Тингль-Тангль - Платова Виктория (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗

Гипнотические штучки.

Мика почувствовала, как у нее слабеют ноги, а к горлу подступает тошнота, как будто она заглянула в колодец или в пропасть. Лучше отойти от края, перестать пялиться, а то так недолго и сознание потерять.

Между тем новый Васькин возлюбленный не обращал на вцепившуюся в косяк Мику никакого внимания. Он натянул белые полотняные штаны прямо на татуированные ягодицы (посредничества трусов или плавок не понадобилось), он накинул на плечи такую же белую полотняную жилетку, – и только после этого, так и не обернувшись к Мике, тихо сказал:

– Привет.

С первыми звуками этого вкрадчивого, убаюкивающего голоса Микина тошнота усилилась, а через секунду к ней добавилось пересохшее горло.

– Это вы мне? – прошелестела Мика.

– Кому же еще? Мы ведь здесь вдвоем, не так ли? Привет.

Резиновые перчатки по локоть явно проигрывали ослепительно белым штанам, но Мика даже не подумала их снять.

– Вы новый Васькин возлюбленный? – она нарочно употребила именно такую, жалящую формулировку. «Новый» предполагало наличие огромного количества старых, что автоматически переводило Ваську в разряд потаскух по призванию, рабынь собственного либидо, дешевых экспериментаторшей, нимфоманок с дисконтной картой на посещение частного венерологического кабинета.

На условиях полной анонимности.

– …Не думаю, что новый. Думаю, что единственный. Лихо.

Мике почему-то захотелось расплакаться. Татуированному типу в белых штанах за смешное количество времени удалось то, чего не удалось Мике за всю жизнь: приручить Ваську.

– Я бы на вашем месте не обольщалась, молодой человек, – только и смогла выговорить она.

– Я и не обольщаюсь.

Наконец-то он повернулся, наконец-то!..

Буйство татуировок продолжилось, казалось, они просто переползли со спины на грудь, на ключицы, на нижнюю часть шеи. Этот тип управляется с ними, как со стадом послушных овец, как с табуном объезженных лошадей, он настоящий пастух, настоящий ковбой, да-да-да! Немудрено, что и Васька оказалась в поголовье, должен же был хоть кто-нибудь укротить ее неистовую младшую сестру.

Пусть это будет он.

Единственный.

Тип и вправду оказался единственным в своем роде. Даже смуглая Васька рядом с ним выглядела бы отбившейся от гномов Белоснежкой. И все же он не был черным и не был мулатом, как Ив. Его кожа имела странный древесный оттенок – то ли сандал, то ли каучуковое дерево, Мика так и не решила. Его кожа была абсолютно гладкой, как будто смазанной оливковым маслом или медвежьим жиром; ни единого волоска Мика на ней не заметила.

В первом приближении его можно было бы назвать азиатом: из-за глаз, суженных, как и положено азиатским глазам. В комплекте с такого рода глазами обычно идут приплющенный нос, широкие скулы и чахлая растительность на щеках и подбородке – ничего подобного в этом (единственном) случае не наблюдалось. Скулы и нос были нормальными, европейскими. А от висков к подбородку шли тоненькие фигурные полоски, которые Мика поначалу приняла за модный в этом сезоне фасон щетины.

– Вы – ее старшая сестра, так?

«Ее» – стало быть, Васькина. Он не произнес имя Васьки вслух, слишком уж простодушным, кошачьим оно было – не для этих татуировок, не для этой щетины. Как же он называет Ваську? Cara [21], femme aimee [22], querida mia [23]? Или вообще предпочитает обходиться жилистым и так хорошо знакомым Мике liebe? А может, он оперирует иероглифами, которые, как нинзя, перескакивают через частокол его зубов?.. От такого типа можно ожидать чего угодно.

– Да. Я ее старшая сестра.

– Я думал, вы совсем другая. Не такая… симпатичная.

– Представляю, что она наговорила обо мне.

– Нет. Не представляете.

Никакая это не щетина. Татуировка, только исполненная еще более филигранно. Вот чем объясняется отсутствие бритвенного станка в ванной: татуировка заменяет парню вторичные половые признаки.

– Меня зовут Мика, – сказала Мика.

– Теперь мы будем часто встречаться, Мика, – Микино имя далось ему легко, не то, что Васькино.

И потом, он заговорил с ней. И даже нашел ее симпатичной. До сих пор все Васькины мальчики вели себя по-хамски и, в лучшем случае, просто не замечали ее. Этот – совсем другое дело. Этот пробует установить контакт и общается с Микой довольно доброжелательно. И вообще…

Он милый.

Такое определение родилось против Микиной воли и мало соответствовало действительности. Во-первых – татуировки. От них за версту воняло тем, что впечатлительный Ральф Норбе называл Mystik [24]; черно-белый рефрен из геометрических фигур и ломаных линий мог ввести в транс кого угодно, а людей со слабыми нервами – так просто испугать до смерти. А еще – глаза, слишком узкие, чтобы разглядеть, что там у парня на уме. И странные свойства кожи, заставлявшие воду испаряться прямо на глазах. И все же – он был милым. Он был единственным ключом, которым открывалась дверь в Васькину жизнь. Один такой ключ (самый настоящий, похожий на стилет и флейту одновременно) Мика в свое время прощелкала, теперь надо быть настороже.

– Очень необычные татуировки. Никогда таких не видела. Просто произведение искусства, – сказала она, исключительно ради того, чтобы польстить парню, расположить его к себе. – Девушки, наверное, с ума по ним сходят?

– Большинство девушек это напрягает.

– Меня – нет.

Слишком быстро она это сказала. Слишком неосторожно. И к тому же – приписала себя к девушкам, хотя ей почти тридцать. Тридцатилетняя девушка, а лучше сказать – старая дева.

Только без кота.

– С такими татуировками все пляжи должны быть вашими. От Ниццы до Монреаля.

– Если честно, Мика, я не люблю пляжи.

Он снова назвал ее по имени, о счастье! Положительно, ее имя идет этим губам, немного суховатым, но все же красивым; до сих пор еще Мике не приходилось встречаться с такими губами, похожими на две лодки, или, скорее, – на два боевых корабля. На два ганзейских когга, на два норманнских шнеккера, на два гокштадских дракара. Он не был королем пляжа, Мика ошиблась. Он мог стать королем пляжа, если бы захотел. Если бы он только захотел – он мог стать кем угодно. Он мог основать правящую династию в центре Европы, и первое поселение на Диком Западе, и киностудию «Баррандов», и киностудию «Чинечитта», и новое государство на каком-нибудь из островов, где в ходу похожие татуировки и где за все расплачиваются раковинами и пьют молоко из выбеленных черепных коробок врагов.

Он – не король пляжа, но самый настоящий пират, и все когги, все шнеккеры, все дракары мира принадлежат ему.

Мике грозит опасность.

Она не слишком искушена в мореплавании, она утонула бы и в чайной ложке, и в стакане с неразбавленным виски.

не говоря уже о черепных коробках для молока. Что будет, если два ганзейских когга, два норманнских шнеккера, два гокштадских дракара приблизятся к ней?

Ничего.

Они не приблизятся, они уже давно стоят в бухте ее сестры.

– …Я тоже не люблю пляжи, – воодушевляется Мика. – Зато я люблю Клода Шаброля. Вам нравится Клод Шаброль?

– Кто это? – В голосе парня проскакивают ревнивые нотки: как можно любить кого-то еще перед лицом таких татуировок?

– Режиссер. Французский. Он снимает детективы.

– А-а, ясно.

И зачем только Мика вылезла со своим Шабролем? Хотела произвести на парня впечатление? Или что-то шепнуть ему между строк? – окажись поблизости Васька, тупая Васька, она бы ни за что не поняла тонкого Микиного посыла, тонкого намека на среду, в которой много лет существуют обе сестры. Среда – вполне шабролевская, надо признать. Огромная, старинная, запущенная квартира, при желании ее можно принять за фрагмент провинциального поместья: одного из тех поместий, которые так любит Шаброль. В нем полно мест, куда можно сунуть труп. Зимой там царит невыносимый холод, а летом – страшная духота, промежуточных погодных состояний как будто не существует вовсе. А обитатели поместья находятся в сложных отношениях друг с другом, их головы распухают от преступных мыслей; любой предмет, даже самый невинный, они рассматривают с точки зрения гипотетического орудия преступления. Вопрос лишь в том, кто нанесет удар первым.