Комендантский час - Хруцкий Эдуард Анатольевич (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
«Второй!» — похолодел Данилов.
— Черкашин, останься с ним! — крикнул он и выскочил в темный коридор.
После комнатного света в темной прихожей вообще ничего нельзя было разглядеть. Натыкаясь на сундуки, Иван Александрович наконец добрался до двери и понял, что бессилен перед набором замков и задвижек. Он зажег спичку. А драгоценные минуты таяли. Наконец Данилов справился с дверью.
Пистолет. Большой тяжелый пистолет валялся на лестничной площадке. Его и увидел Данилов в первую очередь, потом он увидел руку, тянущуюся к нему, и, не думая, наступил на нее сапогом. Только после этого он обнаружил на площадке странное многорукое и многоногое существо. Это дворник подмял под себя щуплого, маленького человечка.
— Встать! — Данилов нагнулся и поднял пистолет.
Первым встал Кузьмичев, сплевывая кровь. Тот, второй, лежал, тяжело глядя на Данилова.
— Встать! Поднимите его, Кузьмичев.
Неизвестный поднялся. Он был похож на подростка. Его фигура, маленькие руки не вязались с отекшим, морщинистым лицом и выцветшими глазами.
— Идите в квартиру. Только без фокусов. Ясно? — Данилов шевельнул стволом пистолета.
— Я его отведу в лучшем виде, товарищ начальник, — прохрипел Кузьмичев, — не извольте сумлеваться.
— Ну что ж, веди!
Задержанные сидели в разных углах комнаты, рядом с каждым из них стоял оперативник. Данилов с Черкашиным обыскивали комнату.
Это был удивительный обыск. Еще ни разу Иван Александрович не сталкивался с такими беспечными преступниками. Немецкий радиоприемник стоял на тумбочке, прикрытый для видимости пестрой салфеткой, две ракетницы и ракеты к ним лежали в чемодане под кроватью. В шкафу нашли три пистолета с запасными обоймами и несколько толстых пачек денег. Складывая на столе все эти вещи, Данилов краем глаза наблюдал за Харитоновым. Тот сидел, прислонившись головой к стене, лицо его стало пепельно-серым, мешки под глазами еще больше набрякли.
Трусит, сволочь, знает, что заработал высшую меру. Но почему же он не спрятал все это? Почему оружие и ракеты лежали на самом виду?
И тогда Данилов понял, что Харитонов просто ждал немцев. Он ждал их со дня на день и не считал нужным скрывать это!
А ракеты он держал под рукой, хотел пустить в ход в ближайшее время.
— Товарищ начальник, будем писать протокол? — спросил его Черкашин.
— А как же, обязательно будем писать. Чтоб все по закону. Их будут судить, а суду нужны доказательства. Документы трибуналу нужны, — сказал и посмотрел на задержанных.
Боятся смерти, сволочи. Будут рассказывать все, жизнь будут покупать.
Через час приехала машина. Оперативники повели задержанных вниз. Данилов еще раз обошел квартиру, дал Черкашину указание насчет засады и спустился по лестнице.
Широков
Он почти месяц провалялся на диване в маленькой комнатушке, с крохотным оконцем под самым потолком. Широков целыми днями читал старые «Нивы» в тяжелых, словно мраморных, переплетах. Читал все подряд, начиная от романов с продолжениями и кончая сообщениями о юбилеях кадетских корпусов. Ох, господи, жили же люди! Черт знает какой ерундой занимались. Ну, подумаешь, семьдесят лет действительному тайному советнику исполнилось. Толку-то что? Зачем писать об этом? Толстые эти журналы не вызывали у него никаких ассоциаций. Надо сказать, что прошлую свою жизнь он вспоминать не любил. Его отец был акцизным чиновником в Тамбове. Андрей стыдился его. Отец слыл в городе взяточником, и гимназисты при каждом удобном случае издевались над Андреем.
В декабре 1916 года, подравшись с сыном пристава Юрьева, Широков сбежал на фронт. Ему повезло. Под Ростовом он пристал к эшелону Нижегородского драгунского полка. Офицеры-драгуны оказались ребятами компанейскими, они уговорили командира взять гимназиста с собой, тем более, что юноша прекрасно играл на гитаре и пел душевные романсы. Его обмундировали и зачислили на довольствие. Так вместе с пополнением в персидский город Хамадан прибыл юный драгун Широков.
На одной из пирушек в офицерском собрании в присутствии командира корпуса генерала Баратова Андрей исполнил романс «Снился мне сад…». Генерал, большой любитель пения, прослезился и немедленно взял молодого драгуна личным ординарцем. Через пять дней он «за высокий патриотизм» наградил его Георгиевским крестом четвертой степени и произвел в вахмистры. А через десять дней началась революция. Как он ее воспринял? Черт знает, видимо, с радостью. Он ожидал каких-то необыкновенных перемен. Революция представлялась новоиспеченному вахмистру и «егорьевскому кавалеру» бесконечной скачкой по бескрайней степи, полной приключений и опасностей. Но на самом деле все приняло другой оборот. Бежал его благодетель генерал Баратов, солдаты перестали подчиняться, посягнули на самое святое — офицерские погоны. Кавказский фронт развалился.
Где только не был вахмистр Широков! На Дону, у Краснова, и первопоходником успел стать. В восемнадцатом определился он наконец в Ростовское юнкерское кавалерийское училище. Стал портупей-фельдфебелем. Даже не пришлось дослушать курс: бросили юнкеров против красной кавалерии. Ох и рубка была! Хоть с разрубленным плечом, а ушел вахмистр Широков, проложил себе дорогу шашкой и револьвером.
Потом, в госпитале, он часто вспоминал этот бой. Яростные людские глаза, пену на лошадиных мордах и молчаливую рубку, страшную своим молчанием. И, только вспоминая все это, Андрей понимал, что жил на свете только те пятнадцать минут, вся остальная жизнь — утомительное и длинное существование. Он был странно устроен. Риск воспринимался им словно наркотик. Он служил в контрразведке, был в Крыму у Врангеля, мотался по селам с развеселым антоновским полком. Даже у барона Унгерна успел побывать. Там, в Монголии, он сам себя произвел в поручики. Позже к жажде остроты прибавилась тупая ненависть к этим кожаным курткам, от которых всегда приходилось уходить «с разрубленным плечом».
Лежа в маленькой душной комнате, Андрей лениво вспоминал всех «взятых» им инкассаторов, ограбленные сберкассы и ювелирные магазины. Теперь жизнь сама давала ему в руки новое, рискованное и веселое дело, а главное — возможность стрелять. Все время стрелять — в кого хочешь!
Этот месяц напомнил ему многие другие, когда он «отсиживался» после удачного дела. Ждал, когда поутихнет немного и можно будет уехать и спокойно тратить так трудно добытые деньги. Но именно подобные передышки Широков и не любил. В такие дни исчезала нервная напряженность, оставалась масса времени для раздумий. А это как раз и было самым неприятным. Сорок один год, то есть, как ни крути, — пятый десяток. Почти вся жизнь прожита. А толку? Да никакого толку. Ничего он не добился.
Месяц он провалялся здесь бездельно и бездумно. Правда, кое-что все-таки удалось сделать. «Святой отец» подобрал людишек. Да что это были за людишки! Дрянь, сволочь. Такие продадут, услыхав только скрип сапог оперативников. Но других не было. А раз так, нужно «работать» с ними. Правда, через линию фронта перешли трое отчаянных ребят. Им-то терять нечего. При любом исходе — «вышка». На них особенно и надеялся Широков.
За дверью послышались легкие шаги хозяина.
— Андрей Николаевич, не спите?
— Сплю.
— Тогда проснитесь и приведите себя в порядок.
— Это зачем же?
— Давай быстрее, — Потапов распахнул дверь, — человек тебя ждет.
— Из МУРа?
— Шутить изволишь. С той стороны, с инструкциями.
В столовой были двое незнакомых Широкову людей. Один стоял, прислонившись к резному буфету, второй разглядывал иконостас в углу. Он так и не повернулся, когда Широков вошел в комнату.
«Ишь сволочь — начальство корчит». Андреем овладела тихая ярость. Да кто такие эти двое? Немцы? Разведчики? Хамы! Широков опустил руку в карман, нащупал рукоятку пистолета.
— Выньте руку, — сказал тот, что стоял у буфета, и шагнул к Широкову, — я не рекомендую применять оружие. Вы, кажется, отдохнули, так откуда же эта нервозность?
