Миллионы Стрэттон-парка - Френсис Дик (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗

– Хорошо, папа.

Я обратился к Роджеру:

– У вас есть ключи от ворот?

– Да, но…

– Я чувствовал бы себя спокойнее, если бы они вышли через них и прошли к самому финишу. Хотя это тоже недостаточно далеко.

– Вы наверняка преувеличиваете, – стал возражать Роджер.

– Молю Бога, чтобы так оно и было.

Нил не терял времени и побежал. Я смотрел ему вслед.

– Мы ездили смотреть, как подрывают старую заводскую трубу, – сказал я Роджеру. – Мальчишки были в восторге. Они видели, как закладывают заряды. Было это всего три месяца назад. – Я снова заговорил в микрофон: – Ребята, идите к выходу. Это очень, очень серьезно. Оставаться на трибунах опасно. Они могут взорваться. Бегите, я вам говорю, бегите. – Я повернулся к Роджеру. – Можете отпереть им ворота?

Он сказал:

– А вы сами?

– Наверное, нужно было бы посмотреть на те провода, как вы думаете?

– Но…

– Послушайте. Я должен убедиться, что Нил не ошибся, ведь так? И мы не знаем, когда они установлены, эти заряды, верно? Может быть, пять минут назад, может быть, пять часов назад, может быть, когда стемнело. Мы не можем рисковать из-за ребят. Нужно немедленно удалить их оттуда.

Роджер проглотил слюну и больше не возражал. Вместе мы помчались к передней части трибуны, мне необходимо было убедиться, что все пятеро в безопасности.

Маленькая группка у ворот выросла до четырех человек, когда туда примчался Нил. До четырех, не до пяти.

Четверо. Нет Тоби.

Я бросился обратно в контору Оливера и схватил микрофон.

– Тоби, это не игра. Тоби, уходи с трибун. На трибунах опасно. Тоби, ради Христа, сделай то, что я тебе говорю. Это не игра.

Я слышал, как мой голос разносился по ипподрому и по всему зданию, долетая до самых конюшен. Я снова повторил отчаянный призыв и побежал на трибуны, чтобы быть уверенным, что Тоби слышал и сделал так, как я велел.

Четыре мальчика. Четыре мальчика и Роджер двигались через поле к финишной линии. Шли, не бежали, а шли. Если Тоби наблюдал за ними, он мог решить, что спешить нет никакой надобности.

«Ну, давай, давай, шельмец ты этакий, – повторял я про себя. – Хоть раз в жизни сделай так, как тебе сказано».

Я снова побежал к микрофону и громко и отчетливо произнес:

– В трибунах заложены взрывные заряды. Тоби, ты слушаешь? Помнишь трубу? Трибуны тоже могут взлететь на воздух. Тоби, вылезай оттуда как можно скорее, беги со всех ног, беги сколько есть сил к остальным.

Я еще раз вернулся на трибуны, и снова Тоби не было ни видно и ни слышно.

Я не был специалистом-подрывником. Если мне нужно было снести здание до основания, я Делал это по кирпичику, сберегая все, что еще могло пригодиться. Мне было бы легче дышать в тот момент, если бы я знал побольше. Но первым делом, конечно, нужно было посмотреть, что такое видел Нил, а для этого мне нужно было войти внутрь трибун и подняться по лестнице, рядом с которой находился бар с вонючим полом, тот самый бар для членов клуба, который обычно бывает набит до отказа.

Лестница была та же. Я тогда обратил внимание, что на одной из лестничных площадок были двойные двери в устланные коврами и ухоженные личные апартаменты Стрэттонов. Согласно чертежам и тому, что я сам успел заметить, эта лестница была главной центральной вертикальной артерией, по которой были проложены основные коммуникации, питавшие все этажи, становым хребтом главного сооружения.

На верхней площадке лестницы была дверь в помещение со стеклянными стенами, вроде диспетчерской башни на аэродроме, где восседали стюарды – распорядители скачек, наблюдавшие в огромные бинокли за ходом бегов. А еще выше, увенчивая ложу распорядителей, располагалось современное помещение, оборудованное для телепередач и журналистов. На других уровнях лестница имела выход – внутрь, в помещения для членов клуба, где они могли пообедать и выпить чашку кофе или чая, и на улицу – на открытые платформы, подвластные всем природным стихиям, откуда можно было наблюдать за скачками только стоя. По коридору первого этажа можно было пройти в отдельные ложи, где небольшие строгие белые деревянные стульчики давали отдых богатым и пожившим на свете ногам.

Я поднялся по лестнице со стороны скакового круга и взбежал на этаж, где находился бар с вонючим полом. Дверь бара была заперта, но по выкрашенной в белый цвет стене бара, выходившей на лестничную площадку, протянулся на высоте приблизительно восемнадцати дюймов над полом безобидно выглядевший толстый белый шнур, очень похожий на бельевую веревку.

На равных расстояниях шнур уходил в стену и снова выходил наружу, пока не доходил до высверленного в стене отверстия и не исчезал внутри бара окончательно.

Нил не ошибся. Белая бельевая веревка была сама по себе взрывчаткой, называвшейся «деткордом», а точнее детонирующим шнуром, по которому взрыв распространяется со скоростью 18 км в секунду и разносит в куски все, с чем вступает в контакт. Всюду, где шнур уходил в стену или выходил наружу, были прилеплены комочки пластиковой взрывчатки. Они были вмяты в отверстия: все взрывчатые вещества наносят больше ущерба, если их уплотнить.

Деткорд совсем не то же самое, что старые запалы, медленно, с треском и дымом подводящие огонь к бомбе, на которой, как в старых комиксах и ставших древностью вестернах, было написано «бомба». Деткорд был взрывом; и казалось, что он висел на стене не только возле бара, вдоль стен этажа, на котором я стоял, но и на этажах подо мной и надо мной.

Я закричал: «Тоби!» – громко, сколько позволяли мне голосовые связки и воздух, наполнявший мои легкие. Я крикнул «Тоби!», подняв голову, чтобы было слышно наверху, и наклонившись к ступеням, ведущим вниз, чтобы было слышно на нижних этажах, но ответом мне было полное молчание.

– Тоби, если ты здесь, то здесь все набито взрывчаткой, – кричал я, поворачиваясь в разные стороны.

Ничего.

«Он может быть где-нибудь еще, – подумал я. – Но где? Где! Деткорд может быть развешан по всему зданию, по всему клубу, в зале, где делаются ставки и где по субботам букмекеры дерут глотки, расхваливая скакунов, по стенам самых дешевых из трех секций трибун, где было больше баров, чем платформ со ступенями для зрителей».

– Тоби! – надрывался я и слышал только молчание.

Нечего было и надеяться, будто я сумею помешать осуществлению тщательно продуманной диверсии. У меня не было нужных знаний, и я не представлял, с чего начать. К тому же самым главным для меня было спасти сына, и, так и не получив ответа, я решил выбраться на воздух и продолжить поиск с внешней стороны здания.

Я уже повернулся бежать, когда услышал какой-то шорох, как мне показалось, он шел откуда-то сверху, с лестницы над моей головой.

Я буквально взлетел по ступеням до площадки перед стрэттоновскими апартаментами, потом дальше, до вышки стюардов-распорядителей, и еще раз крикнул. Я подергал дверь комнаты распорядителей, но, как и остальные двери, она была заперта. Тоби не могло быть в ней, но я все равно закричал:

– Тоби, если ты здесь, прошу тебя, пожалуйста, выходи. Это здание может в любую минуту взорваться. Ну пожалуйста, Тоби, прошу тебя.

Ничего. Только молчание. Я собрался уходить, чтобы начать поиски в каком-нибудь другом месте.

Неуверенный голосок окликнул меня:

– Папа?

Я повернулся на сто восемьдесят градусов. Он вылезал из своего непревзойденного убежища, небольшого плоского ящика для зонтов, стоящего рядом с торчавшими из стены вешалками для шляп и пальто распорядителей, и никак не мог оттуда выбраться.

– Слава Богу, – выдохнул я. – Пошли быстрее.

– Я был бежавшим заключенным, – сказал он, сумев наконец выползти из ящика и вставая на ноги. – Если бы меня нашли, то отправили бы назад в Бастилию.

Я почти не слушал его. Я испытывал только величайшее облегчение и чувство нависшей опасности.

– А это и в самом деле взорвется? Да, папа?

– Бежим отсюда поскорее.

Я взял его за руку и потянул за собой к лестнице, и тут где-то под нами что-то грохнуло, нас ослепила яркая вспышка огня, оглушил страшный треск, и все вокруг закачалось, как, наверное, бывает при землетрясении.