Чары Клеопатры - Головнёв Леонид Петрович (мир книг .TXT) 📗
— Так-то лучше.
— Ты мне губы до крови разбил.
— Я тебе не только губы разобью, если будешь фордыбачиться. Все ребра переломаю. Раздевайся, быстренько.
— Нет.
Он с силой дернул за платье, и оно разорвалось сверху донизу. На Зулейке не было бюстгальтера, только узенькие трусики. Девушка изловчилась и снова укусила его за руку. Гоша отшатнулся, хотя боли в состоянии аффекта не почувствовал.
— Сбрось эту тряпку, — показал он на плавки.
— Не дождешься. — На нее тоже начал действовать наркотик: теперь она говорила медленно, глаза ее подернулись поволокой. Ей стало ужасно жаль себя, жаль свою юную жизнь, так глупо опоганенную этим подонком. Клеопатра, ее героиня, наверное, покончила бы с собой, прыгнув с площадки в пропасть. Но она не Клеопатра. Лишаться жизни? И из-за кого? Из-за этого тупого кретина, который даже Лермонтова не читал.
Улучив момент, Гоша сковал ее руки своей громадной пятерней, второй рукой сорвал трусики. Желание распирало его. Зулейка сумела вывернуться.
— Вот что, египетская царица, — произнес он со злостью. — Я не стану заниматься французской борьбой. Если ты будешь сопротивляться, я брошу тебя в пропасть.
Голос его дрожал от гнева. Зулейка поняла, что он окончательно остервенел и совладать с ним ей не под силу. А так хотелось жить.
* * *
…Та ночь на смотровой площадке высоко в горах врезалась в память Зулейки на всю жизнь. Первая «ночь любви» была мучительной и бесконечной. Зулейка задыхалась от боли и бессилия.
От первой близости она не испытала ничего, кроме омерзения. Неужели это то, что воспето в бесчисленных любовных романах? Кровь, кровь, ярость и тоска, какая-то звериная, неуемная.
После короткого отдыха Гоша опять принялся за свое.
— Лучше сразу сбрось меня со скалы, — стонала Зулейка.
— Дурочка, теперь будет лучше, — успокаивал Гоша.
Раннее утро застало их, вконец обессиленных, лежащих рядом у самого края пропасти.
— Доброе утро, красавица, — сказал Гоша.
Зулейка с трудом открыла глаза. Она всю ночь проплакала, забылась только на рассвете тревожным, кошмарным сном. Глянула на Гошу и, молча, стыдливо прикрылась руками. Голова была тяжелой и гудела, как колокол.
— Что, головка бо-бо? — понимающе усмехнулся он. — Это после дозы, с непривычки. Сейчас подлечим.
Он достал сигарету, сделал три-четыре затяжки и протянул ее Зулейке. Та с жадностью затянулась и выкурила сигарету до конца, пока окурок не обжег ей пальцы.
— Полегчало? — спросил Гоша.
Она кивнула.
— То-то. Теперь не запускай, — произнес наркокурьер то ли в шутку, то ли всерьез.
— А где их достать, эти сигареты? — несмело поинтересовалась она.
— Твои проблемы, Клеопатра, — грубовато отрезал он. — В школе у ребят и поинтересуйся.
Он привел себя в порядок: причесал волосы, застегнул рубашку, отряхнул с брюк травинки и пыль.
— Ну, двинулись?
— Как же я пойду? Ты мне все платье разорвал.
— Ане надо было выкобениваться.
С помощью зулейкиных заколок для волос платье кое-как подремонтировали, и они отправились в обратный путь.
Селение уже проявляло признаки жизни.
Кое-где из глубины дворов поднимался дымок — это хозяйки разожгли тандыры, чтобы испечь на завтрак лепешки.
— Привет, дочка, — послышалось из-за распахнутой калитки.
— Привет, дядя Зураб, — слегка замедлила шаг Зулейка, придерживая рукой платье, чтобы оно не сползло.
— У тебя гость?
— Да, он в Тбилиси едет, сюда заскочил. Я его на смотровую площадку водила.
— Понравилось?
— Очень, — подал голос Гоша. — Никогда в жизни такого удовольствия не получал.
— Ну и славно, джигит, — улыбнулся дядя Зураб. — Остановиться можешь у меня.
— Он сейчас уезжает, дядя Зураб.
— Ну, тогда — счастливый путь.
Во время этого короткого разговора Зулейку обуревали противоречивые чувства. Можно, конечно, все рассказать дяде Зурабу. Найдутся в селении еще несколько крепких мужчин, которые как следует намнут бока этой мрази. А может быть, даже убьют и в пропасть скинут. Ну а дальше что? Ее честное имя будет запятнано… Нет, пусть уезжает. А у нее еще будет возможность отплатить ему сполна. Неизвестно почему, но Зулейка в этом была уверена.
То, что девушка ничего не рассказала соседу, Гоша понял по-своему — не питает к нему враждебных чувств. И разоткровенничался.
— Ты девушка умная, сообразительная, — разглагольствовал он, прихлебывая из кружки свежезаваренный чай. — Я дам тебе хороший совет — благодарить будешь. Попадешь в Тбилиси, — позвони вот по этому телефону. — Он протянул ей клочок бумаги с телефонным номером. — Скажешь Черному Беркуту, что от Гоши Мамедова. Нам курьеры нужны, особенно в Грузии. Из Турции поступает первосортный товар, а распространять его некому… Ну, это тебе не интересно. В общем, денег заработаешь. Да и для себя травка все время будет под рукой.
— А мне поверят?
— Говорю же, сошлись на меня. Вот в школе у вас есть потребители — им и будешь продавать. Доход — триста процентов. Ничего?
Она промолчала.
— Ты тово… Не держи на меня зла, — проговорил Мамедов.
— У меня одна к тебе просьба.
— Да? — насторожился он.
— Оставь мне сигаретки.
Он выложил ей весь свой запас и уехал.
Зулейка долго стояла у школьных ворот и смотрела вслед уазику, повторяя как пароль имя человека из Тбилиси — Черный Беркут.
Много с тех пор воды утекло. Получив паспорт, Клеопатра уехала в Тбилиси и стала наркокурьером. Она оказалась способной ученицей. Попала под начало к Баритону, опираясь при этом на Черного Беркута. Сумела привлечь на свою сторону Саркисяна, держателя общака. У нее было много любовников, но душа оставалась пустой.
Потом она встретилась с Алексеем Ильиным. Ночь, проведенная с ним в поезде Москва — Сочи, пошатнула ее жизненные устои. Нежное чувство к этому простоватому, белобрысому старшему лейтенанту прокралось в ее, казалось, огрубевшее сердце совсем незаметно. Клеопатра почувствовала, что близость с ним делает ее лучше, чище. Ненависть, злоба, черствость, жестокость — все это постепенно уходило на второй план. Усилием воли она подавила в себе тягу к наркотикам.
Но потом произошел провал. Крупный. Из-за самого Баритона, его привязанности к малолеткам. Взяли и Алексея Ильина.
Переждав лихие времена в Испании, она начала создавать новую организацию. Более могущественную и более законспирированную. Вытащила из дерьма старых приятелей. Пригрела Гримо, по сути, спасла ему жизнь. Но он не разбудил в ее сердце никаких эмоций. Несмотря на огромную власть, она чувствовала себя бесприютной, одинокой. Так продолжалось два года. Пока не пришло озарение. Только Алексея Ильина полюбила она по-настоящему. Но ей не хотелось делать его наркобароном. И она решила, что он должен возглавить легальную часть фирмы, благо место директора стало вакантным.
Что же касается наркокурьера Гоши Мамедова, то, став полновластной хозяйкой «Эдельвейса», Клеопатра отдала приказ разыскать его и привезти к ней.
Они не виделись около пятнадцати лет, и Гоша, разумеется, не узнал Зулейку. Перед ним в кресле сидела красивая, как богиня, женщина в роскошном платье с большим декольте. На груди у нее был необычный медальон — с изображением трехглавой кобры.
Гоша только понял, что перед ним властная особа. Приложив руку к груди, он весело произнес:
— Приветствую тебя, прекрасная царица, желаю тебе тысячу лет счастливой жизни и оставаться такой же молодой и красивой.
Но царица комплимент не приняла, глаза ее негодующе блеснули. Она встала с кресла, подошла к нему и со всей силы дала две пощечины.
Гоша опешил. Хотел было возмутиться, но справа и слева к нему вплотную подступили Гримо и Гий.
— Это в знак приветствия, — пояснила Клеопатра. — Еще за мной должок. Помнишь?
И он вспомнил. И побледнел.
— Ну и что, все так же продолжаешь насиловать малолеток? — строго спросила Клеопатра. — Отвечай!
