Тогда ты молчал - фон Бернут Криста (первая книга .TXT) 📗
Перед Моной теперь сидел старик, а вовсе не совратитель. Она задумалась. Затем погасила в пепельнице сигарету и взглянула на часы.
— Нам нужны списки всех ваших… клиентов за последние три-четыре года, а также тех, кто записался сейчас. Всех.
— Но эти списки конфиденциальны…
— Нет. Если происходит убийство, то речь уже не идет о конфиденциальности.
23
Когда Мона и Бауэр наконец сели в свою машину, было темно, хоть выколи глаз. И опять репортеры телевидения и газет попытались преградить им дорогу, но безуспешно. Мона осторожно вела машину по неровной дороге, лучи фар, казалось, прощупывали путь сквозь лесок, отделявший дом Плессена от дороги. «Как будто Плессены прячутся, — подумала Мона. — Но от кого и зачем?»
— И что она сказала? — спросила Мона.
— Ничего особенного, — ответил Бауэр, помедлив.
Она бросила на него быстрый взгляд: несмотря на усталость, его лицо впервые за долгое время не было напряжено. Видимо, разговор с фрау Плессен пошел ему на пользу. Конечно же, допрос преследовал совсем другие цели, но неожиданно получился положительный побочный эффект. Был бы из этого хоть какой-то толк!
— Ничего особенного, — повторил Бауэр.
«Значит, нет», — подумала Мона.
— Она какая-то…
— Какая?
— Она несчастлива. Мне так кажется.
Несчастлива. Что ж, неудивительно. И это весь результат…
— Ну да, — сказала Мона осторожно. — Это и так видно. Я имею в виду — сейчас она не очень хорошо себя чувствует.
— Нет-нет. Она вообще несчастлива. Она была такой еще до того, как это случилось с ее сыном.
— Ты имеешь в виду ее брак и все такое?
Лесок остался позади, а впереди простиралась ровная, залитая лунным светом местность. Все казалось белым и застывшим, как лед. Мона притормозила. Когда она выключила зажигание, открыла дверь и вышла из машины, Бауэр удивленно посмотрел на нее. В конце концов он тоже вышел.
Вокруг царила мертвая тишина. Где-то вдали послышался шум быстро мчавшейся машины, а больше — ни звука.
— С ума сойти, — сказал Бауэр приглушенным голосом.
Мона посмотрела на небо — там сияла полная луна. Ее края казались острыми, а свет был таким сильным, что из-за него даже не было видно звезд. Дома ее ждали Антон и Лукас, но Мона о них не беспокоилась. Лукас уже, наверное, давно спит. В его четырнадцать лет мама уже не была нужна ему так сильно, как года два назад. К тому же, у него был хороший отец.
Даже если соответствующие службы…
Она заставила себя не думать в этом направлении. Ей это удалось легко, без усилий. Все показалось вдруг таким далеким… Она оперлась на теплый капот машины, закурила еще одну сигарету и протянула пачку Бауэру. Он тоже прислонился к капоту рядом с ней и взял сигарету. Так они и курили молча, в этой необычной обстановке, когда хочется забыть о повседневной рутине. Представлявшиеся нерушимыми убеждения порождали новые вопросы, и, казалось, открывались новые дороги, о существовании которых они не подозревали.
«Я как будто приняла наркотик», — подумала вдруг Мона. Она бросила сигарету на пыльную дорогу и тщательно растоптала ее.
— Поехали дальше, — сказала она Бауэру.
Тот кивнул и послушно сел на сиденье рядом с водительским. Они медленно поехали по направлению к дороге, которая должна была возвратить их в обычную суетную жизнь.
— Вы хорошо с ней поняли друг друга или как? — спросила Мона безразличным тоном.
— Да, — ответил Бауэр. Мона выехала на шоссе и нажала на газ.
— Ты сказал, что она несчастлива. Во всем. Почему?
— Она сказала, что чувствует себя здесь одинокой.
— Одинокой?
— Да. У Сэма, ее сына, была своя машина, много друзей, и он постоянно куда-то уезжал.
— Но ведь ее муж всегда находился дома. Его семинары, или как там это называется, проходили здесь.
— Да, они проводятся в другом крыле дома. И муж полностью посвящает им все свое время. А ей просто нечего делать. Для домашнего хозяйства у них есть уборщица и повариха.
— Фрау Плессен скучает.
— Да. Она говорит, что тут нет ничего, чем можно было бы отвлечься.
Герстинг казался совершенно вымершим. Местность была красивой, но какой-то мертвой.
— Патрик, она что-нибудь говорила об убийстве? А может быть, про оба убийства? Хоть что-нибудь?
Они ехали по Герстингу, по этому жутковатому, действительно безжизненному месту. Мона нигде не видела света в окнах, хотя было еще не поздно. Наверное, местные жители действительно ложились спать так рано, что это вошло в поговорку.
— Она не знает ничего, кроме того, что уже рассказала нам. Так она говорит. Соню Мартинес она не знает, даже не видела ее. Она не имеет дела с пациентами.
— Проклятье! — воскликнула Мона. — Мне представляется, что это был кто-то из них. Из этих, ну… участников семинара. Но их так много, что мы будем вести расследование до самой смерти.
— Кто-то вроде Сони Мартинес? Один из тех, кто обиделся на то, что сказал Плессен?
— Да. У него довольно странные взгляды. Вполне возможно, что кто-то неправильно его понял.
— И он теперь мстит?
— Мне кажется это логичным. И ты знаешь, что самое плохое? Нам нужно очень спешить, потому что у него большие планы.
24
Давид чувствовал себя еще не очень хорошо, но валяться в кровати он уже больше не мог. Тем более, что Сэнди в этот день уехала с малышкой купаться на озеро Ферингазее, и он смог пару часов подремать в полном одиночестве в душной квартире. Температура у него была уже не очень высокой, и он решил, что в состоянии подняться и позвонить Яношу, — сообщить, что он снова в порядке. Янош удивился и обрадовался такой новости, потому что прошлой ночью его поставили работать в паре с Загштеттером, которого он терпеть не мог.
Сэнди разозлилась, когда, вернувшись с Дэбби домой, увидела Давида в джинсах и футболке, сидящего за кухонным столом. Давид не совсем понял причину такой реакции (зачем же ей больной муж?), но впервые осознал, какой одинокой она себя чувствовала. Они совсем недавно переехали сюда, Сэнди еще никого не знала из соседей, все ее подруги жили на другом конце города. У некоторых из них были маленькие дети, «сидевшие на шее», как выражалась Сэнди, поэтому не было времени ходить в гости, другие были не замужем и вели жизнь, не имеющую ничего общего с их жизнью. С ними у Сэнди не было точек соприкосновения с тех пор, как она лишилась возможности выходить из дому по вечерам. Все, конечно, изменится в лучшую сторону, когда Дэбби подрастет настолько, что ее можно будет оставлять с нянькой. Но сейчас у Сэнди было трудное время.
Давид все это понимал, но ничем не мог ей помочь. Он даже не мог поговорить с ней по душам.
Все эти мысли проносились у него в голове, когда они с Яношем, сидевшим за рулем, ехали к очередной точке сбыта наркотиков. Сегодня ночью они работали не в городе, а в его окрестностях, — там наркотики пользовались спросом не меньшим, а скорее даже большим, чем в крупных городах, где, по крайней мере, были другие возможности отвлечься, кроме как курить, нюхать, глотать или колоть себе наркоту.
25
Моне снилось ее предназначение. Ей представлялось, что это было задание, поставленное перед ней отцом. Во сне отец казался ей огромным. Он говорил слова, которые она хоть и понимала по отдельности, но, тем не менее, не могла связать их в одно целое, имеющее смысл. «Мама и я… мы вас обеих любим, но мы больше не можем… А ты не бойся… Ты останешься с мамой. Для тебя ничего не изменится. Я буду очень часто приходить к тебе в гости».
Ты останешься с мамой.
В памяти сохранилась только эта фраза. Более того, ей казалось, что она с шипением свалилась на нее откуда-то сверху, как нож гильотины. Отец ушел от матери и забрал с собой ее сестру, Лин. А Мона должна была остаться с матерью, чтобы той не было так одиноко. Понимание этого вызревало постепенно, но наконец взорвалось в ней, как мина замедленного действия: она боялась матери, ее непредсказуемых состояний, диких взрывов ярости, побоев и пьянства. А теперь не было больше никого, кто защищал бы Мону от матери.
