Пальмы, солнце, алый снег - Литвиновы Анна и Сергей (читать хорошую книгу .TXT) 📗
…А фигурка на снегоходе тем временем домчалась до поляны. Лихо взметнув бурунчики снега из-под полозьев, развернулась. И рванула в мою сторону.
Я, разумеется, поспешно отступила к обочине, а потом на всякий случай и сошла прямо в снег. Береженого бог бережет, а сапоги у меня, хвала зануде-мужу, высокие и непромокаемые. Ух, ну до чего же быстро мчится!..
Щурясь на солнце, я пыталась разглядеть, кто рулит лихим снегоходом? Судя по наглому стилю вождения – однозначно, мужчина. Но фигурка (вся в коже, от высоких ботинок до шлема) вроде бы худенькая, хрупкая. Неужели все-таки дамочка? Или подросток?
Когда снегоход (а произошло это в считаные секунды) приблизился ко мне, я решила помахать пилоту. Конечно, я сейчас совсем не похожа на красоток, что стоят вдоль бортиков трека во время «Формулы-1», но, может, водителю будет приятно и мое скромное внимание?..
Но взметнуть руку в приветствии я не успела. Снегоход внезапно, издав утробный звук двигателем, свернул с тропы и теперь несся прямо на меня!
Я в ужасе, одним могучим прыжком – откуда только прыткость взялась! – метнулась в сторону, и снегоход пронесся буквально в пяти сантиметрах от меня. И тут же, еще громче ревя мотором и ловко лавируя меж деревьев, стал разворачиваться.
«Идиот! Что ты делаешь?»
Нет, по-моему, выкрикнуть эти слова я не успела, потому что адская машина вновь наставила свое хищное рыло на меня – и на малыша, затаившегося в моем животе. Это такая шутка? Развлечение? Как я в детстве подбегала к спящему деду и визжала прямо ему в ухо?.. Но даже если водитель развлекается, он ведь может просто не рассчитать! И тогда, тогда…
Еще не рожденный малыш и придал мне силы. Так глупо погибнуть мне – это одно, но он-то в чем виноват?
И я снова, уже из последних сил, утопая в глубоком снегу, метнулась в сторону… увидела красиво поваленное, как на картине «Утро в сосновом лесу», дерево… тяжело перевалилась через него… и снова огромная туша снегохода пронеслась в считаных сантиметрах от меня. И я даже успела заметить логотип «ТРОПИКИ» у него на борту. Значит, кто-то из наших взял его напрокат в отеле…
Тварь!
В этот раз, кажется, я кричала в голос. Но только кого смутят мои беспомощные вопли?
Нас разделяло всего-то поваленное дерево. Объехать его водителю снегохода – раз плюнуть, и он уже пошел на разворот…
Так что, мне конец? Единственная возможность спастись – забраться на стоящее дерево – для меня, с моим огромным-то животом, исключалась…
Или все-таки водитель просто играет? Жестоко, в стиле новых русских? Решил посмеяться над неуклюжей, беременной теткой? Но я-то уже задыхаюсь, и сердце колотится как бешеное, и живот начало неприятно тянуть – это, как учили на курсах, называется тонусом матки.
И вот он опять мчится прямо на меня, и я понимаю: на этот раз увернуться мне не удастся… и вдруг – из-за поворота появляется давешний подросток на багги.
«По-мо-ги…» – из последних сил шепчу я.
И снегоход – неожиданно, перед самым моим носом – меняет направление. И стремительной, злой пулей уносится в лес. А подросток, неумело остановив свое уродливое транспортное средство, бросается ко мне, крича:
– Девушка, вы в порядке?!
В любой холодный план всегда вкрадется что-то незапланированное. И этим чем-то на этот раз оказалась нескладная беременная Аленка. Она и раздражала Ярославу безмерно и одновременно притягивала, словно магнит.
Казалось бы: после вчерашней выходки, когда Алена вдруг ни с того ни с сего начала метать в адрес Александры оскорбительные слова, надо держаться от нее как можно дальше. Пусть сама со своими расшатанными нервами справляется. Однако, поди ж ты, когда Алена не явилась к завтраку (а Ярослава весь отведенный для трапезы час в ресторане просидела), ей стало одиноко и как-то пусто… Будто любимый талисман потерялся. А когда проворачиваешь сложное дело, без талисмана никуда…
«Да что мне эта Алена? – удивлялась себе Ярослава. – Избалованная, богатенькая, надменная москвичка. Лет никак не больше двадцати пяти, а уже немалым брюликом на безымянном пальце потрясает. И отдыхает в роскошном отеле. И джинсы у нее от «Донны Каран», линия для беременных, представляю, сколько такая одежка стоит…»
Ярослава понимала: ей никак не удержаться от того, чтобы не проводить параллели. Не сравнивать себя в том же возрасте и Алену. Как смешно говорят старики, «а вот я в ее годы…».
У Алены – и к гадалке не ходи! – жизнь ровненькая, будто выписанная по гламурному, образцово-показательному трафарету. Небось закончила с медалькой столичную спецшколу. Родаки тут же проплатили приличный вуз, пока училась – отправляли на заграничные стажировки и выдавали на мороженое баксов эдак по пятьсот в месяц. А потом пропихнули «молодую специалистку» куда-нибудь в тепленькое местечко и выдали замуж за такого же, как она, чистенького и успешного мальчика. И теперь у них родится такой же образцово-показательный, пухлощекий младенец, которому с юных лет обеспечат и лучшие памперсы, и дорогих, с высшим педагогическим образованием, нянь…
А она, Ярослава…
В те годы, в золотое время, что до двадцати пяти, она вместе со всей страной переживала бардак первых лет перестройки. Днем – лихорадка в разы вздорожавших магазинов, вечерами – пустые, без единого прохожего, улицы, всецело отданные во власть омерзительных парней в шапках-пидорках и широченных штанах…
И она одна в большом городе, семнадцатилетняя писюшка в огромном и бурном московском море…
…Тех денег, что Ярослава привезла из родного поселка, хватило ровно на две недели столичной жизни. Минимальная еда, пара туфель (своя обувка развалилась к десятому дню постоянной беготни по мегаполису), квартплата, ну и в кино она один раз была и один раз в Третьяковке. Не удержалась – столько лет над ее кроватью висел дрянной тканый коврик с пейзажем Шишкина, и очень уж хотелось посмотреть на творения художника в натуральную, так сказать, величину.
Работы в столице для Ярославы не оказалось никакой. Идея пойти, как девочки из фильма «Москва слезам не верит», на производство пшикнула очень быстро. Заводы и фабрики в столице, правда, еще оставались, но злая тетка из первого же отдела кадров популярно объяснила: чтобы получить комнатуху в общаге, нужна хоть какая квалификация. Швея-мотористка четвертого разряда, или контролер ОТК, или фрезеровщица… А семнадцатилетнюю школьную выпускницу могут взять только учеником. И это значит: никакой общаги и крошечная стипендия, на хлеб с молоком не хватит. И, пока доработаешься до общежитской койки да хотя бы минимальных прожиточных денег, – живи где знаешь. И питайся как сможешь.
Была у Ярославы и еще одна надежда – может быть, ее в секретарши возьмут? А что – печатать она умеет, и внешность, как теперь говорят, презентабельная, и кофе заваривала вкусней всех в поселке…
Только и эта идея лопнула с еще большим треском, чем карьера на столичной фабрике. Ярослава посетила несколько контор и даже коммерческих банков – появились в столице уже и такие диковины! – и везде не проходила дальше самого первого, мимолетного собеседования. В одном месте обязательно требовали прописку, в другом – велели напечатать документ не на машинке, а за диковиной штукой под названием «компьютер», в третьем – кадровик вдруг заговорил с ней по-английски (и Ярослава даже поняла одно слово, qualification). А в четвертом месте и вовсе слушать не стали. Чуть не с порога поддразнили: «Ты говорить-то сначала по-русски научись, а то завела: «На-аша ку-урочка в о-о-окно, ко-о-ко-о-ко-о!» Ярослава сперва даже не въехала, к чему придирка, только потом поняла, что это над ее сибирским окающим акцентом смеются…
Только и оставалось – искать себе богатого покровителя, как Ленка из их поселка, которая с пятидесятилетним азером живет. Или стать торгашкой.
Ярослава выбрала путь торгашки – самый тернистый, но хотя бы минимально благородный.
