Форсаж - Харрисон Колин (серия книг TXT) 📗
Припоминая ее слова, он осторожно клал старую телефонную трубку на место. Позже распорядился отключить телефон. Более того: чтобы избавить себя от искушения, нашел деревянную лестницу в амбаре и обрезал провода телефонной линии длиной в четверть мили, которые шли вдоль проселка. Потом скатал их и уложил в кузов своего грузовика. После натянул кусок провода между двух сосен и развешивал на нем одежду для просушки.
Вот такие вещи он делал. Создавал для себя новый мир. Маленький и чистый. Особо ни с кем не разговаривал. Полгода жил с крупной широкозадой женщиной. Сорокатрехлетняя разведенка, дети которой выросли и ушли из дома; у нее были смешливые глаза, и поначалу встречи с ней скрашивали его одиночество. Встретились они в гринпортских доках, где он стоял одетый в болотные сапоги и футболку. Она ела мороженое в рожке.
– Эй, Боб! – сказала она. – Или Билл, или Бифф, или как там тебя, красавца, кличут, – ты весь рыбой провонял. – Она вытерла губы салфеткой и взяла его за руку. – Я твою ручищу и наполовину не могу обхватить.
Он взглянул на нее.
– Мадам, вряд ли у нас найдутся общие темы для разговора.
Но она уже вцепилась в него обеими руками.
– Очень может быть, что найдутся.
Вскоре он понял, что она вовсе не стремилась ему понравиться, да он и не хотел лезть к ней в душу. Он едва справлялся с тем, что происходило в его собственной. Ей нужен был только секс, сказала она ему честно. Он стал наведываться к ней два-три раза в неделю, теребя свой член, пока ехал в грузовичке, входил, уже готовый к эрекции, и брал, проникая так глубоко, как только мог. В своем роде пытался протрахать путь к другому берегу жизни, что – как позже осознает большинство мужчин – всегда безнадежно. Он не находил ее привлекательной, при этом чем-то она ему нравилась. Женщина состояла из щедрых горстей плоти – соски огромные, как кофейные блюдца. Ее зад был не меньше пятидесяти дюймов в окружности, и нужны были силы, чтоб раздвинуть ягодицы. Он понимал, что ей подошел бы здоровенный мужик, способный доминировать, заставить почувствовать себя маленькой. Как-то она закурила сигарету и сказала, чтобы он не останавливался.
– Не хочу ни о чем говорить, – произнесла она.
То есть делай свое дело и помалкивай. Он ни разу не провел с ней ночь, да и не получал приглашения. Натягивал свои застиранные семейные трусы, помыв член мылом, как учил его, когда он еще был мальчиком, старший сводный брат Пол. Влезал обратно в грузовик, иногда катался просто так по темным дорогам, с включенным радио.
Но отношения у них не сложились. Как-то она спросила, отчего он покинул город.
– Ты и правда хочешь знать?
Она ответила: «Да», искушая его. Он начал рассказывать о Кристине, их квартире и ресторанах, в которые они ходили. Женщина посмотрела на Рика странным взглядом, она услышала в его голосе то, чего и не подозревала – беззаветную любовь к той, другой. Она разрыдалась.
– Никогда не слышала, чтобы ты так говорил. Я-то думала, что ты просто здоровенный тупой рыбак. – Она поперхнулась своим внезапным горем, зажгла сигарету, но курить не смогла. – Испортил ты все, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты ушел.
На этом их связь оборвалась, он ни с кем больше не общался, не считая, конечно, экипажа своего траулера, состоявшего из пьяниц, неудачников и чокнутых. Он вполне вписывался в эту компанию. Но работа спасала. И, похоже, он нашел себя. Был в порядке. А теперь – все это. Благоразумно ли тебе, парень, ввязываться?
Рассвет едва пробивался. Тяжелое мужское тело покоилось на матрасе, пот выступил на лбу, стало влажно под мышками. На полу рабочие ботинки, шнурки распущены. Начинается бриз, красный буй тихо позвякивает где-то там, в густой дымке. Он потянулся, просыпаясь. Сон оставлял его. Ему приснилось, будто он снова ученик католической школы Стейтен-Айленда, в чистеньком галстуке и воротничке, наклоняется, чтобы рассмотреть что-то огромное и темное, распростертое на земле.
Вышел на воздух, держа в руке чашку с молоком. Один фермер в харчевне ему сказал, что коттедж, в котором он жил, был построен в 1805 году. Бессчетное число раз достраивался и перестраивался. Рик допил молоко. Ты должен ей помочь, сказал он себе, теперь ты будешь поступать только правильно.
Войдя в дом, надел часы и стал искать свой старый ремень. В ящик комода, куда он его положил, залезли мыши и оставили три коротких изжеванных куска кожи и пряжку. Внутри его единственного чемодана что-то грохотало. Там он обнаружил пару туфель, добротных, итальянских, с аккуратными новыми набойками на каблуках. Он не надевал их четыре года. Туфли стоили ему, наверно, сотни две, цена прямо-таки преступная. Впрочем, он и был преступник. Сидя на низкой походной кровати, Рик стал примерять туфли. Сначала попытался натянуть на левую ногу. Не подходит. Потом на правую – с тем же результатом. Может, ступни растоптались из-за того, что много ходил босиком, а может, из-за мозолей. Его ежедневной обувью была пара старых фермерских башмаков, купленных по случаю у вдовы, жившей в нескольких милях по соседству. Та распродавала всякую незатейливую домашнюю утварь, вроде дешевой деревянной мебели, изношенных рабочих инструментов, и всякое другое добро, принадлежавшее ее покойному мужу.
Отложив в сторону парадные ботинки, запихал в чемодан кой-какую одежду, застелил кровать, отключил холодильник и перекрыл кран на пропановом баллоне. Потом вышвырнул в кусты остатки риса с бобами, закрыл на окнах ставни, помыл посуду и поставил тарелки в сушилку рядом с раковиной. Было 4:00 утра. Ему нужно было поспеть до того, как начнется манхэттенский час пик. Положил три помидорины в карман, закрыл дверь на замок и спрятал ключ под старой устричной раковиной в траве. Затем свалил прихваченной из амбара пилой довольно толстый дубок – около фута в диаметре – так, чтобы тот упал, перекрыв дорогу к коттеджу. Тому, кто задумает подъехать на машине, придется оттащить поваленное дерево, так что Рик заметит это, когда вернется. Денег, заработанных на лодке, должно хватить на несколько дней, ну а прочие расходы покроет из заначки, что хранится в камине у тетушки Евы. Засунув пилу за сиденье, Рик вырулил на дорогу и взял курс на запад. Тридцать миль по дороге № 25, потом семьдесят с хвостиком по «Лонг-Айленд Экспрессвэй», и вот ты уже в центре Нью-Йорка. Может, придется поторчать в пробках, а потом двинешь на север, в сторону тюрьмы. Даже с остановкой на завтрак приедешь туда задолго до девяти часов утра, на всякий случай. Само собой, Кристина его видеть не захочет, он это знал. Однако надеялся, что, взглянув на него, сообразит, что он тоже находился в некотором смысле в тюрьме. Он тоже просидел в клетке, хотя ему пришлось куда легче, чем ей. Но в клетке…
Подъехав к тюрьме, он припарковал машину на стоянке для посетителей. Взглянул на кирпичные здания, стоявшие на холме, похожие скорее на старую фабрику или заброшенную школу, чем на тюрьму. Но такого жуткого забора ему еще видеть не приходилось – заостренные лезвия вились по спиралям проволоки. Похоже, власти штата не особо-то тратились на эту тюрьму, – но уж на колючую проволоку денег не пожалели. Он увидел, как несколько женщин в зеленой униформе медленно взбирались вверх по холму. В здании из цементных блоков, прилегающем к главным тюремным воротам, сидел за столом жирный охранник. Он поднял взгляд на Рика.
– Распишись, положи монеты, часы и все металлические предметы на поднос и проходи через детектор.
– Собственно, я внутрь не собираюсь, – ответил Рик, напуганный самой идеей посещения тюрьмы, хоть и женской. – Я просто жду кое-кого, ее должны выпустить сегодня.
– Кого?
– Кристину Уэллес.
– Я только что заступил на смену. Дай-ка посмотрю в книге записей. Может, она уже вышла.
– Куда же они выходят, если некому их подобрать?
– Тюрьма выдает сорок долларов, и обычно они заказывают такси, – ответил охранник. – Такси их отвозит на железнодорожную станцию, что в миле отсюда, и потом они садятся на поезд и катят в Нью-Йорк.
