый день — передачи передает, записки.
Когда я вышел из следственного изолятора, Маши там еще не было. Я вошел в комнату, где принимали передачи. Там я застал неприятную картину. У маленького окошка столпилось много женщин со свертками. В них были так называемые продовольственные передачи.
У самого окна стояла Маша. Она плакала, вытирая слезы платком. На большом столе возле окошка были разложены ее продукты, и она занималась тем, что вынимала содержимое из каждой пачки сигарет и выкладывала в отдельный мешочек.
Я обратил внимание, что рядом валялись пустые емкости из-под шампуня и зубной пасты, содержимое их также было выдавлено в пакеты. Таковы требования тюремной администрации.
Очередь шумела, поторапливая Машу.
— Что ты там копаешься, как курица? — кричали ей женщины.
Наконец Маша закончила и снова стала передавать сверток. Но женщина, принимающая передачу, будто издеваясь над ней, сказала:
— А конфеты?
— Что конфеты? — переспросила Маша.
— Конфеты нужно тоже развернуть, — сказала женщина.
Очередь еще больше заволновалась. Маша вновь заплакала. Тут к ней подошли две старушки и стали помогать разворачивать конфеты.
Мне было как-то не по себе. Я вышел на улицу. Вскоре появилась Маша. Руки у нее тряслись, лицо было заплакано. Она начала курить одну сигарету за другой.
— Завтра нужно снова приехать сюда, мне разрешили еще одну передачу привезти, — сказала она наконец.
— Ты что, будешь теперь сюда каждый день ездить?
— А что делать! — ответила Маша, садясь в машину. — Придется. Надо же как-то поддержать Алика. Да, он вам передал записку для меня?
— Да, — кивнул я и достал небольшой пакетик. Маша быстро схватила его, развернула и прочла маляву. Вероятно, в этой записке и было сказано, что необходимо найти местного адвоката.
— Вам Алик говорил о том, что вам, наверное, трудно сюда каждый день ездить? — спросила Маша.
— Про местного адвоката? Конечно, говорил. Надо это сделать.
Вскоре мы вернулись в Москву.
Маша еще несколько раз заходила ко мне и рассказывала, как продвигается дело Алика. Я узнал, что она нашла двоих адвокатов, которые ходят к Алику каждый день.
Сама же она каждый день вставала рано утром и ездила к нему в следственный изолятор. Я был удивлен переменами, которые произошли в ней. Жена «нового русского», которая просыпалась не раньше часа дня, от которой нельзя было дождаться и чашки кофе, вдруг превратилась в жену декабриста и стала ездить к своему Алику каждый день, заезжая в магазины и покупая продукты, передавая записки.
Тем временем события продолжали развиваться. Не знаю, как получилось, но кто-то из друзей Алика все же встретился с людьми Зеленого, и обе стороны пришли к обоюдному решению о непричастности Алика к данному убийству.
А дело Алика продолжалось. Все подозрения по его участию в убийстве вскоре были сняты следствием. Это, с одной стороны, значительно улучшало его положение, но, с другой стороны, вышел Указ, который в значительной степени ухудшил положение Алика, — Указ по борьбе с незаконным оборотом оружия.
Приближался суд. Я, на мой взгляд, почти выработал хорошую и прочную позицию защиты, по моим планам, я рассчитывал отправить дело на доследование и добиться освобождения Алика под залог. Но тут вновь произошли непредсказуемые события.
Накануне суда между Машей и Аликом что-то произошло, и они серьезно рассорились. Маша неожиданно предложила мне не участвовать в судебном процессе, мотивируя тем, что местные адвокаты имеют контакт с местными судьями. К тому же адвокаты ей твердо обещали, что Алик получит минимум два года.
После такого разговора я не хотел присутствовать на судебном процессе, но как-то чувствовал себя неловко по отношению к Алику. Я понимал, что меня, вероятно, не случайно вывели из этого дела. Но какова истинная причина таких перемен?
Вскоре состоялся суд. Алика приговорили к пяти годам лишения свободы. Он получил почти максимум благодаря тому, что немаловажную роль сыграл Указ, который усиливал ответственность за применение оружия.
Не знаю, что произошло между супругами после приговора, но на свидании между ними произошла серьезная сцена, после которой Маша заявила, что будет разводиться с Аликом, и вновь пришла ко мне, уже за советом по процедуре развода.
Кроме того, она выдвинула Алику претензии, рассчитывая получить 50 процентов от его состояния, составив список всего имущества, включая доли в его предприятиях.
